– Ну-у, не плачь, солнце моё, – прижав голову Катарины к груди, проворковал ей на ухо Алексей. – Не в военный ведь поход собираюсь, а в столицу. Или сам скоро обратно прикачу, или вас к себе туда выпишу, а скорее всего, за вами приеду. Жаль, государыни матушки нет, сейчас бы тебя ей в твоём новом шёлковом платье уже представлял. Ну не плачь.

– На душе у меня тревожно, Лёшенька, – прошептала Катарина. – Даже когда на войну уходил, и то не так тревожно было. Обещай быть осторожнее, там в этих дворцах опасней, чем в походе. А про нового государя ведь какие только слухи не долетают.

– Тише-тише. – Алексей приложил к губам супруги палец. – Всё будет хорошо, я ни в каких дворцовых интригах не замешан, служил державе всегда честно, так что всё будет ладно, не переживай. И ты не хнычь, Настя, невеста на выданье уже, а всё туда же, следом за мамкой сырость разводишь. – Он обнял взрослую, семнадцатилетнюю дочь. – Скоро в столице на бал с ней вместе выйдете, все женихи от красоты такой неописуемой обомлеют. Так что не скучайте и шейте тут пока платья. Ребята, ко мне! – Алексей махнул рукой, и стоявшая с влажными глазами троица ринулась к отцу.

– А-а-а! Папенька-а! – не выдержав, заревел самый младший, Лёшка.

– Отставить сопли! – шуточно рявкнул тот, обнимая сыновей. – Сейчас, глядючи на вас, девчонки ещё сильнее заревут. Держаться, нюни не распускать! За главных мужчин остаётесь!

Рядом были такие же мокрые проводы у семьи Гусевых, а вокруг на усадебном дворе стояли самые близкие их люди, отставные инвалиды-егеря, дворня и вся поместная, работная старшина́. Хозяйские проводы, они такие.

Как ни тяжело было прощаться, но вскоре сопровождаемые стайкой поместной детворы две лёгкие, крытые кожей пролётки выскочили на ведущую к Козельску дорогу.

– Но-о, родимые! – прикрикнул Макарыч, подгоняя лошадок. – Застоялись уже, пошли, пошли-и!

Дорога была известная, через Козельск можно было проскочить прямо на Сухиничи и уже там сворачивать на большой Московский тракт, но Алексей выбрал внутренний губернский просёлок, и, переправившись через Оку, уже к обеду следующего дня егеря были в Калуге. Проехав немного по растянутым городским предместьям, вскоре пролётки были у расположения Ингерманландского полка. Командир его барон фон Эльмпт был у себя в штабе.

– Нет-нет-нет, ваше превосходительство, уж на этот раз вам не удастся отказаться от моего приглашения отобедать в моём доме, тем паче его не стыдно и показать сейчас, только недавно ведь ремонт в нём закончили, – пресёк он попытки Алексея увильнуть от приглашения. – А уж как Машенька будет вам рада! Так мало знакомых лиц вокруг, а жизнь в провинции сера и безотрадна.

Делать было нечего, и Алексей с Гусевым Сергеем были вынуждены поехать с бароном.

– Только на час, Филипп Иванович, никак не больше, – предупредил полковника Егоров. – Нам нужно успеть ещё до ночи в Малоярославец заехать, иначе потемну до постоялого двора придётся добираться, а с нашими разбитыми дорогами это, сами знаете, очень рискованное дело.

– Так у нас лучше переночуете, ну куда же вы так спешите?! – Барон всплеснул руками. – Шесть десятков вёрст ведь ещё до него? Эдак и правда нам не поговорить даже как следует, а ведь есть о чём.

– Потому и заехал к вам, Филипп Иванович, – признался Алексей. – Чтобы с глазу на глаз. Я-то из Персидского похода и сразу в поместье заскочил, не знаю вовсе, что сейчас в большом мире делается. А вы всё же при исполнении тут, небось, много всяких новостей до вас из столицы долетает?

– Да уж, изрядно, – хмыкнул тот. – А давайте-ка вы ко мне, Алексей Петрович, в карету пересядете? – предложил он. – Вот там мы и поговорим, а то за обеденным столом уж и не посекретничать нам будет.

Отказываться было грех, и весь путь до дома, занявший минут пятнадцать, Алексей проехал в карете барона за приватной беседой.

