– Вот только не там сидели, – с ироничной досадой заметил Крячко. – Прямой наводкой напротив камер продуктового магазина. Или вы ждали, когда наши сотрудники уедут, чтобы забрать нечто ценное из имущества Сваловой?

– Если б я че-то хотел, – Толик подался вперед, глядя в упор на Гурова, – то не церемонился бы. Давно бы лежало, – он хлопнул себя по одежде, – у меня в карманцах.

– Горлум, – прошептали хором, от неожиданности покосившись друг на друга, Папка и Озеркин.

– Если бы речь шла о привычном для вас ограблении, – возразил Гуров. – Но в домах и квартирах, которые вы обносили раньше, всегда оставался беспорядок, – Гуров показал фото с одного из мест преступлений. – Это как раз квартира, где вы избили открывшую вам девочку-подростка. При, к сожалению, недоказанном намерении изнасиловать.

– Че?!

– А то, что, – Гуров интонационно выделил грамотно произнесенное слово, – после отказа Сваловой из детдома вас никто не брал. Даже бабушки, которые берут шефство над кем-то из воспитанников и организуют ему дни рождения с конфетами, скажем, сторонились вас. Маргарита была личностью, известной в узких кругах. На ее экскурсиях хоть раз побывал каждый житель города. И, зная, что она вас опасалась, никто не хотел иметь с вами дел.

Гумнов уставился на край стола, за которым сидел Гуров:

– Натрепала она всем знатно…

– Рассказала правду. Зная, что ей это принесет выгодное в продвижении по карьере сочувствие. Что и произошло. А вы, достигнув совершеннолетия, покинули детский дом, получив от государства законное жилье.

Толик гордо расправил плечи:

– Я по жизни собственник!

– Который хотел отыграться на малолетках в последней ограбленной квартире за обиды пацанов на районе. Такие быстро срисовывают, уж простите мою природную прямоту с такими собеседниками, лохов. Но с хатой. Верно я говорю?

– Ошибаешься, че?

– А то, что, судя по жалобам соседей, притон в твоей квартире возник так же быстро, как зеленые гнойники на лицах приятелей, сидящих на «крокодиле». – Гуров показал стопку протоколов и покачал головой. – Это ж надо, сколько участковый бумаги на тебя извел!

– Кореша меня не обижали, – Гумнов жалко насупился.

– А откуда тогда эти справки из травмпункта? Многочисленные следы побоев, перелом руки, сотрясение мозга, открытый перелом носа, резаные раны, десятки швов… – Гуров поднял на подозреваемого усталый взгляд. – Мне продолжать, Франкенштейн?

– Ну, было дело! Кто старое помянет…

– Судя по записям об операции в областной глазной больнице, ты допоминался. Добрые кореша чуть левый глаз не выбили.

– И че?

– А то. Зная, как ты любишь искать виноватых в безобидных женщинах, предполагаю, что все обиды перенес на Свалову. И хотел отомстить ей.

Гумнов нервно потер руки, глядя в сторону.

– Как ты ее доставал, говори! – прорычал Гуров. – Сначала по мелочи? Воровал яблоки? Ломал садовый инвентарь? Относил в ломбарды украденные вещи, которые она реставрировала, да?

– Да! Да! Да! – завопил Толик, и все вздрогнули, до того это был сдавленный, истеричный, затравленный, похожий на детский крик.

– Она мне все позволяла. Чувствовала себя виноватой за то, что вернула в детдом. Реально ее косяк, значит. А я и рад стараться! Одних пудрениц, которые она собирала, десятки в ломбарды снес. Пропивал и к ней приходил с пьяной рожей: пусть полюбуется! Ритка только гранаты не позволяла тырить. Говорила, для карьеры ей очень нужно. Ну, что как бы богатая она, востребованная. Мне перепадало с ее зарплат. Че, я против буду?

– А днем к ней сегодня пришел зачем?

– Она на меня дарственную написала. От руки. На свой дом и бабкин в деревне. Говорила, мне туда тикать надо. Потому что там, – он показал руками кавычки, – фундамент моей будущей жизни. «Жизни после смерти». В общем, бред какой-то. Я подумал: «Битву экстрасенсов» пересмотрела. Но она вообще в последнее время странная была. Сама меня нашла. Пожрать принесла. Корешей выперла. Попросила прощения. Стала помогать. Хотя она ведь даже про малолетку ту знала. Я ей на свидании все выложил. Душу облегчил, так сказать.

