– В воскресенье пропускную бумагу с печатью получу, медалию начищу получше и на торг с теми премиальными пойду, – заявил, продолжая мечтать, Капишников. – Чего только не накуплю на нём, всё, на что глаз только упадёт. А может, и молодке какой при параде приглянусь. Смейтесь, смейтесь, – отмахнулся он. – Так и просидите со своим серебром в казарме как сычи.

– Ты сначала получи эти премиальные, Спирка, – дуя на ложку с варевом, произнёс Дорофеев. – А уж потом похваляйся. Не знай, как там нас в столицах ещё встретят. Вспомните, братцы, после Польского похода тоже ведь, пока государыня матушка из Москвы не приехала, не больно-то жаловали. Это уж потом, как она обласкала нас на параде, так и все бла́га как из рога изобилия посыпались. Кажись, сварилось? – глубокомысленно произнёс он, пробуя кашу. – Ванюш, ты с сапогом закончил, попробуй, а?

Южаков зачерпнул в котле, также подул на ложку и положил варево в рот.

– Снимай, готово, – вынес он свой вердикт. – Расстилайте полог, братцы, трапезничать будем.

Девятого июня ротные барабаны забили побудку на рассвете. Вот только-только погасли звёзды, небо на востоке начало сереть, а от реки поднимались хлопья тумана.

– Час на то, чтобы свернуть лагерь, перекусить и оправиться! – отдал команду Егоров.

На горизонте едва начало всходить солнце, а полковая колонна уже топала по Государевой дороге. Вот показалась такая знакомая застава у Обводного канала. У преграждающего путь шлагбаума стоял спешенный эскадрон Воронцова.

– Не пропускают, ваше превосходительство. – Капитан кивнул на стоявших за полосатой жердью семёновцев. – Я уж и так и эдак, ни в какую не открывают. Поручик гонца в город послал, говорит, пропуск от столичного коменданта нужен.

– Господин поручик, а вы разве не извещены о проходе нашего полка? – поинтересовался у подходившего от караульной избы офицера Алексей.

– Ваше превосходительство, поручик Авдеев! – представился тот, вскинув ладонь к шляпе. – О подходе лейб-гвардии егерского полка предупреждены, соответствующая запись в караульном журнале имеется, но согласно Уставу гарнизонной службы ждём команду вышестоящего начальника. Вестовой мной в ордонансгауз^[4] послан, ждём решения.

– Смотри как строго, – заметил Егоров. – Ну ладно, тогда будем ждать, порядок есть порядок.

– Ваше превосходительство, – понизив голос, проговорил офицер. – Если вы пожелаете, так можете ехать, вам мы никаких препятствий чинить не будем, а уж потом, как всё образуется, на Семёновскую площадь следом и полк ваш подойдёт.

– Нет уж. С егерями подожду, потом вместе и пойдём. По-олк, слушай мою команду! – крикнул он, обернувшись. – Вправо, на обочину принять. Вещевые мешки с плеч снять, стоять вольно по подразделениям!

Послышались окрики командиров, и роты сошли с дороги, освободив проезд. Мимо начали проезжать телеги и повозки. Каждый въезжавший в город или выезжавший из него был обязан пройти контроль. У представителей «подлого сословия» требовали «пропускное письмо» (крестьянину разрешалось наниматься на работу «для прокормления» в своём уезде). Но для этого помещик (а если его не было, то приказчик или приходской священник) должен был выдать ему «письменный отпуск». Для отхода в более отдалённые места необходимо было получить «пропускное письмо» в уездной канцелярии. В «пропускных письмах» описывалась внешность владельца: «рост, лицо, непременные приметы», чтобы «кто другой, воровски получая оное, не мог им воспользоваться». Выдавались «письма» не более чем на три года. После губернской реформы 1775 года дворянин должен был предъявить паспорт, пройти регистрацию на заставе и пояснить причину въезда-выезда. В течение суток он обязан был представиться лично столичному коменданту.

Застава занималась своим делом, а от растянутой полковой колонны слышался гул тысячи голосов. Егеря переговаривались, шутили, кто-то подтягивал ослабший ремень на мешке, кто-то сбивал пыль с сапог и отряхивал мундир, кто-то просто грыз сухарь, думая о своём. Наконец с северной стороны через мост проскакал всадник, спешившись, он подбежал к поручику и подал ему свёрнутый лист бумаги.

