И скользнула уже губами вверх по его горлу до самого подбородка.

– Ярина! – зашипел Дар, кадык на шее дёрнулся под её губами. – Ты играешь с огнём!

– Так вели прекратить, и я тут же перестану, слово даю!

Ладони её легли на мужскую спину, пальцы пробежались по лопаткам сначала мягкими подушечками, затем – ногтями. И вот тогда Дар тихо зарычал ей в самое ухо.

– Зар-р-раза, да ш-штоб тебя…

– Леший утащил? – она рассмеялась. – Так утаскивай, чего стоишь.

Зря она это сказала – Дар тут же подхватил её на руки, будто она ничего не весила, и понёс к валявшейся в другом углу перине. Яринкино сердце стучало так, будто вот-вот выскочит из груди.

Похоже, сейчас ей впервые в жизни придётся сполна ответить за собственное ехидство. Но от одной мысли об этом вскипала в жилах кровь. И не верилось, что потом он передумает и уйдёт, окончательно поняв, что невеста его не так уж и хороша и вообще бесстыдница.

Но коварство Дара воистину не знало границ – он просто вытянулся на перине во весь рост, а её положил на себя. Принялся целовать, медленно и сладко – в губы, в изгиб между плечом и шеей, в мочку левого уха. Яринка плавилась в его руках, как масло в кринке, которую нерадивая стряпуха оставила на самом солнцепёке. Всхлипнула, почуяв, как в бедро ей упирается что-то горячее, твёрдое. Нечто такое, чему явно тесно в мужских портках.

И тут он бросил её целовать, а затем и вовсе заложил руки за голову.

– Я-то держу слово, сладкая моя невестушка. Обещал не трогать – и не трону больше. Так что давай уж сама, раз ничего такого не обещала.

– Ты! – у Яринки от возмущения вкупе с горячим желанием аж помутилось в глазах. – Да я тебе!..

И хотела было стукнуть его ладонью по голой груди, да коварный лешак вмиг сгрёб её запястья правой пятернёй, а левой обхватил за талию. Она и пикнуть не успела, как уже вытянулась рядом с ним, обездвиженная и гневно сопящая.

Больно не было. А вот обидно – очень даже.

– Нельзя, ягодка, – потихоньку шептал Дар в ухо, пока она лежала, повернувшись к нему спиной и едва не плача от невозможности унять пламя внизу живота. – Ты же сама меня потом не простишь. Не хочу я, как ваши деревенские, свататься приходить, когда невесту повалял уже по всем кустам и узнал и вдоль, и поперёк, и спереди, и сзади. Неправильно это.

Яринке очень хотелось с ним поспорить. Нет стыда в том, чтобы любить друг друга даже до брака, если сговорились уже, если обоим вместе сладко да хорошо! Неужто бросил бы, когда узнал, что невеста горяча? Сам же эту черту в ней нахваливал в первую встречу!

А Дар помолчал недолго и вдруг признался:

– Я на подворье у колдуна какого только сраму не нагляделся. Он же привечает колдовок да ворожей разных, а они за это своим чародейством его могущество поддерживают. Ох, чего они только не творят, ты бы видела! И с двумя, и с дюжиной, и при всех, не стесняясь. И зовут ещё – присоединяйся, мол. Только сам колдун ими брезгует. У него своя полюбовница есть, самая сильная из ведьм, Ольгой кличут. Красивая баба, умная, но опасная. Говорят, у неё в междуножье зубы растут, и только хозяина она укусить ими не может. Потому и шарахаются от неё остальные, мало ли…

– Зубы? В междуножье? – Яринка аж вздрогнула. Любовный жар, что перекатывался в теле тягучим клубком, растаял в один миг. – Ужас какой!

А затем новая думка в голову пришла, нехорошая. Раз уж такой разврат у колдуна творится, значит, и Дар тоже в нём участвовал? И так горько ей стало, аж слёзы в глазах защипали. Хотя, если здраво рассудить – они знакомы всего седмицу. Мало ли, что там до неё было? Лучше не спрашивать, зря только душу растравишь, да тревоги разбередишь…

И спросила, конечно, не удержалась. Дар внимательно на неё посмотрел, затем осторожно вытер предательскую влагу с её щёк.

