Леля задрала штанины жертвы, внимательно осмотрев икры и щиколотки над бордовыми туфлями со стоптанными каблуками.

– Ну-ка, ну-ка!.. – Она ловко подцепила что-то пинцетом над стопой и аккуратно подтянула, вращая вокруг оси. – Оп-ля!.. Ну, привет!

Окружившие ее коллеги увидели в лапках инструмента что-то маленькое и серое.

– Какое-то насекомое? – вооруженный дихлофосом Озеркин торчал в окне.

– Не насекомое, а паукообразное, – восхищенно произнесла Леля. – Превосходный экземпляр Ixodes ricinus. Более известный как собачий или европейский лесной клещ. А этим, – она кивнул на «Раптор», – себя ороси.

Ее сестра тоже склонилась над находкой с благоговением:

– Окрас серый, а не красно-коричневый. Тело в десятки раз увеличено. Значит, особь сыта.

Она завороженно улыбнулась:

– Покровы задней части самок этого вида эластичны и вмещают в сотни раз больше крови по сравнению с весом голодного клеща.

Эксперт следственной группы, устроившийся перекусить на лавке неподалеку, скривился и отложил шаурму.

Лиля подняла глаза на Крячко:

– Судя по диаметру, клещ впился утром, часов десять назад.

– Спасибо, дядя Коля Дроздов, – Озеркин брызнул из дихлофоса в летящую осу, – за раскрытое дело и наше счастливое детство. Сотрудницу картинной галереи убил клещ. Расходимся!

– Клещ только помог убийце застать жертву врасплох, – голос Банина доносился со стороны ухоженной клумбы с желтыми тюльпанами.

– Соучастник, значит?

– Клещи, – не обращая внимания на Озеркина, продолжал Банин, – обычно попадают на человека с травы.

Гуров был готов спорить: удивленные близнецы впервые встретили мужчину, который с такой легкостью говорил о том, что их привлекало. К сожалению, эта реакция не укрылась и от Юдина с Назаровым.

– Клумба взрыхлена. На траве у дорожки инструменты, вырванные сорняки, – он поднял брошенную в траве тяпку. – Жертва начала утро с садоводства. Пока полола, паразит заполз на ногу. Свалова его заметила. Видимо, когда застегивала, – он кивнул на сношенные туфли, – эти старомодные ремешки.

– Дальше, – Леля улыбнулась ему, – жертва попыталась вытащить клеща, применив испытанное народное средство.

– Залила членистоногое подогретым подсолнечным маслом, – Лиля указала на ложку, найденную Озеркиным.

– Как это проясняет ситуацию с убийством? – Гурову начинало нравиться преподавание. К своему стыду, он бы не догадался про ложку с подсолнечным маслом, а танатолог в морге, скорее всего, даже не стал бы упоминать в отчете, что на жертве был клещ.

– Убийца появился в тот момент, – откликнулась Папка, – когда она его, мягко говоря, не ждала. Ей угрожала природная опасность, и мозг был занят тем, как с ней справиться. Появление гостя в этот момент наверняка заставило ее растеряться.

– А если визит был запланированным?

– Вряд ли. Иначе хозяйка не возилась бы в саду до последнего, едва успев принять душ. И заметила бы это чудо природы до того, как облачилась в деловой костюм.

– Может, жертва была рассеянной?

– Вот уж нет! – Назаров вошел в гостиную, где уже рылся Озеркин. – Здесь полный ящик ежедневников. И все страницы заполнены: где, какие лекции, группы, организация квизов, детских праздников, квестов. Должно быть, она неплохо зарабатывала в галерее.

– Логично для дамы с претензиями, – в голосе Озеркина послышалось презрение. Гуров слышал такое много раз от детей успешных и жестоких родителей. От взрослых, выросших за фасадом идеальной семьи духовных интеллектуалов с улыбкой на изготовку на случай визита любопытной соседки с елейным вопросом, почему их сын или дочь не гуляют во дворе, пока те залечивают полученные накануне за тройку по математике синяки. По своему опыту он знал, что задавать вопросы сейчас не нужно. Живущая прошлым жертва сама ищет, на что натолкнуться взглядом, чтобы заговорить.