– Совсем недавно, в первый день Пасхи, в московском Успенском соборе Павел Петрович короновался, – приглушённо рассказывал Егорову Филипп Иванович. – И тут же публично, при стечении огромных толп народа, самолично зачитал новый закон о престолонаследии. Так что теперь мы опять вернулись к принципу наследования престола самым старшим сыном монарха, отменённому Петром Первым ещё в двадцать втором году. Более, как это было раньше, наследник назначаться теперь уже не сможет. Про Манифест о трёхдневной барщине вы, Алексей Петрович, сказали, что уже слышали. Недавно через курьера поступило «Установление для орденов кавалерских российских», с ним же подробное расписание проведения церемонии вахтпарадов, а до этого в войска прислали списанные с гатчинских новые уставы: «Воинский устав о полевой и пехотной службе», «Воинский устав о полевой кавалерийской службе», «Правила о службе кавалерийской». Проштудировал я их все, и знаете, сказать ничего плохого, в общем-то, не могу, довольно всё чётко и подробно в них расписано. Надо признаться, что петровский устав давно уже устарел и ждал своих изменений. Единственное, с чем я никак не могу согласиться, так это с принижением статуса офицера. Нижним чинам теперь позволено на них жаловаться. Строго наказывать солдат можно сейчас лишь в исключительных случаях, а вот для господ офицеров нынче введена уголовная ответственность за жизнь и здоровье подчинённых. Ещё введён запрет и на привлечение солдат к работам в личных имениях или к тем работам, которые не имеют отношения к службе, со строгим наказанием за его нарушение, вплоть до разжалования и отправки на каторгу. Представляете?! В офицерский состав отныне позволительно лишь входить выпускникам военно-учебных учреждений, которые успешно сдали экзамены на грамотность и знание уставов. А вот отпуска господам позволительно теперь брать не более 30 дней в год, притом как нижним чинам они установлены только лишь на два дня меньше. Поговаривают, что даже награды хотят для солдат придумать, что-то такое вроде Аннинской медали или знака, что ли, не понял пока сам.

– Ну-у, пока ничего такого плохого я в этом всём, Филипп Иванович, не вижу, – пожав плечами, произнёс Алексей. – Если офицер храбрый, умный и умеющий вести за собой подчинённых, думаю, ему не составит большого труда завоевать у них авторитет и наладить правильно службу.

– Так уже всеми этими нововведениями, ваше превосходительство, этот самый авторитет-то ведь и роняется! – воскликнул в сердцах фон Эльмпт. – Ну никак нельзя в нашей армии воли солдатам давать, попробуй потом их в бой на картечь повести! Уговорами и просьбами убеждать? А то, что всех польских повстанцев во главе с их предводителем Костюшко велено было на волю отпустить, не слыхали? А его ещё и огромной суммой к тому же ведь наградили, на приём ко двору позвали. А вот его победитель генерал-фельдмаршал Суворов, напротив, в опалу нынче угодил. Вместе со своими ближними штаб-офицерами в Кобринские имения сослан.

– А вот это очень плохо, – помрачнев, проговорил Алексей. – Такие гении полководцы, как Александр Васильевич, рождаются крайне редко. Потерять его для отечества – беда. Вы, я вижу, что-то слышали об этом, Филипп Иванович, расскажите, пожалуйста, поподробнее.

Карета остановилась у большого двухэтажного дома с колоннами у парадного входа, а двое сидевших в ней всё продолжали приглушённо беседовать.