– Значит, в день своей смерти Маргарита Ивановна показала вам документы и просила зайти за ними, когда ее визитер уйдет?

– Да. И ключи от бабкиного дома в деревне прихватить велела. Я боялся, что их ваши заберут.

– Заберут откуда?

Гумнов стыдливо улыбнулся.

– Из аквариума. Она там переделанные часы, которые на блошиных рынках скупала, хранила. Превращала их в забавные вещицы навроде сказочных и дарила мне, как игрушки. Говорила, что я с ними похож на Электроника. Наша фишка, еще когда я у нее жил, была. Мы тогда с ней к бабке в Синенькие на каникулы ездили. Та меня дюшесом кормила. Померла от инфаркта, когда я с корешами по малолетке Риткину хату обнес. Ритка потому меня и сдала обратно в детдом.

В словах Гумнова впервые слышалось нечто похожее на сожаление. Вопрос Гурова отвлек его:

– Что произошло, когда вы вернулись?

– Склизкий пацан по веранде метался. На работу и ментам звонил.

– Он мог убить Свалову?

– Трусоват для мокрушника. Хотя я не видел тех, кому это впервой.

– Фоторобот старого знакомого Маргариты Ивановны составить поможете?

– Я могу быстро сделать, – подала голос Папка, запуская нужную программу на ноутбуке.

Гуров кивнул ей.

– Отчего ж не помочь хорошему человечку? С такими щечками! – засюсюкал Толик. – Составлю портрет и приятную компанию.

– Насчет приятного Толик явно загнул, – процедил Озеркин, наклонившись к уху Гумнова. – А если Толик в общении с дамой позволит себе лишнего, я вернусь. И сделаю из Толика кролика. Или гномика.

Папка посмотрела на него с благодарностью, неожиданной для всех присутствующих и самой себя.

Гумнов немного помолчал и серьезно обратился к Гурову:

– Ты убивца-то Риткиного поймаешь, начальник? Мать, хоть и бывшая, все-таки.

– Сначала нужно проверить, что там за документы на недвижимость и о каком фундаменте речь.

Толик пожал плечами:

– Ищите. Самому интересно. Заодно девки узнают, – он кивнул на Береговых и Папку, те дружно фыркнули, – что я завидный жених. И, может, найдется на что похоронить Ритку. А так – пусть музейные стараются! Может, выпишут там че на черный день от государства? Не будут же заслуженного работника, как собаку, в аллейке за музеем хоронить? Хотя Ритка в Синенькие на кладбище никогда не хотела. Говорила, там какая-то продавщица злая лежит. Так что пусть лучше из музейного сквера за искусством в стране приглядит. Королева Марго, блин!

Вскоре Папка приступила к работе над созданием фоторобота очередного подозреваемого в убийстве Сваловой. Юдин поехал разбираться с ее наследственными делами. А Гуров, несмотря на оценку мозгового штурма при осмотре места преступления как удачного, принял непростое решение разделить команду, чтобы выяснить все о таинственном визитере Сваловой. И юноше, который прибыл из музея, чтобы ее найти. Приходилось признать, что широкий круг общения Маргариты Ивановны, ее активная деятельность экскурсовода и реставратора, а также, мягко говоря, непростой характер убеждали полковника, что расследование может затянуться и им с Крячко еще предстоит заскучать на волжском просторе по смогу и тесноте Москвы.

* * *

Выпив кофе, Крячко с Пашей Баниным, Лилей и Лелей Береговыми сели в до боли знакомый автобус, чтобы отправиться назад в картинную галерею, где их ждали коллеги Сваловой.

По прибытии никто не сомневался, что директор энгельсской картинной галереи проявляла чудеса профессионализма, отдавая распоряжения об организации гражданской панихиды по Сваловой и одновременно оплакивая ее во время беседы с обязанными найти ее убийцу людьми.

Им налили крепкого чая в старомодные чашки-тюльпаны из тонкостенного дулевского фарфора с розами и птицами, которые, казалось, тоже всматривались в лицо Екатерины Павловны Савиной и слушали происходивший в ее заставленном тяжелой антикварной мебелью кабинете разговор.