Так и случилось. Стоило Озеркину увидеть на полке тонкую вазочку с засушенной лавандой, как его голос зазвучал резко:

– Репродукции этого – как там его? – Боннара висят рядом с календарем, полным пейзажей Томаса Кинкейда, а это такой же символ художественного мещанства, как кот Мурр.

На этот раз удивленно переглянулись Папка с Баниным. Гуров впервые увидел в глазах девушки подобие уважения к своему вечному желчному оппоненту.

– Дулевский фарфор с барахолки, – Озеркин шел по комнате так, будто жил в ней и презирал годами, – стоит в серванте от ИКЕИ, на мойке – кружка-ведро. Значит, фарфор – для понта, а вот эта кадка – для утреннего кофе. «Черная карта», кстати, такая дрянь.

– Может, ей рисунок на кружке дорог был?

Гуров видел, что задавший вопрос Крячко с его интуицией был согласен с парнем, но хотел дать ему выговориться и научить своему видению места преступления коллег:

– Норштейн дорог представителям многих поколений. Они на нем выросли. Но этот кадр из «Ежика в тумане» есть на кружках одной из последних коллекций Императорского фарфорового завода. В Саратове есть фирменный магазин. Судя по декоративной тарелке с Шагалом, – он подошел к стене и перевернул сувенир, показав остальным клеймо в виде двуглавого орла и числом «1744», – Свалова там бывала. Будь она такой эстеткой, как хотела казаться со всеми своими репродукциями и сервизом, купила бы тонкую и легкую кружку с Ежиком там. Вообще все здесь какое-то фальшивое, нарочитое, что ли… Кимоно наброшено на кресло, но… – Озеркин поднес шелк к носу, – оно не пахнет ничем. Ни духами, ни кремом для тела, ни потом, в конце концов. Эта ткань ничего не впитывала, потому что не соприкасалась с телом. Значит, дома хозяйка носила что-то попроще.

Папка подняла плед, наброшенный поверх постельного белья на кровати:

– Флисовый спортивный костюм.

– Как богемно!

– В пайетках вечернего платья в шкафу, – сморщился Назаров, – проплешины.

Гуров внутренне усмехнулся очевидным мыслям этого ловеласа от МВД. Таким в голову не приходит, что женщины с неспортивными телами средних лет тоже носят такое.

– Тюбики с косметикой, – Папка сидела за трюмо в углу комнаты, – все пустые. Сыворотка для лица, средство для умывания, крем для век разрезаны, чтобы выскрести со стенок остатки средства. Роскошной жизнью это не назовешь.

– Ну, богема, – пожал плечами Крячко, – состояние души, а не банковского счета.

– Не до такой же степени! – Папка не успела взять удлиняющую тушь для ресниц, как кисть сама выпала ей в ладонь: – Вот, смотрите. Пластиковая резьба отломана. Это чтобы вычерпать скопившуюся под ней тушь.

– Может, не успела купить в этот раз? – Гуров понимал, что Крячко выбирает, кого из ребят действительно можно привлечь к расследованию. И удивился тому, как быстро сдали позиции фавориты Штолина – близнецы. Казалось, те, кто легко называл вид членистоногих на латыни, растерялись при виде самых тривиальных, бытовых вещей. А они, как известно любому сыщику, самые правдивые рассказчики.

– Обувь тоже не успела купить? – Озеркин стоял у обувницы Сваловой. – Кроссовки, даже мокасины без стелек. Эта деталь быстрее всех снашивается. Отклеивается, съезжает, мнется. Можно выкинуть, а обувь носить. Сейчас тепло. Переобуваться на работе не нужно. Никто не заметит, что денег на новую пару нет.

– А если она копила на что-то большее? – Крячко тоже исподтишка наблюдал за близнецами, окончательно сдавшими лидерские позиции. Они даже не вошли в дом, оставшись в саду, словно предпочли держаться поближе к живой природе, в исследовании которой были сильны. Полковник напрасно ждал, что, услышав простой вопрос, Леля и Лиля включатся в разговор.

– Это не мокасины, – Банин проворно опустился на колени, чтобы рассмотреть скромную пару на нижней полке. – Лоуферы. Язычок, – он провел пальцем по верхней части полуботинка, закрывающей ступню между пяткой и пальцами, – заходит на подъем стопы. Модель придумана норвежским сапожником… Ладно. Это никому не интересно.

