– И перестань называть меня Марией Ивановной! – воскликнула баронесса. – Неужели я так старо выгляжу?! Для тебя я прежняя подружка детства Машенька Троекурова, а ты мой герой-мальчишка! А рассказывать ты мне будешь… – И она закатила глаза, задумавшись. – А расскажи-ка ты мне о Зимнем дворце и о приёме у императрицы Екатерины?! Тебе ведь туда, я знаю, посчастливилось быть приглашённым? Какое на ней было тогда платье? А в какое были одеты другие присутствующие дамы? А фрейлин видел? Во-от! Ну же, и о них тоже расскажи! Каков сам дворец? А стены внутри расписаны или покрыты бархатом?

Вопросы так и сыпались на Алексея как из рога изобилия, и целый час, сидя за обеденным столом, он вынужден был рассказывать обо всём увиденном в деталях и подробностях.

– Дорогая, ну дай ты уже нашему гостю ложку ко рту поднести, – в который раз пытался остановить поток вопросов барон. – Их превосходительство ведь так и уедет от нас голодным.

– Он прекрасно со всем справляется, в отличие от некоторых. – Супруга обожгла его негодующим взглядом. – Вон как усердно пережёвывает разварную говядину! Именно такую, кстати, господа, и готовили повара для государыни, шпиговали её салом, мариновали три дня, а потом в этом же маринаде томили в духовом шкафу и подавали с отварным картофелем. Правда ведь вкусно?

– Изумительно! Превосходно! – воскликнули одновременно егеря.

– Ну да, мои повара получше многих княжеских готовят, а уж тем паче лучше всех в этой провинции, – согласилась хозяйка. – Знала бы, что у нас гости будут, и больше бы блюд наготовили. Не представляю даже, что теперь подавать на столичных обедах станут. Новый-то государь, как я слышала, французскую кухню не очень-то жалует. Требует самую простую еду подавать. Особые, большие обеды при дворе и вовсе даже запретил. Все сервизы на монеты переплавил. Ефросинья! – подозвала она прислуживавшую горничную. – Подай гостям мясо ягнёнка с овощным гарниром.

После чая с десертом начали собираться.

– Уговаривал я их уже остаться, – пояснял опечаленной супруге полковник. – Как только ни убеждал, не соглашаются, потому как спешат очень.

– Значит, так уговаривал, что не остались, – проворчала та. – Ладно, Алексей, в следующий раз просто так не отвертишься. – Она хлопнула его веером по плечу. – Про долг передо мной ты, надеюсь, не забыл?

– Как можно, Маша, – проговорил тот с улыбкой. – Буду в Калуге, всенепременнейше заеду к вам с Филиппом Ивановичем. Нарочно теперь всё время буду думать, что же ещё интересного тебе рассказать.

– Обманщик. – Баронесса покачала недоверчиво головой. – Ну ладно, жду, и навести, пожалуйста, как только приедешь в столицу, Сашеньку. Истосковалась я уже по своему малышу. Передать бы ему кушанье из дома, так ведь не довезёте, пропадёт всё в дороге.

– Не волнуйся, я ему и так гостинцы занесу, – успокоил баронессу Алексей. – А вот письмо для него от самых близких будет весьма кстати. Непременно его передам. И если вы сами в Санкт-Петербурге будете, останавливайтесь у меня в доме и живите сколько душе угодно, всё равно он по большей части пустует, семья в поместье предпочитает жить.

– И правильно, – отозвался барон. – Там воздух здоровый, нет такой сырости и гари от тысяч печных труб.

– Ну что ты говоришь, Филипп! Какая сырость, какая гарь?! – Маша закатила глаза. – Господи-и, и это мой муж!

До пролёток офицеров провожал полковник, баронесса вышла на балкон и грустно смотрела на отъезжающих.

– Не обращайте внимания на ворчанье супруги, Алексей Петрович, – проговорил приглушённо фон Эльмпт. – С утра жаловалась, что голова у неё сильно болит. Как это по-модному нынче называется? Мигрень? По сыну она сильно скучает, подруг здесь не приобрела, общества, почитай, что никакого приличного нет. Если бы раньше судьбу друг с другом связали, глядишь, и господь бы детишек побольше послал, было бы чем заняться, а сейчас-то на старости лет куда.