Мокрое от слез лицо директора энгельсской картинной галереи выражало одновременно глубокую скорбь и привычную деловитую сосредоточенность. Периодически она громко сморкалась, с неудовольствием отрываясь от чая с мелиссой, который близнецы подливали ей по очереди. Если нутро женской сумки всегда оставалось для Крячко загадкой (он до сих пор помнил, как на первом свидании его будущая жена извлекла из клатча отдельно живую ящерку и ее хвост), то содержимое шопперов Береговых ужасало его вдвойне. Не прошло и пяти минут, как они организовали для поверженного смертью коллеги в шок музейного коллектива успокаивающий чай, ароматерапию с лавандой и мелиссой и пакет домашнего лимонного мармелада, как в его детстве. Все же Юдина можно понять. Кто эти девушки, черт возьми?!

– Так когда, вы говорите, началась коллаборация галереи с полицией, которая предполагала регулярное участие Маргариты Сваловой? – Леля ловко мешала сахар в чашке, не сводя глаз с Савиной.

– Да года три назад.

– С чьей подачи? – Лиля бережно передавала травяной чай директору галереи, ловко приняв чашку из рук сестры.

Савина благодарно кивнула.

– Маргариты. Она рассказала, что ее сосед по дому и давний друг – тот самый писатель, Степан Матвеевич Штолин. Который книгу про местного Дракулу, маньяка-кровопийцу, написал. Как его? Тоже вроде как Дракула, но по-еврейски. Ну, то есть… – она смутилась. – Я не то имела в виду.

Банин передал ей кременкульское печенье в шоколадной глазури из запасов администратора:

– Драганер?

Екатерина Павловна махнула рукой:

– Он самый!

– Я думал, – Крячко определенно начинал уставать от литературных мотивов в этом деле, – Дракула жил в Трансильвании.

– В Саратове, как вы наверняка успели заметить, все свое. Даже Дракула. – Екатерина Павловна пододвинула к нему вазу «Мишек в лесу». – Вообще у нас тут своя Трансильвания. Сами убедитесь. Не совсем у нас, впрочем, – поправилась она.

«Не каждый невиновный способен так шутить после убийства коллеги», – отметил про себя Крячко.

– Все верно, – пояснил ему Банин. – Дракула – румынский князь. А Драганер – российский подросток, который девушек резал. Жил в Камышине Волгоградской области. То есть нам – соседский. Следователь, который его ловил, на прошлые курсы повышения квалификации к нам приезжал. Так и узнали, что Степан Матвеевич его тогда консультировал. Ну, и книгу про Драганера потом написал. Про то, как тот верил, что является потомком Дракулы. Его мама надоумила.

Полковник уставился в чашку.

– Да уж. – Он обратился к Савиной: – Значит, сотрудничество со Штолиным оказалось плодотворным?

– На предварительной встрече он оказался колоритной личностью, – она мечтательно улыбнулась. – Эти шляпа, рубаха, ковбойские сапоги… У нас коллектив женский. Мы были покорены.

– Понимаю, – сдержанно улыбнулся Крячко, поставив чашку.

– Мы и все книги его приобрели. Чтобы во время проверок всяких хвастаться, какие у нас спикеры.

Она указала рукой на полку с батареей твердых переплетов в броских обложках.

– Вы позволите? – Крячко сделал снимок и отправил его с коротким сообщением Гурову.

Савина шумно отхлебнула чай и продолжила:

– Они с Марго отлично сработались. Он взял на себя криминальную часть лекции, она – искусствоведческо-просветительскую. Он пугал страшными историями, она – показом картин. Нам как раз тогда викторианские гравюры из частной коллекции привезли. Мрачные улицы, кричащие девушки, Джек Потрошитель. И еще какой-то… его тезка.

Эрудиция Банина снова восхитила Крячко:

– Джек-прыгун или Джек-попрыгун? Это русский вариант имени персонажа городской легенды Лондона. Буквальный перевод – «Джек-пружинки-на-пятках».

– Ну да. Мы открывались на Хеллоуин. Пришедшим в костюмах – вход бесплатный.

Она увлеклась воспоминаниями и улыбнулась: