* * *

Михей сидел у костра и затравленно оглядывался на каждый шорох и шум. Ухнет ли где сова, затянет ли противную песнь жаба, прыгнет ли из воды рыба, сверкнув чешуёй на боку, – от всего Михей вздрагивал и ошалело осматривался, точно вор в потёмках. Неправ был Скиталец, Михей знал наверняка – не станет Истлав их дожидаться и не выйдет к свету костра. Дальше пойдёт искать огненный цветок, потому что так ему епархий Ерофим велел. И его одного – да ещё, может, архиерея Родиона – он слушался.

Огонь грел руки, но тело пробирал озноб, и лес чудился неприветливым и злым. Михей не знал, чего ждать от теней и воды, но деревья, ожившие из-за ветра, казались чуть ли не страшнее русалок и чертей. Те хоть из плоти и крови, их убить можно, а они?.. Что скрывается в этой темноте? А если леший? Что сможет он один против исполина, чья шкура крепче молодых сосен? Михей думал об этом, и казалось ему, тополя и ели сходят со своих мест, клонятся к нему, тянут руки-ветви… Ан нет, то лишь ветер и тени. Треклятые тени.

Михея раздирал страх, что не давал покоя сердцу, и звуки леса заставляли то и дело хвататься за обнажённый меч, лежащий подле. Рукоять меча отчего-то грела лучше костра.

Михей глянул на небо, желая прикинуть, который нынче час. Растущая луна ещё не стала полной, но уже была пузата и светила ярко. Небо так и не почернело, сохранив голубичную синь. Летние ночи коротки, до утра бы дожить…

А ведь ещё и полночь не наступила. Чистое до сей поры небо подёрнулось дымными в свете луны облаками. Они неспешно текли по небосводу, и Михей наблюдал, ожидая, когда они набегут и закроют лунный лик. Когда это случилось, лес словно потонул во тьме. Стали гуще тени, и почернели воды Тишьи. Река осталась спокойной. Не обманул Скиталец – не показались русалки, не подступились к нему и не выбрались на берег по его душу. Даже чертей, и тех не слышно.

«Не обманул, а одного, паскуда, оставил».

«Может, и не намерен возвращаться».

«Поглумиться решил».

«Ждёт, когда ты от страха портки намочишь, как трусливый пёс».

«Или просто своим на потеху и трапезу бросил. Считай, скотину на убой привёл».

Злые мысли роились в голове, жужжали, точно пчёлы, жалили обидой, пробуждали затаённый гнев. Словно сухие сучья, подбрасывал он новые доводы в костёр, помогая разгореться ярости и злобе. Почто он сейчас здесь, один у кромки леса, дрожит от страха и не знает, как быть, когда мог бы пойти с ним? А может, плюнуть на всё и отправиться в деревню? А Истлаву потом сказать, что не дождался их, заплутал нечаянно, вот и воротился. Да только в ночи дорогу не найти, а вот утром… А что утром? Нечисть солнца не боится и с рассветом в норы не прячется. Не дойдёт он один до деревни, даже средь бела дня.

«И кто в этом виноват?»

Истлав. Этот одержимый Единым Богом изувер, готовый на всё, лишь бы услужить епархию и удостоиться чести лизать его сапоги. И эта проклятая тварь, нанятая ими в провожатые. Посланник Единого Бога, как же… Раз проклят, значит, было за что.

Злоба и гнев наполняли сердце, отгоняя страх, и Михей упивался чувством закипающей ярости, что разгоняла кровь и согревала изнутри.

«Они думают лишь о себе, собственной шкуре и наживе. Зачем епархию цветок? Что он будет с ним делать?»

«Цветок что-то да может, иначе зачем он им? Вот только что?..»

Он силился вспомнить все сказки, предания и байки, что слышал когда-либо об огненном цветке. И вдруг в сердце зародилась уверенность, словно забытое воспоминание:

«Он ведёт к золоту. Указывает на клады».

«А тот, у кого деньги, сам хозяин своей жизни».

«А порой и жизней других».

Сладкая-сладкая мечта о богатстве. А коли он сам найдёт этот цветок, покуда один? Раньше их всех, пока они думают, что он сидит здесь у костра и трясётся от страха. Пока не берут его в расчёт и не ждут, что он на что-то способен. Он ведь видел, как Истлав смотрит – считает его недалёким, тупым бараном. Нет, конечно, он не намерен драться со своими, всего лишь опередить.

