Морен поднял взгляд на птицу, давая понять, что не он это сказал, а она его голосом. Подставил руку, и Куцик опустился на неё, перебрался, цепляясь когтями, по ткани плаща на плечо. Воцарившаяся после тишина казалась теперь ещё более давящей.

Истлав вдруг подстегнул жеребца, поравнялся с Мореном, бросил:

– Не сам, так птица подслушивает?! Дальше я поведу. Коли не обманули, дорогу знаю.

И рванул вперёд, вымещая в ударе хлыста своё раздражение. Морен пробуравил ему спину взглядом, силясь понять, куда делись надменная холодность, с которой тот заходил в лес, и железное самообладание. Как рекой унесло, стоило русалку поймать. Но долго размышлять он не мог – Истлав гнал вперёд, и пришлось пустить лошадей рысью, дабы не отстать. Благо ума у Охотника хватило сбавить обороты, когда конь его едва не навернулся в неприметный овраг. Но видно было, что Истлав на взводе и терпение его как сорванная резьба – вроде держит в узде, да плохо.

Морен намеренно отстал, не желая ехать подле Истлава. Вскоре с ним поравнялся Милан и обратился к нему с детским любопытством:

– Откуда птица у тебя такая дивная?

– Заморская, – ответил Морен. – Сам не знаю, как её говорить обучили.

– А она только за твоим голосом повторяет или за любым может?

– За любым, только не по приказу. Сама болтает, когда и что вздумается. Я уж давно не пытаюсь пользу с того получить.

– А звать как?

– Куцик.

– Эй, Куцик, – позвал Милан. – За мной повторить можешь?

Куцик молчал, но повернул к нему голову, уставился жёлтым глазом.

– Скажи что-нибудь. Пожалуйста!

– Пожалуйста! – повторил Куцик его голосом.

И такой детский, щенячий восторг озарил лицо Милана, что Морен невольно улыбнулся. Ехавший неподалёку Неждан тоже восхищённо ахнул, позабыв даже про свой недуг, и оба наперебой начали упрашивать Куцика сказать ещё хоть слово. Тот угрюмо молчал, а затем и вовсе отвернулся. Милан расстроился было, но тут же начал расспрашивать, что тот ест, как за ним ухаживать и что он вообще умеет. Морен отвечал с охотой. И он, и Неждан ещё совсем дети, хоть по годам и взрослые. Вывести бы их живыми отсюда…

А Дарий меж тем пытался разговорить пленницу, ведя коня почти вплотную к ней:

– Как звать тебя, красавица?

Она смолчала.

– Ты уж как хочешь, но обращаться к тебе как-то надо. Имя всяко лучше, чем «русалка» или «проклятая».

– Руса, – сдалась та.

– Руса? – подивился Дарий. – Руслана, может?

Она прожгла его взглядом, а он примирительно улыбнулся.

– Руса так Руса. Кто ж тебе чудно́е имя такое дал? Неужто русалки?

Будто гордость её уязвили, вздёрнула девушка носик и не молвила ни слова. А Дарий рассмеялся.

– Гордая. Словно барыней в прошлом была, а не деревенской девкой.

– Тебе-то почём знать? – ядовито спросила она. – Может, и барыней.

– От леса этого за версту ни одного богатого двора. Если уж и барыней, то далеко заплыла ты.

– Хватит развлекать её разговорами, – оборвал их Истлав. – От голоса твоего даже птиц не слышно.

– Так я не её, я себя развлекаю, – не смутился Дарий. – От ваших мин кислых у меня аж вода в бурдюке тухнет.

«Как же разошёлся-то, стоило перед глазами девушке красивой появиться», – про себя подивился Морен, позабыв уже, что и с ним Дарий пытался разговор завязать. Только отвечал он сухо, вот и сдался тот быстро. А Руса хоть и стреляла злобно глазками, да нет-нет и мелькнёт усмешка во взгляде, дрогнут уголки губ, готовые улыбку выдать, и отвечала-то она с напускной неохотой, а не искренней. И чем дольше болтал Дарий, тем прямей и горделивей становилась осанка девушки, а из плеч уходило напряжение. Позабыла, что ль, кто именно её пленил?

И тут Морен запоздало вспомнил, что Истлав не сказал Дарию о его предательстве. Уж явно не пожалел, тогда почему же?

