КЭТРИН: Диана сказала, что всех, кого мы теряем здесь, мы вновь обретем там. Наша семья сейчас вместе. Она. Родители.

(Люди на лужайке перед домом Кэтрин.)

ЭМИ: После выхода репортажа Nine Action News десятки людей приезжают в Колдуотер, чтобы встретиться с Кэтрин. Они часами ждут разговора с ней.

(Кэтрин беседует с ними в кругу.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА: Я верю, что она была избрана Богом. Я тоже потеряла сестру.

ЭМИ: Вы надеетесь на подобное чудо?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА: Да. (Она начинает плакать.) Я бы все отдала, лишь бы снова поговорить с сестрой.

(Эми стоит перед домом.)

ЭМИ: Отметим, что на данный момент нет подтверждений подлинности этих звонков. Но одно мы знаем точно.

(Она указывает на толпу.)

Многие верят, что чудеса действительно происходят.

(Она смотрит в камеру.)

Колдуотер, Эми Пенн, Nine Action News.

Пастор Уоррен надел шляпу и направился к выходу, быстро махнув говорившей по телефону миссис Пулт. Она опустила трубку и прошептала:

– Когда вы вернетесь? – но тут же отвлеклась на звонок с другой линии: – «Жатва надежды»… Да. Подождите минутку, пожалуйста.

Уоррен вышел, качая головой. Многие годы телефон в их церкви мог молчать целое утро. Теперь бедной миссис Пулт едва хватало времени отлучиться в туалет. Им звонили со всей страны. Люди спрашивали, не пользовались ли какими-то специальными молитвенниками их прихожане, а особенно те, кто был благословлен услышать голоса свыше.

Уоррен поковылял вниз по улице, наклоняясь навстречу хлесткому осеннему ветру. На парковке у церкви он заметил три автомобиля, через стекла смотрели незнакомые лица. Колдуотер не то место, где приезжие могут остаться незамеченными. Семьи жили здесь целыми поколениями. Дома и бизнес передавались от отцов к детям. Старожилов хоронили на местном кладбище, появившемся еще в начале 1900-х. Некоторые из надгробий были очень древними и выцвели, так что надписи на них уже было невозможно прочесть.

Уоррен вспоминал времена, когда он знал каждого прихожанина в городе, был достаточно силен, чтобы ходить к ним в гости, и то тут, то там слышал с чьего-нибудь крыльца: «Доброе утро, пастор!» Обыденность всегда успокаивала его, как тихое мерное гудение. Но в последнее время это гудение превратилось в скрежет. Он был встревожен – и не только незнакомыми автомобилями на парковке или журналисткой в его церкви.

Впервые в жизни Уоррен чувствовал, что в нем веры меньше, чем в окружающих его людях.

– Пастор, прошу, садитесь.

Мэр Джефф Джекоби указал на стул. Уоррен сел. Кабинет мэра располагался всего в двух кварталах от церкви, за зданием Первого государственного банка. Еще Джефф был директором банка.

– Удивительные времена, правда, пастор?

– Мм? – спросил Уоррен.

– Я про вашу церковь. Два новостных сюжета! Когда в Колдуотере последний раз такое было?

– Угу.

– Я знаю Кэтрин по ипотечному бизнесу. Она очень тяжело переживала смерть сестры. Вот так вернуть ее к прежней жизни… Ого.

– Считаете, она помогла ей вернуться к жизни?

Джефф усмехнулся.

– Эй! Это же вы знаток.

Уоррен внимательно посмотрел в лицо мэру, на его густые брови, нос картошкой, улыбку, моментально вспыхивающую на его лице и обнажающую зубы с коронками.

– Послушайте, пастор, нам много звонят. – Словно по сигналу, он проверил сообщения в смартфоне. – Ходят слухи, что звонят не только Кэтрин и тому мужику… Как там его зовут?

– Элайас.

– Да. Куда он делся?

– Не знаю.

– Ладно, так вот, я считаю, будет полезно собрать горожан в ратуше. Ну, знаете, только колдуотерцев. Ответить на вопросы. Решить, что дальше. Все-таки масштабы растут. Мне сказали, отель в Мосс Хилле забит под завязку.

Уоррен покачал головой. Отель забит? В октябре? Чего хотят все эти люди? Джефф что-то писал в телефоне. Уоррен бросил взгляд на обувь мужчины, мягкие кожаные туфли с идеально завязанными шнурками.

– Мне кажется, пастор, что собрание должны провести вы.

– Я?

– Все случилось в вашей церкви.

– Я к этому не причастен.

Джефф отложил смартфон. Он взял со стола ручку и дважды щелкнул ею.

– Я заметил, что вы не появляетесь в новостных сюжетах. Вы не общаетесь со СМИ?

– Кэтрин рассказывает достаточно.

Джефф усмехнулся.

– Пусть эта женщина выступает. И все-таки у нас должен быть план, пастор. Думаю, вы и сами видите, что горожанам тяжело. Это маленькое чудо может таить в себе реальные возможности.

– Возможности?

– Ну да. Может быть, привлечем туристов. А им нужно где-то питаться.

Уоррен сложил руки на коленях.

– Верите ли вы в это чудо, Джеффри?

– Ха! Вы меня спрашиваете?

Уоррен промолчал. Джеффри положил ручку. И снова сверкнул коронками.

– Ладно, давайте начистоту, пастор. Я понятия не имею, что там у Кэтрин происходит. Не знаю, правда это или выдумки. Но вы видели, сколько приехало людей? Я бизнесмен. И вот что могу сказать наверняка… – Он махнул в сторону окна. – Для бизнеса это хорошо.

Их последний разговор длился не больше минуты, но Тесс никак не могла его забыть.

– Ты испытываешь что-нибудь в раю, мама?

– Любовь.

– А что-нибудь еще?

– Это пустая трата времени, Тесс.

– Что?

– Все остальное.

– Не понимаю.

– Гнев, сожаление, переживания… Все исчезает, как только попадаешь сюда. Не теряй себя… внутри себя…

– Мам. Прости меня.

– За что?

– За все. Что спорила. Сомневалась в тебе.

– Тесс… За все это даруется прощение… А теперь, пожалуйста…

– Что?

– Прости себя.

– Ах, мама.

– Тесс.

– Я так по тебе скучаю.

Длинная пауза.

– Помнишь, как мы пекли печенье?

Разговор оборвался.

Тесс разрыдалась.

Именно благодаря печенью – и другим десертам – Тесс и Рут сблизились. Рут владела небольшим ресторанным бизнесом и, не имея возможности нанять дополнительный персонал, взяла себе в помощницы Тесс. Рут сама зарабатывала на жизнь с тех пор, как развелась с мужем Эдвином, когда Тесс было пять. Ни на секунду не задумавшись о попечении дочери, Эдвин сбежал в Айову, и его больше никогда не видели в Колдуотере. Горожане закатывали глаза и шептались: «Та еще история». Но в последующие годы, когда Тесс спрашивала Рут об отце, та всегда отвечала лишь: «Зачем говорить о неприятных вещах?» И через какое-то время Тесс перестала спрашивать.

Однако, как и большинство детей из неполных семей, Тесс сожалела об ушедшей стороне и ругалась с той, что осталась. В Колдуотере матери-одиночки были редкостью, и Тесс раздражало, что, куда бы она ни пошла, все спрашивали: «Как твоя мама?», как будто развод – это какая-то затяжная болезнь, при которой нужно регулярно обследоваться. Тесс часто чувствовала себя сиделкой, присматривающей за мамой в ее одиночестве. На свадьбах они с Рут молча раскладывали десерты в кухне, а когда снаружи играла музыка, поглядывали друг на друга, как подружки-тихони, оставшиеся без кавалеров. А поскольку почти все гости были со стороны либо одного, либо другого супруга, Рут и Тесс казались всем неотделимыми друг от друга: людям было спокойнее видеть, что миссис Рафферти не одна.

В католической церкви дела шли не лучше. Там развод по-прежнему считали чем-то постыдным, и Рут вынуждена была терпеть на себе осуждающие взгляды других женщин, и напряжение только возросло, когда Тесс расцвела в привлекательную девушку-подростка и мужчины, здороваясь, стали похлопывать ее по плечу. Тесс устала от лицемерия и, как только выпустилась из школы, перестала посещать службы. Рут упрашивала ее вернуться, но девушка ответила: «Это просто нелепо, мама. Тебя же там никто не любит».