– Слышать-то я слышал, ваше превосходительство, может, конечно, и не всё, – пожав плечами, произнёс полковник. – Но вот что до меня дошло, то я и вам расскажу, и всё это для того, чтобы и вы аккуратнее, Алексей Петрович, были. Потому как время-то нынче непростое, а вам, почитай, прямо ведь на глазах у государя в столице придётся находиться. Так вот, Павел Петрович затеял в государстве большие реформы, и армию он, само собой, стороной обойти никак не мог. Какие-то нововведения его, я согласен, полезные, а какие-то весьма и весьма спорны. Многое в делах преобразований у нового нашего императора отличается большой резкостью, непродуманностью и тягой к формализму. Я ведь сам, несмотря на свою фамилию, считаю себе природным русским, и вот это вот насаждение прусских порядков, муштра и всевозможные вахтпарады, тесный прусский мундир, букли и косы с пудрой – это всё не по мне. А вы же знаете Александра Васильевича, неужели он смолчать сможет? Одни только его прилюдные высказывания чего стоят: «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?» или вот «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак». Каково? Это ещё Павел держался как-то до поры, терпел, но после большого февральского смотра войск и проведённых ревизий грянул гром! Суворов вместе с пятью другими фельдмаршалами был уволен в отставку без права ношения мундира. По Александру же Васильевичу и ныне ещё идёт следствие, а вы же знаете, как оно у нас – будет команда, чего даже и нет и не было никогда, ретивые людишки всё одно накопают. Нужна растрата? Будет вам растрата. Нужен заговор? Не извольте беспокоиться – будет вам ещё и заговор.

– Скверно, – тяжело вздохнув, произнёс Алексей. – В Европе большая война разгорается, вот-вот и нас в неё втянут, а мы без лучших своих полководцев остаёмся.

– Вот и я о том же, – подтвердил фон Эльмпт. – Так что и вы, Алексей Петрович, осторожнее. Ну что, а мы уже приехали, вон у входа Емелька мнётся. Пока тут стоим и беседуем, небось, давно к Машеньке мальчишку с известием послал. Как вам домик? – Выйдя из кареты, он кивнул на огромное строение.

– Хоро-ош. А вы скромник, Филипп Иванович, такую красоту домиком называть, у меня в Санкт-Петербурге мой раза в три меньше.

– Ох, Алексей Петрович, скажете тоже, там-то ведь столица, – вздохнув, заметил полковник. – А в ней и малый флигелёк за провинциальный дворец, как вот здесь, сойдёт. Пойдёмте, господа. – И, опираясь на лакированную трость, зашагал к мраморной лестнице. – Сергей Владимирович, ну что же вы отстаёте, пойдёмте, пойдёмте, сейчас нас горячим накормят. Емеля, солдат на кухню отведи! – приказал он открывшему настежь массивные двери приспешнику. – Пусть Аглая там накормит их и в дорогу побольше даст.

– Понял, барин, будет исполнено. – Тот преклонил голову, пропуская гостей.

На площадке между этажами широкой парадной лестницы, застеленной снизу доверху малинового цвета ковровой дорожкой, стояла сама хозяйка дома баронесса фон Эльмпт.

– Филипп, ну что же ты не предупредил меня?! – воскликнула она, краснея на глазах. – Если бы я знала, что у нас сегодня гости, да ещё и такие!

– Не извольте беспокоиться, Мария Ивановна. – Алексей глухо стукнул каблуками о ковёр и поцеловал поданную одетую в шёлковую перчатку руку. – Мы с Владимиром Сергеевичем к вам буквально на полчаса. Филипп Иванович так настаивал, что было бы верхом неприличия ему отказать.

– Разрешите представиться, подполковник лейб-гвардии егерского полка Гусев! – Сергей, так же как и командир, стукнул каблуками сапог и приложился к поданной ему дамской ручке.

– Никаких полчаса, уговор, господа, был, что вы не менее часа у нас будете! – воскликнул барон. – Машенька, дорогая, у нас ведь найдётся, чем накормить голодных офицеров? Они с дороги. Да, признаться, и я сам порядком проголодался.

– Я уже распорядилась, дорогой. Вы так долго сидели в своих каретах у входа, что я успела до полусмерти заскучать, – обиженно сложив губки, проворчала баронесса. – Ну и о чём можно было там беседовать, зная, что жена умирает со скуки?

– Политика и война, дорогая. – Полковник развёл руками. – О чём ещё могут говорить господа офицеры?

– Фи, как это банально! – Мария Ивановна покачала неодобрительно головой и сама взяла под руку Егорова. – Алексей, я надеюсь, у тебя для меня есть что-нибудь интересное, то, что можно рассказать заскучавшей в провинции молодой женщине, а не это вот всё? Учти, проказник, ты мне должен за то, что убежал мальчишкой тогда в юности на войну с этим своим штуцером.

– Хорошо, Мария Ивановна, но я даже представить не могу, что же вас может заинтересовать, – пролепетал Алексей, шагая под руку с хозяйкой дома.