– Ваше превосходительство! – подойдя к Егорову, воскликнул командир дорожной заставы. – Приказ от коменданта для командира лейб-гвардии полка егерей – следовать к Семёновской площади и ждать в парадном строю государя императора!

– Благодарю, поручик. Эко же быстро всё решилось, я уж думал, до обеда как минимум придётся ждать, а тут даже заскучать не успели.

– Это да-а, – протянул тот. – Порядок. Ныне все как ошпаренные носятся. – И, обернувшись на своих солдат, понизил голос: – Чуть что не так – на гауптвахту или вовсе из армии долой.

– По-олк, становись! – скомандовал Егоров. – Оправились, разобрались в строю. За мной шаго-ом марш!

Рота за ротой, топая сапогами, шли егеря по городу. На плечах фузеи и штуцера, обветренные лица, штопаные мундиры и этот размеренный шаг. Два года назад они выходили из столицы в дальний поход и вот теперь возвращаются обратно. Позади тысячи и тысячи вёрст пути, жара, холод и вьюги, переправы через бурные реки и война в горах. И вот они наконец дома, они дошли.

– Твёрже шаг! – воскликнул, обернувшись, Егоров. – На Семёновскую выходим!

Огромная площадь была пуста, только у казарм Московского и Семёновского полков стояли караулы. Странно, всегда кто-нибудь на ней да занимался строевыми экзерцициями, плутонгом, поротно или даже целым батальоном. А сейчас на ней было пусто.

– Становись! Разобрались в шеренгах! – скомандовал, пройдясь перед подразделениями, Алексей. – Ровненько, в линию стоим! Приветствуем государя дружно и радостно!

Ждать долго не пришлось, сначала со стороны Семёновского моста с грохотом выехали на площадь два эскадрона лейб-гвардии Конного полка. Развернувшись фронтом к егерям, они замерли, блестя на солнце медными элементами кирас.

– Что-то они слишком яро держатся, – проворчал, поглаживая ствол фузеи, Лошкарёв. – Как будто стоптать нас хотят.

– Не выдумывай, Нестор, и не болтай, – оборвал его Кожухов. – Мало в штрафных ходил? Личный конвой амператора, вот и кичатся, показывают, что не чета нам, стрелкам, а что ближние государевы охранители.

Вот с северной стороны раздался ещё цокот копыт, и сопровождаемые третьим эскадроном конных гвардейцев на площадь выкатились три лёгкие кареты.

– Гляди-ка, у тебя, небось, не хуже. – Стоявший сбоку Живан, ухмыльнувшись, толкнул Алексея. – Ещё бы только коней статных подобрать…

– Тихо! – прошипел Егоров. – Выходят.

Резко распахнулась дверца на передней карете, из неё выскочил офицер с длинной косой и навитыми сбоку буклями и, подбежав к той, что ехала в середине, распахнул дверцу. Из неё на плотно утрамбованную землю площади выскочил он, Божьей милостью государь император Павел Первый.

– Полк, смирно! – громогласно скомандовал Алексей. – Равнение на середину! – И пошёл строевым к невысокому, худощавому человеку с лицом бледно-жёлтого цвета под широкой треуголкой. – Ваше императорское величество, лейб-гвардии егерский полк прибыл к месту постоянного квартирования из военного похода! Докладывает командир полка генерал-майор Егоров!

– «Военного похода», – сделав паузу, выделил из доклада только что произнесённую фразу император. – Слишком громко сказано про совершенно никчёмное и даже вредное предприятие!

Он сделал два шага и, остановившись прямо напротив Алексея, пристально вгляделся в его лицо.

– Вы считаете, генерал, что гвардии пристало лазать по каким-то дальним вершинам и гоняться за шайками горцев?

– Гвардии пристало выполнять приказы государя, ваше императорское величество, – твёрдо произнёс Алексей, не отводя глаз от Павла. – Гвардия – это элита армии, готовая разделить с ней все тягости и лишения войны. В последнем же боевом походе их было предостаточно.

– За словом в карман не лезешь, – сощурив глаза, хмыкнул император. – Но не умён, мог бы и промолчать, и не повторять про поход. Что ж, пошли, покажешь своих егерей.