«А справлюсь? Ежели не найду? Или сгину в этом лесу?» – голосок страха пробился, точно горный родник из-под камней, и охладил пыл.

Мороз пробежал по коже, но не добрался до сердца.

«А меч тебе на что? Нет, одному идти в лес никак нельзя. Нужно затаиться, дождаться других – Дария! – и пойти по следу. Подслушать, пока не расскажут, где прячется цветок. А коли кто-то из них найдёт его раньше… – Он оглянулся на остров и мысленно добавил: – Что ж, с одним как-нибудь управлюсь».

Усмехнувшись, Михей достал походный нож и резанул ладонь. Неглубоко, лишь немного окропил кровью землю вокруг костра и увёл дорожку от него в лес. Самодовольная, хищная ухмылка не сходила с его лица. Поглощённый мечтами о золоте и свободной жизни, он не замечал шепотки и смех, разносящиеся ветром среди ветвей.

* * *

Дарий вёл свой малый отряд вдоль реки, внимательно следя за лошадиным шагом. Милан и Неждан, ведя коней почти бок о бок, ступали позади и, чуть понизив голоса, переговаривались меж собой. А Дарий хоть и вслушивался в тихие слова, но не задумывался над ними. Будто комариный писк или пение птиц по утрам – вроде и есть шум, а ты его не замечаешь, если во слух не обратишься. Куда больше беспокоила дорога. Его рыжий конь то и дело утопал копытами в иле или раскисшей земле, ступал неуклюже, оскальзывался и вяз. Дарий уже не одним лихим словом помянул Истлава, заставившего их разделиться. По лесу идти всяко проще, там не преграждали путь сваленные паводками деревья и торчащие из оврага, становящегося по весне и в разлив реки новым берегом, омытые водой корни. Хочешь не хочешь, а с такими препятствиями отстанешь от отряда. Не единожды Дарий подумывал наплевать на приказ и увести молодших в лес, к тропе, но не решался. А всё потому, что помнил наказ, отданный Истлавом ещё в Предречье:

– Русалку нужно поймать. Ты с ними прежде дело имел, знаешь, чего они боятся и как сражаются, тебе и поручаю. Коли хоть одна у реки покажется – схватить живой. Не обязательно целой, но чтоб говорить могла. Вдруг хоть они расскажут, где искать цветок.

Когда Истлав оставил ему на попечение двух самых молодых и ладных в их отряде, Дарий сообразил – главный хочет использовать их как приманку. Русалки любят красивых мужчин, как и всякие женщины. Возможно, затем же Истлав и выбрал для похода желторотых юнцов, а не одних только крепких и матёрых Охотников, как Михей. Опыта у них никакого, что от них толку? А вот на приманку… на приманку сгодятся.

Потому и не мешал им Дарий, не призывал к тишине и порядку, хотя звон их голосов способен был перебудить всех гадов в округе. Пусть языками чешут, беды им всё равно не избежать, да и искали они её на свою голову, так зачем мешать?

Смерти он парням не желал, но, как дикий зверь, понимал – своя шкура ближе к телу, и коли придётся выбирать, колебаться не станет.

Однако Тишья оставалась спокойной и мирной. Нет-нет да и думал про себя Дарий: авось обойдётся? Найдут цветок и без этой напасти. Чем-то же Истлав сейчас занят, да и Скитальца на свою сторону переманили, вдруг он что знает? Но тут же вспоминал Дарий о деньгах, обещанных ему, и жадность подмывала выманить русалку из воды чуть ли не своими силами. Всё лучше, чем ожидание беды.

– Смотрите! Там, вдалеке, вверх по течению.

Дарий обернулся на голос Милана и увидел, что оба брата остановили коней и смотрят на реку. Не сразу он разглядел, куда именно они указывали, пока искомое не стало ближе – тёплый огонёк, точно свечка, покачивался на волнах, направляясь к ним. Следом появился ещё один и ещё – до сей поры скрывал их изогнутый берег, – и вот уже больше дюжины огней плыли к ним по реке. А вскоре удалось разглядеть и цветы: множество ярких бутонов, пышных веточек и травинок, сплетённых в замысловатые венки. Некоторые украшали яркие ленты, другие – ягоды первой земляники. Пущенные на воду, они таили огарок свечи в сердцевине, но лишь малая часть из них. Чей-то огонёк потух по пути из деревни, чей-то утоп, а кто-то попросту не мог позволить себе такую роскошь. Гонимые течением, венки качались на волнах, как светлячки, и освещали лес будто закатным заревом.