– Честно тебе сказать? Ничего у меня ни с кем не было. Навидался-то я действительно всякого, тут опыта у меня столько, сколько у иных султанов заморских с их гаремами не бывает. А вот самому… нет. Я однажды глянул, как помощницы Ольги с другими лешаками, хмельного упившись, свальный грех устраивают, да причём в их нечеловеческом обличии – и будто отрезало. Потому на подворье и не появляюсь без крайней нужды. Лучше уж в лесу под ёлками спать, коренья жрать да с Секачом наперегонки бегать смеху ради. В последние пару-тройку лет ещё за тобой подглядывал.

Дар приподнялся и сел. Яринка даже впотьмах отчётливо видела, что он сам донельзя смущён, щёки аж полыхают.

– Не подумай дурного, я не смотрел, когда ты в реке плескалась да мокрая в одной рубахе из воды выскакивала. Хотя аж скулы сводило, так хотелось глянуть. Но когда закрывал глаза и думал о тебе, видел не всякое срамное, а глаза твои. Словно листья папоротника по осени, зелёно-рыжие. И взгляд твой – ласковый и строгий. И когда я о нём вспоминал – даже там, у колдуна, становилось легче.

Остатки гнева словно канули в небытие. Она сама уже села рядом с женихом, смущённо потерлась носом о его плечо. А тот вздрогнул и вдруг выпалил:

– Я не за себя боюсь, за тебя, понимаешь? Хозяин наш – злодей, конечно, но правила вежества хотя бы на людях соблюдает. И девок невинных не трогает. И если его слушаться во всём, можно как-то и прожить, охранники у него вон, как сыр в масле катаются… Но в последние годы он всё чаще требует заблудившихся людей не гнать из лесу, а ему приводить. Только пропадают они потом с концами, и куда – неизвестно. А я среди прочих его холопов самый непокорный и никого не привожу. Наоборот, стараюсь так народ шугнуть, чтобы вообще в чащу не лезли. Не хочу в его злодеяниях участвовать. Мало ли, может, он их жрёт заживо или кровь сцеживает для чернокнижных зелий. Ну, хозяин и злится. Раньше, бывало, и кнутом драл под горячую руку, сейчас терпит, скрипя зубами, – со мной порядок в окрестных лесах держится, звери да птицы других лешаков так, как меня, не слушают. Но найдёт моё слабое место – отомстит непременно. Поэтому и нельзя нам ни жениться, ни иного чего, пока он жив.

Дар замолк, оборвал сам себя на полуслове и опустил голову. Но Ярина поняла. Прижалась к его плечу ещё крепче.

– Прости, – виновато шмыгнула она носом.

Дара, её Дара – и кнутом?! За то, что был в первую очередь человеком, а не нечистью?

Лешак сжал кулаки.

– Чтоб он провалился, змей подколодный. Своими бы руками задушил, если бы проклятие не мешало. Сдохну, пока подберусь к нему вплотную. Или с ума сойду.

Яринка гладила его по руке, успокаивая.

– Теперь, кажется, моя очередь настала сказать тебе: «Не кручинься». Что-нибудь придумаем! У одной девки получилось, значит, и у нас получится. Надо голову только поломать как следует. Тут не сила нужна, а хитрость…

Так они и сидели бы, обнявшись, долго-долго. И любовалась бы Яринка украдкой на то, какой жених её ровный да хорошо сложенный. Если вниз смотреть, лёжа щекой на его плече, так хорошо всё видно. Даже то, на что невинным девицам и через одежду-то смотреть не полагалось, особенно до брака.

Да только вдруг из кучи сена в противоположном углу раздался внезапный визг.

– Чужааак! Хозяин, чужааак у дома!

Прежде чем Яринка успела заорать со страху, Дар сгрёб её в охапку и прикрыл рот ладонью.

– Тише-тише, ягодка, это свои, – и уже совсем другим тоном, высокомерным да недовольным, процедил: – Михрютка, у тебя совсем остатки разума под шапкой сгнили? Чего орёшь, как полоумный, чего невесту мою пугаешь?

– Прости, хозяин! – так же визгливо, но уже чуть тише отозвался голосок, и из соломы вылез человечек. До чего ж престранный: рубаха на нём алая, будто гребень петушиный, портки цвета запёкшейся крови, ступни босые да грязные, сам неподпоясанный. На вытянутой голове сидела широкая пятнистая шапка, ну точь-в-точь как у мухомора в лесу: красная, а сверху словно белый бисер просыпали. И росточком с мужскую ладонь будет, не боле.