Павел порывисто, не ожидая свиту, резко направился в сторону замершего строя, Алексей, держась на шаг позади, еле за ним поспевал. Молча, ничего не говоря, император прошёл мимо роты Максимова, Тарасова и остановился напротив старшего унтер-офицера первого батальона третьей роты Прошина.

– Кто таков?! Почему на боку сабля вместо тесака?!

Ермолай выпучил глаза и застыл не в силах ответить гневающемуся государю.

– Ну-у! Отвечай! – крикнул нетерпеливо Павел. – Понял вопрос?!

– Так точно, ваше императорское величество! – наконец собравшись с духом, рявкнул егерь. – Старший сержант Прошин, первый батальон, третья рота! Удобственней в бою ей сражаться, ваше императорское величество! Тесак больше для параду!

– А ты кто таков, чтобы решать, что удобней?! – Павел, разъярившись, притопнул ногой. – Десять суток ареста!

– Ваше императорское величество, старший ротный унтер-офицер часто подменяет в бою командира, ведёт за собой рядовых в схватки, – попробовал было пояснить Алексей. – Ему действительно удобней для боя сабля, пусть и самая простая, драгунская. Сержант четыре кампании прошёл…

– Я тебя не спрашивал, Егоров! – багровея, оборвал его император. – Двадцать суток ареста! Алексей Андреевич!

– Слушаюсь, Павел Петрович! Есть двадцать суток ареста для сержанта, – подшагнул державшийся позади высокий мордастый офицер с генеральским шарфом на поясе. – Караул!

Четверо подбежавших конногвардейцев выхватили у унтер-офицера зажатый в руке штуцер, сноровисто отстегнули поясной патронташ с саблей и пистолями и, сняв подсумки, подхватили Прошина под руки. Прошло несколько секунд, и пятёрка зашла за строй сидевших верхом конногвардейцев, а император в это время уже направился дальше вдоль замерших шеренг егерей.

– Это ещё что такое?! – рявкнул он, глядя на стоявшего в шеренге дозорной роты Лужина. – Это что за банда у вас, генерал?! У того сабля, а у этого ещё и нож на ремне?! Каким уставом прописано наличие такого оружия?! Так они у всех тут стоящих?! – Он пробежал глазами первую шеренгу.

– Дозорная рота, ваше императорское величество, – глухо проговорил Алексей. – Приучены действовать скрытно в засадах и против караулов неприятеля, для того нужно короткое клинковое оружие.

– Этот тоже в четырёх кампаниях был? – Павел кивнул на Цыгана. – Медалей нацепил, а глаз волчий! Все оборванные, сапоги хуже, чем у деревенского кучера! Кто командир роты?! – Он обернулся к стоявшим с левого фланга офицерам.

– Капитан Осокин, ваше императорское величество! – рявкнул командир разведчиков.

– Всю роту после построения отведёшь на гарнизонную гауптвахту, капитан! – приказал император. – Двадцать суток ареста им, Андрей Алексеевич, за нарушение в ношении мундиров, амуниции и не предусмотренного уставом оружия! Почему второй погон у всех на плече?!

– Придерживает от сползания перевязь гренадной сумки, ваше императорское величество, – пояснил Алексей.

– А они что, у вас гренадеры?! Мне доложились, что это лейб-гвардии егерский полк, или я ошибся генерал? – Обернувшись, он вперил взгляд в Егорова.

– Так точно, ваше императорское величество, егеря, – ответил тот. – Но разрешение использовать и носить гренады было получено от князя Потёмкина, а второй погон от императрицы Екатерины…

– Более полгода в стране государь Павел, и утверждены новые уставы, вы этого не знаете, сударь?! – перебил тот Алексея.

– Государя знаю, новые уставы не читал, в походе был, – ответил тот, бледнея.

– Ну хоть на этом спасибо, государя он знает, – хмыкнул Павел. – А хвост почему нацепили все на бо́шки? Опять разрешение князя и покойной императрицы?

– Так точно, ваше императорское величество, – стараясь отвечать как можно спокойнее и чётче, подтвердил Егоров. – Разрешено ношение волчьих хвостов как знак особой воинской доблести…