До последнего, когда Рут уже была в коляске, Тесс отказывалась отвезти ее на католическую мессу. Но теперь она сидела в гостиной напротив Саманты и раздумывала, не позвонить ли священнику из той самой церкви.

Часть ее желала оставить эти разговоры с мамой при себе, тайными, какими бывают мечты, пока не поделишься ими с остальными.

С другой стороны, в Колдуотере происходило нечто сверхъестественное. Джек Селлерс. Женщина из новостей. Еще какой-то мужчина из «Жатвы надежды». Тесс была не одна. Возможно, церковь поможет ей отыскать ответы.

«За все это даруется прощение», – так сказала Рут.

Тесс взглянула на Саманту.

– Позвони отцу Кэрроллу, – попросила она.

Джек остановил автомобиль на подъезде к дому. Сердце громко стучало.

Он решил, что расскажет Дорин о звонках сегодня, без промедления. Связался с ней, сказал, что нужно поговорить, и, войдя в дом, собирался сразу же приступить к делу, пока ничего не отвлекло Дорин и он не утратил всю решимость. Ему было плевать, что в доме находится ее муж Мел. Речь о ее сыне. Она имеет право знать. Джек понимал: она разозлится, что он до последнего ничего ей не рассказывал. Но он привык к ссорам. К тому же чем дольше он будет оттягивать разговор, тем хуже.

Колдуотер менялся. Город наводнили незнакомцы. Люди теперь молились на чужой лужайке! Джек с Рэем каждый день разъезжали по городу: то жалоба, то проблемы с парковкой, то нарушение общественного порядка. Все ходили с сотовыми. От каждого звонка люди напрягались. Власти назначили общегородское собрание, чтобы обсудить это явление. Наименьшее, что мог сделать Джек, – сказать Дорин, что они тоже являются его частью.

Он поднялся на крыльцо, сделал глубокий вдох и сжал дверную ручку. Оказалось, не заперто. Джек вошел в дом.

– Привет, это я, – сказал он.

Ответа не последовало. Джек направился на кухню. Прошел по коридору.

– Дорин?

Он услышал всхлип. Зашел в гостиную.

– Дорин?

Она сидела на диване с фотографией Робби в руках. Слезы катились по ее щекам. Джек сглотнул. С ней такое случалось. Придется подождать.

– Как ты? – мягко спросил он.

Дорин сморгнула слезы. Сжала губы.

– Джек, – ответила она. – Я только что говорила с нашим сыном.

– Я мистер Хардинг, к Рону Дженнингсу.

Девушка на ресепшен взяла трубку, и Салли быстро сел, надеясь, что никто его не заметил.

Газета «Северный Мичиган» была скромным изданием. Открытая планировка позволяла наблюдать неизменную географию журналистики: с одного края – редакция, с другого – бизнес. Слева столы были завалены, по углам возвышались неаккуратные стопки документов, седой журналист прижимал к уху телефон. Справа столы были прибраны получше, галстуки – затянуты потуже, а один из кабинетов явно отличался по размерам от других. Из этого самого кабинета вышел Рон Дженнингс – лысеющий редактор в цветных очках, с узкими плечами и широкими бедрами. Он махнул Салли, подзывая к себе. Салли встал и потащился к нему, еле передвигая ноги, прямо как в день, когда он вышел из тюрьмы.

– Марк говорил, что вы придете, – сказал Дженнингс, протягивая руку. – Мы вместе учились в колледже.

– Да, спасибо, что… – у Салли внезапно пересохло в горле, и он сглотнул, – …приняли меня.

Дженнингс пристально смотрел на Салли, и Салли ненавидел себя за то, как выглядит: человек, презирающий работу, о которой пришел просить. А что еще было делать? Ему нужны были деньги. Больше вариантов не было. Салли выдавил улыбку и зашел в кабинет, чувствуя себя настолько далеким от профессии летчика-истребителя, насколько это вообще было возможно.

«Продажи, – мрачно подумал он. – В газете».

Интересно, писали ли они о нем?

– Ну, как вы могли догадаться, у нас тут работы хватает. – Дженнингс улыбнулся за своим столом. – С этими потусторонними звонками теперь носимся как угорелые.

Он взял со стола последний выпуск и зачитал заголовок.

– «Духи с того света». А пес его знает, правда? Но для газеты хорошо. Для двух последних выпусков пришлось допечатывать тираж.