– Ну уж, какая там старость, Филипп Иванович? – Алексей покачал головой. – У вас ещё всё впереди, может, и правда решитесь?

– Нет, что вы, Алексей Петрович?! – воскликнул тот. – Я ведь вас на два года старше, сорок пять мне уже этой зимой стукнуло. Карьеру надобно делать и встречать старость в генеральском чине. Но для этого хорошая война нужна, а то и правда засосёт провинциальная трясина.

Глава 6. Ну вот и всё…

Две лёгкие пролётки резво катили по большой дороге, как ни смягчали усиленные в каретной мастерской рессоры, а на ямах и ухабах пассажиров изрядно мотало и подкидывало. В дождь старались ночевать на почтовых станциях, при хорошей погоде выбирали просёлок и, отъехав, располагались на живописном берегу какой-нибудь небольшой речушки, которыми так изобиловала Русская равнина. В Москву не заезжали, объехав её стороной через Рузу и Клин. Переправившись через Волгу в Твери, в большом путевом дворце получили сведения о полку.

– Две недели назад через наплывной мост гвардейские егеря, ваше превосходительство, проходили, – доложился дворцовый смотритель. – Думал, может, начальство его захочет у нас остановиться, даже десять комнат приличных на втором этаже освободили. Так ведь нет, они у лагерных костров, как и солдаты, в устье Межурки два дня пребывали. Так вот, два дня этот полк постоял, а потом опять по дороге пошёл.

– Две недели, минус два дня, да на тридцать вёрст в сутки, это наш полк уже за Вышний Волочёк, скорее всего, заходит, – подсчитывал Алексей. – Нужно поспешать.

Торжок, Вышний Волочёк, Валдай – проскакивали знакомые, такие русские названия малых городков Большой Государевой дороги.

– Позавчерась с утреца егеря от нас, барин, вышли, – пояснил Гусеву пожилой, но крепкий с виду ямщик в Яжелбицах. – Так-то в Крестцах они должны заночевать, а уж потом к Зайцеву выходить. Вот ежели поспешите, то как раз за ними, Бог даст, и нагоните служивых.

Как и предположил многоопытный ямщик, в двадцати верстах за Зайцевом при переправе через малую речушку нагнали полуэскадрон Травкина.

– Ваше превосходительство, идём арьергардным отрядом! – частил с докладом улыбавшийся поручик. – Никаких происшествий и отстающих нет! Головной дозор уже к переправе через Мсту вышел! С прибытием в полк, ваше превосходительство!

– Спасибо, Кузьма, – поблагодарил Алексей. – Как в полку дела? Как с провиантом и фуражом? Говоришь, без происшествий у вас?

– Так точно, ваше превосходительство, – подтвердил поручик. – Во время перехода три лошади охромели, списать их пришлось, а ремонтом новых выкупили. У Лузгина на карабине шомпол из цевья вылетел, потерялся. Получил он за это уже. За Валдаем Булякин в горячке свалился, сейчас на лазаретной фуре едет, вся спина и седалище у него чирьями покрылись. А так всё в порядке, всего хватает, нужды никакой не имеем. Осталось два дня нам в арьергарде идти, потом полуэскадрон Луковкина сменит.

– Понятно. Ладно, поехали мы догонять полк.

Две пролётки медленно переехали через реку и уже на противоположном берегу, набрав скорость, понеслись по тракту. Через полчаса показался хвост длинной войсковой колонны.

– Их превосходительству генерал-майору Егорову Алексею Петровичу ура! – прокричал, салютуя саблей, шедший во главе роты капитан Крыжановский.

– Ура-а-а! – дружно грянули егеря, и сопровождаемая этим криком генеральская пролётка катила далее вдоль всех шедших подразделений к голове колонны.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! С прибытием, господин генерал! – приветствовал его полковой штаб.

– Да мы уж поняли, что это вы нас догнали, – обнявшись с друзьями, проговорил довольный Живан. – Кому ещё так громко реветь-то наши будут? Только командиру.

Бежала к Ильмень-озеру полноводная Мста, на её левом берегу у переправы разбил лагерь полк егерей. Дымили артельные костры, по округе разносился запах солдатской каши, слышался шум множества людских голосов, ржание коней, от выставленных в ряд повозок долетал стук молотка или обуха топора о металл. Всё было привычно, сотни и сотни раз Алексей уже слышал эти звуки и вдыхал запах полевого лагеря. Как будто и не отъезжал он из своего полка, как будто бы и не было этой короткой побывки в поместье.