– Что это? – выдохнул очарованный Милан, будучи не в силах отвести глаз от свечей.

В ночи они отражались в его глазах, и казалось, что те горят изнутри.

– Девки гадают, – улыбнулся Дарий. – Сегодня же Купалья ночь, вот они и собрались всей деревней пустить венки по реке.

– У нас на селе говорили, к кому венок прибьётся, куда река его отнесёт – там и суженый. Здесь тоже в это верят? – спросил его Неждан.

– Вроде того. Ну или кто венок этот найдёт или подберёт – тот и суженый.

– А свечи зачем? У нас их не зажигали.

– Это для зажиточных, – усмехнулся Дарий, – кому свечей не жалко. А нужны они, чтобы суженый дорогу нашёл. Или чтоб русалки венок под воду не утащили – плохая примета.

Конечно же, свеча, легко тонущая в реке, от русалок не помогала. Для этих целей в венки вплетали крапиву, укроп, полынь да одолень-траву, а огонёк был нужен для другого. Частенько деревенские юноши просто запоминали, какой венок плела полюбившаяся им девушка, и шли к реке, чтоб выловить его и принести красавице, назвавшись суженым. А свет от свечи помогал влюблённому найти заветный венок среди дюжины дюжин.

Охотники не спешили продолжать путь – залюбовались дивным зрелищем. Лошади, хоть и смирные, прядали ушами, но взгляды мужчин были обращены к реке, и никто этого не заметил. Один из венков, без свечи в сердцевине, отбился от остальных, и течение подтолкнуло его к берегу. Заворожённый Милан тут же выпрыгнул из седла и спустился к реке. Подул ветер, усилив рябь на воде, и ещё несколько венков отделились от остальных, устремились к Охотникам. Пламя свечи на одном из них дрогнуло, но не погасло. Милан опустился на корточки, потянулся к воде, чтоб подобрать венок. Дарий хотел было его одёрнуть, но смолчал. Однако стоило Милану коснуться цветов, как от венка во все стороны пошла рябь. И не успел парень его схватить, как тот приподнялся над водой, а под ним показался девичий лик. Венок короной лёг на её голову, улыбка тронула красивые губы. Глаза незнакомки, точно слепые, были подёрнуты белёсой дымкой, но смотрели живо, с интересом. Девушка моргнула, и, словно завеса, белая пелена сошла с её глаз, обнажив кроваво-красную радужку.

Милан только и успел охнуть, как русалка схватила его за руку, не дав отпрянуть, и растянула рот в зубастом оскале. Он закричал, откинулся на спину, пытаясь отползти, но пальцы сжались на его запястье стальной хваткой. Блеснуло лезвие, и чей-то меч отсёк девушке руку по самый локоть. Русалка взвыла, кувырком ушла под воду, и только тёмное пятно крови растеклось по реке. Милан, бледный от страха, отполз подальше, пока не ткнулся спиной в Неждана, поймавшего его. Женская кисть по-прежнему сжимала его запястье, и никак не получалось смахнуть её, сколь остервенело ни тряс он рукой. Дарий стоял рядом, возвышаясь над ними, держа в руке обнажённый меч, и лёгкая улыбка играла на его губах, а взгляд был направлен на реку.

Воды Тишьи забурлили, словно во вскипевшем котле. Лошади занервничали, заголосили, встали на дыбы, но Неждан вовремя поймал поводья, не дав животным сбежать. Милан тоже поднялся на ноги, стряхнул-таки с себя отрубленную руку, достал из ножен меч. Парнишка всё ещё дрожал и оставался бледен, но сжимал оружие, готовый к бою. Неждан завопил, пытаясь перекричать лошадиный верезг:

– Нужно уходить!

– Нет, – отрезал Дарий. И лишь после заминки пояснил: – Всё равно не уйдём.

Несколько десятков русалок повыскакивали из воды и кинулись на них как одна, выставив вперёд когти. Милан ждал, что речные девы будут неповоротливы из-за хвостов, но лишь единицы из них обладали оным, остальные стояли на двух ногах, и только красные глаза отличали их от обычных девушек. Одежды на них не было, лишь длинные волосы облепляли тела.