– Это кто? – испуганно прогудела Яринка в Дарову ладонь. Отодвинула её от лица и добавила. – Я его визг слышала, когда мы в первый раз с тобой встретились, он про веники баял…

– Моховик, – с досадой поморщился Дар. – Помощничек в делах злодейских, растудыть его в качель.

– Злой ты, хозяин, – надул губы Михрютка. – Я тебе помогаю, перед колдуном покрываю, а ты…

– И лезешь вечно не в своё дело, за что и браню я тебя постоянно. А ты ещё и Яринку второй раз напугал.

– Так чужак же, – жалобно напомнил человечек. – Чичас всех разбудит, и старшая хозяйка вам всыплет по первое число.

Яринка решила ничему не удивляться. Ну, моховик. Маленький, размером меньше кошки. Подумаешь! Влюблённого в неё лешака уже ничего не переплюнет.

– Где чужак? – поднялась она с перины.

– Там! – снова взвизгнул моховик, указывая тонким корявым пальцем в окошко.

Если на сам чердак можно было забраться со двора через дверцу, то окошко его выходило практически к забору по левую сторону избы. За ним как раз росли те самые смородиновые кусты. Сейчас из них торчала голова Ваньки, жениха младшей сестрицы. Увидев Яринку, он заулыбался во весь рот.

– Яринка, здравствуй! А я к тебе! – Он сделал шаг и тут же зашипел – кусты по ту сторону никто не подстригал и не прореживал, и они успели изрядно зарасти чертополохом да колючками. – Поблагодарить хотел жениха твоего, ну и тебя тоже, что Варю надоумили со мной поговорить… Ой!

И тут же опустил взгляд. Было, отчего: Дар со свойственным ему нахальством высунулся между Яринкиным плечом и оконным проёмом едва ли не по пояс – как был, без рубахи.

– Благодари, – осклабился он многозначительно, и Ванька смутился ещё больше.

– Я не вовремя, да? Извиняйте, не хотел, слово даю, что не нарочно!

– Ладно уж, – махнул рукой Дар, скорчив при этом такую мину, будто их с Яринкой прервали на самом интересном месте.

Яринка возмущённо пихнула его в бок локтем. Лешак тут же прекратил изгаляться над наивным парнем, покаянно ткнулся ей лбом в плечо и сказал уже нормальным тоном:

– Сейчас спустимся, поговорим. Заодно и познакомимся. Чай, не чужие теперь.

Ванька стоял у забора, неловко переминаясь с ноги на ногу, – слишком худоватый и неказистый для жителей богатой Листвянки, которые в целом выглядели намного сытнее. Но если подойти поближе, можно было разглядеть и добрые светлые глаза, взирающие на мир с любопытством ребёнка, и кудри, что задорно топорщились надо лбом, и изгиб рта, который бывает лишь у весёлых людей, не привыкших держать камни за пазухой. Удивительное дело, и как такой парень вырос в семье лавочника, что думал день и ночь лишь о содержимом сундуков да кошелей?

Он, не чинясь, протянул Дару руку для приветствия, и тот хлопнул по ней ладонью так же легко, без раздумий.

– Рад знакомству. Я Иван, сын здешнего лавочника Игната. Ты из наших краёв? Чьих будешь?

– Из Торуги, на княжеском подворье служу. Езжу гонцом по всяким поручениям, – чуть с заминкой ответил Дар. – Как мимо Листвянки еду, так к Яринке и захожу. Сегодня вот ночью получилось. Звать меня Даром, а из какого роду я – к сожалению, не знаю. Сирота.

– Ничего, – Ванька посмотрел на собеседника с сочувствием. – Раз Яринке ты по нраву, значит, и мне тоже родичем будешь. Не страшно ездить в одиночку? У нас тут тати по окрестностям ошиваются, на позатой седмице двух мужиков из соседней деревушки обокрали да изувечили…

– Не боюсь, – мотнул головой лешак, затем с деланной хитрецой прищурился, предвосхищая дальнейшие расспросы. – Я родню Яринки больше боюсь, потому коня и привязываю в лесу. Он злой, только меня к себе и подпускает, лиходеям и вовсе башку копытом проломит, пусть только ближе подойдут. Да и волка не пожалеет.

– Так ты ещё сватов не засылал? – вытаращил глаза Ванька. – И среди ночи при этом к Яринке ходишь? А если кто чужой увидит? Хочешь, чтобы слухи про неё нехорошие пошли?! Ты ж чужак, тебя никто тут не знает!