– Думаю, нет смысла нам в Новгород заходить, сами посмотрите, – вывел его из задумчивости голос Хлебникова. – Эдак мы напрямую можем к деревне Подберезье выйти и чуть ли не сорок вёрст пути срежем. Провианта и фуража пока достаточно, а если в город заходить, то дня три там точно придётся пробыть. Я не знаю, может, у Александра Павловича, конечно, другие мысли? – Он вопросительно посмотрел на главного интенданта. – Но егеря у нас не вымотанные, только вот недавно хороший длительный отдых был, важно то, что июнь уже наступает, все сроки на прибытие в столицу выходят. А ещё прибавьте сюда два полных дня, которые уйдут на переправу через Мсту и Волхов. Сами понимаете, господа, через такие большие реки за пару часов никак не перескочишь.

– Согласен с Вячеславом Николаевичем, – кивнув, проговорил Милорадович. – До Санкт-Петербурга меньше двух сотен вёрст осталось, за неделю вполне их можем пробежать и около столицы днёвку сделать. Оправимся, в порядок себя приведём и достойно через весь город сможем пройти.

– Я как бы тоже согласен, – задумчиво произнёс Рогозин. – Для закупки приварка в Новгород можно и пяток подвод отправить. Там хорошие армейские магазины, не грех заехать. А уж за Тосной они смогут полк нагнать. Так что да, можем в Новгород не заходить.

– Согласен, господа. Тогда именно так и сделаем, идём сразу к столице и уже там, у пригорода, делаем однодневную остановку, – выслушав заместителей, принял решение Алексей. – Таким образом, в Санкт-Петербург мы зайдём в первую декаду июня, как и было предписано Военной коллегией.

Первой через Мсту переправилась работная команда во главе с Радованом. Паром был огромный, и в него уместились вместе с людьми полдюжины повозок. Далее на правый берег начали перевозить эскадроны, роты и полковой обоз, уже затемно работавшие в поте лица паромщики переправили полуэскадрон Травкина. Двадцать вёрст перехода севернее Великого Новгорода – и точно такой же паромной переправой полк пересёк широкий Волхов. Всё, теперь до самого Санкт-Петербурга больших водных преград не было, и роты пошли самым скорым маршем по тракту. Седьмого июня под вечер колонна достигла Шушар, и егерям велено было вставать на днёвку у речки Кузьминки.

– Неужто дошли, братцы? – удивлённо спросил, подбивая подмётку на сапоге, Южаков. – Считай, ведь четыре месяца от самых персиян сюда топали. Их благородие говорит, более двух с половиной тысяч вёрст пути за спиной. Даже из Туретчины, от самого Дуная столько не шли, а там ведь в Николаеве долгая передышка у нас была.

– Да уж, и Польский поход никак с этим не сравнится, – поддакнул Калюкин. – А ведь думали тогда: «Ох как далеко мы бежим!»

– Да чего уж там Польский, тыш-ша вёрст только и бежали там, – отмахнулся Лыков. – А вы сюда, в эту нашу дорогу, и дорогу от Аракса до Кизляра ещё прибавьте, небось, опять не меньше тыш-ши в ней будет, да ещё и по горам. Я вон которую по счёту подмётку на сапогах, как наш Ваня, меняю. – Он указал на пристукивавшего молоточком Южакова. – Уже и прибивать-то, почитай, не к чему, всё поизносилось, теперяча только лишь всю пару менять нужно.

– Небось, поменя-яют в столицах, – помешивая в котле навязанной на палку ложкой, пробасил Дорофеев. – И мундиры на новые тоже сменят, не будет же государева гвардия в ошмётках ходить.

– Это само собой, – согласились с готовщиком все сидевшие. – Латка на латку налезает после этого похода.

– А ещё бы медалию на грудь, – проговорил мечтательно Капишников. – А чего смеётесь? У самих-то и не по одной, а у меня только вот за польскую Прагу.

– Медалия – не знаю, а вот премиальные бы точно не помешали, – заметил, откладывая в сторону свой сапог, Южаков. – Вон как после турецкой и польской войны матушка императрица войска одаривала, небось, сынок уж не хуже её.