«Что-то у него на уме недоброе. И Михея не пытались искать даже – любым пожертвует, лишь бы достать цветок. На кой он ему?»

– Эй, Дарий, – обратился Морен к болтливому Охотнику. – Объясни хоть ты мне, зачем вам этот цветок? В Заречье болтали, он любое желание исполнить может.

– Верно, – с широкой ухмылкой произнёс Дарий. – Совершенно любое.

– И ты в это веришь?

– Я? Нет. – Он даже усмехнулся. – Но епархий Ерофим верит. А вот в то, что он может любое наше желание исполнить, я охотно верю.

– И какое у тебя желание? – кокетливо спросила русалка, прикрыв груди скрещёнными руками.

– Простое, красавица: деньги. Они любую дверь открыть могут, любую душу купить. А у Церкви, и епархия Ерофима особенно, денег этих в избытке.

– Так просто? – Руса казалась разочарованной.

– А сразу на ум не приходит, верно? – усмехнулся Дарий. – В том и секрет. Зачем сложности, если есть простое решение? Я лишь в достатке и покое хочу жить, большего мне не надо.

– Покой – это не про Охотников, – вставил слово Морен.

Дарий пожал плечами.

– Зато назавтра после такого похода мёд будет казаться слаще, чем вчера.

– Не всё в этой жизни можно купить за деньги, – насупилась Руса.

– Возможно. Но когда растёшь в нищете и борешься с собаками за каждый кусок хлеба, к деньгам начинаешь относиться иначе, нежели другие.

– Это… – раздался вдруг надломленный голос Неждана, – матушка?

Все тут же обернулись туда, куда смотрел и он. Но в чаще не было никого, а Неждан, и без того покрытый испариной, белел на глазах, словно жизнь уходила из тела. Взгляд его стал диким, как у охваченного страхом зверя. Дарий нахмурился и схватил за повод его лошадь, чтоб Неждан не думал и не смел кинуться в лес.

Милан, не менее испуганный, тоже вглядывался в синь меж тополей и сосен, но ничего не видел.

– Неждан, о чём ты? – спросил он, бледнея лицом от неясной тревоги.

– Там матушка в лесу! – срываясь до истерики, прокричал Неждан. – Откуда она здесь?! Мы должны помочь ей!

– Нет! – В тоне Истлава гремела угроза. – Это черти. Держи его, Дарий.

Истлав тоже глядел в чащобу, и ясно было – он что-то видит. Пристально всматривался он в неясные тени, хоть лицо его и оставалось неизменным, будто вырубленным из бруска. Но смотрел он совсем в другую сторону, нежели Неждан.

Морен огляделся, надеясь увидать чертей среди деревьев, – вдруг мелькнёт где-нибудь хвост, проскочит тень, вспыхнут огоньки глаз, – но меж сосен вдруг заметил женщину. Чахлую, исхудавшую до костей, с тонкими и спутанными космами, присыпанными сединой, словно пеплом. Или то и был пепел? Быть может, тусклый лунный свет? Она протянула к нему ослабевшие руки и позвала ласково:

– Морен.

Голос звучал, словно эхо, сразу отовсюду.

У неё не было лица – тёмная тень спадала на глаза, нос, губы. Ни чёрточки не разглядеть, и неясно даже, улыбается она или нет. Это и выдало морок – Морен не помнил её лица, лишь голос и болезненную худобу, вот черти и не смогли достать из его памяти давно стёршийся, позабытый образ.

Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась. Тень отступила, являя губы и хищную ухмылку. Последняя становилась всё шире и шире, уголки рта тянулись вверх, пока не разорвали щёки. Нижняя челюсть упала, лицо вытянулось, словно собачья пасть. Женщина ощерилась, являя острейшие клыки, средь которых юркнул длинный, как хвост ящерицы, язык. И глаза её вспыхнули алым.

А вот этот образ Морен уже помнил, только не так она умерла. И он отвернулся, теряя интерес к мороку, сотканному из его же кошмаров.

– Что-то увидел? – спросила Руса полушёпотом.

– Нет.

– Нельзя задерживаться, – прозвучал голос Истлава. – Пока стоим на месте, мы для них лёгкая добыча.

– Истлав прав, – вмешался Морен. – Близко они не подойдут. Не смотрите в чащу, не отходите от остальных, и всё будет хорошо. Это всего лишь морок.