– Как насчет этого? – Гуров указал на шкатулку с драгоценностями.

Назаров покачал головой:

– Они дешевые. Значит, на лучших друзей девушек убитая не копила. Дом себе выстроила двухэтажный, каркасный, – он просмотрел сложенные на столе документы. – Ипотека за него выплачена. Проект недорогой, но она жила здесь одна, хотя такие дома предназначены для небольшой семьи.

– Реставратор и искусствовед могла хотеть путешествовать, – скептически заметил Крячко.

– Тогда бы в истории браузера, – Папка сидела за компьютером жертвы, – были ссылки на сайты турагентов, рейтинги маршрутов, средневековых замков, домов с привидениями, горящих туров. Но в компе ни одной ссылки такого рода.

– Ни на что она не копила, – заявил Банин, на удивление легко открыв тугую железную банку для сыпучих продуктов с нарисованной горкой блинчиков, – потому что закупалась впрок. На такую зарплату это непросто делать. Вот, смотрите. Это из FixPrice. Правда, Свалова хранила в ней не крупы, а дешевую морскую соль для ванн. Смешивала с… – он принюхался, – корицей для выпечки и ароматическим маслом. Кажется, эвкалиптовым. Оно самое дешевое в сетевых магазинах и аптеках. А в «Магнит Косметик» вообще сейчас с большой скидкой. Вместе эти ингредиенты дают весьма действенную антицеллюлитную соль для ванн. Оказывает легкое местное раздражение, увлажняет. Неплохой вариант для женщины, которая готовится к важному свиданию или просто умеренно следит за собой, например.

– Ниче се умеренно! – Назаров присвистнул, открывая неприметный ящик шкафа. – Что это?

– Коллекция советских серебряных пудрениц-ракушек из первой партии Ленинградской ювелирно-часовой фабрики, – Банин был явно ошеломлен, держа одну из них. – Здесь клеймо со звездой. Такие ставились в СССР с тысяча девятьсот пятьдесят восьмого по тысяча девятьсот девяносто четвертый год. Изделия такой чистоты не выпускают давно. Разве что с рук или в антикварных магазинах можно купить, но дорого… И почему они в таком идеальном состоянии? Даже золочение на месте.

– Потому что, – Озеркин открыл бережно хранимый хозяйкой красный диплом, – Свалова была в галерее не только экскурсоводом, но и реставратором. Училась после филфака в художественном училище заочно.

– Эти пудреницы того стоят, – зачарованно прошептала Папка, проводя кончиком пальца по металлу, обрамлявшему бледный пластик. Она сделала фото миниатюрных кремово-розовых пластиковых раковин морских гребешков и загрузила их в Сеть. Гуров с интересом отметил в девушке, буквально похоронившей неплохую фигуру в безразмерной толстовке и шароварах-джинсах, не только профессиональный, но и чисто женский интерес. – Ого! На Авито такую за три с половиной тысячи продают. Но зачем их столько? Они же пустые. – она открыла зеркальце и провела пальцем по гладкому углублению под ним.

– Все проще некуда, – Озеркин взял с тумбочки бережно сохраненный Сваловой номер глянца, со страниц которого мечтательно улыбалась Анджелина Джоли. – Кто бы мог подумать? Скромная сотрудница музея держит равнение на королеву роковых голливудских див!

– А что, Анджелина тоже коллекционирует продукцию Ленинградской ювелирно-часовой фабрики? – Назаров с кислым лицом передвигал вешалки в шкафу. – Во всяком случае таких нарядов я, слава богу, на ней не замечал.

– По словам актрисы, – начал читать Озеркин, – ее ранние воспоминания о матери связаны с Guerlain. Маленькая Анджелина наблюдала, как мать наносит макияж, рассматривая пудреницы с вензелем парфюмерного дома. Узнав об этом, представители бренда прислали ей подарочную коробку с пудреницами, которые могли быть у ее матери.

– Что здесь такого? У Дюма в «Королеве Марго» Генрих Наваррский тоже вспоминает мать, пока его любовница наводит марафет, – пожал плечами Банин.