– Истлав, – позвал вдруг Дарий, который, сощурившись, также всматривался в густой лес. – Ты сказал, Михей сгинул, верно?

– Так и есть.

Дарий смолчал. А Морен бросил взгляд туда, куда смотрел и он. И показалось ему, на миг мелькнула в темноте фигура – широкая, коренастая, мужская – и тут же пропала. Но как отличить морок от правды, а истину от лжи?

На кровных братьях, Неждане и Милане, всё ещё не было лица. Они переглядывались, Неждан жалобно, умоляюще смотрел то на Дария, то на Морена, ища у них помощи. Но те лишь могли пообещать ему, что верить нужно им, а не своим глазам.

Тронулись дальше. И снова смех зазвучал средь ветвей, накатывая, словно волны: то тише, то громче, то отступая, то накрывая. Лошади тоже нервничали от близости чертей: то и дело всхрапывали, а бока их подрагивали, как и уши. Всем было не по себе, и лишь присутствие рядом других успокаивало, прогоняло страх, словно огонь тьму. Никто не сговаривался о том, но всадники сбились кучнее, ступали так близко друг к другу, насколько позволяла тропа. Хотя какая тропа в этих местах? Один сплошной, непроходимый лес: кустарники, валуны, валежник да овраги.

Неумолимо светлело небо, но до рассвета ещё оставалось время.

Неждан рухнул с лошади, когда ничто не предвещало беды. Просто вдруг завалился и упал, как мешок, кобыле под ноги. Та встала на дыбы, заголосила, но Руса вцепилась в поводья и удержала, успокоила её, не дала затоптать парня. Истлав распахнул глаза, в ожидании беды уставился на Русу – ждал, что сейчас она хлестнёт лошадь и сбежит в лес, рванёт в чащу и скроется, воспользовавшись моментом. Он уже собирался крикнуть: «Держите её!», когда русалка сама спрыгнула на землю и склонилась над Нежданом даже раньше, чем перепуганный до смерти Милан.

Неждан часто, тяжело дышал, хватал воздух ртом. Тело его горело, словно печь, волосы налипли на лоб и шею, да и рубаха, выглядывающая из-под плаща, вся взмокла на груди. Ему явно было худо, теперь он даже глаза открыть не мог.

– Ну вот… – с тоской протянула Руса.

Ласково приподняла она его голову и уложила себе на колени.

– Что с ним? – бросил в раздражении Истлав, последним подведя коня к Неждану.

Дарий же поймал оставшуюся без всадника кобылу, дабы не дать ей сбежать в чащу. Морен настороженно осмотрелся, помня, что черти где-то неподалёку и всё ещё преследуют их. Он слушал, наблюдал, но пока не вмешивался.

Руса посмотрела на Милана и спросила:

– Кто его укусил?

– Твои и укусили, кто же ещё! – вспылил тот.

Взгляд у него был ошалелый, губы дрожали от тревоги.

– Да не то. – Руса подавила раздражение. – Как выглядела?

– Не запомнил я!

– Она под водой была, – вмешался Дарий. – Мы не видели.

Русалка удручённо тряхнула головой.

– Она зовёт его. Видать, думает, что он со мной. А лихорадка у него, потому что он зову противится. Крепкий парень – молчал, терпел, да только хуже от этого. Лучше б сразу ногу отняли. Теперь уж поздно. Его к воде надо. Коли сейчас к реке не сведём, до утра зачахнет. Чем дальше от неё, тем ему хуже.

– Ты просто хочешь вывести нас к своим! – выпалил Истлав.

Его трясло, и не было сомнений, что от гнева. Даже конь под ним нервничал, взбрыкивал, перебирал копытами, рвался с места – продолжить путь.

Руса вскинулась, вскочила на ноги, прокричала:

– Больно надо, сестёр губить!

– Мы и так уже задержались и потеряли время. Я не стану тратить его ещё и на мальчишку.

– Ну так и иди вперёд! – теперь уже вспыхнул Дарий: он прожигал Истлава взглядом, и конь под ним тоже занервничал, попытался отступить. – А я малого к воде сведу.

– Так и быть. Со мной пойдёшь, – бросил Истлав Морену.

Но тот упёрся.

– Нет. Сам управишься.

– И ты тоже, – приказал старшой Русе, словно не услышал Скитальца.

А русалка вдруг отступила к Морену, схватилась за его ногу, взмолилась шёпотом:

– Не оставляй меня с ним!