Вивьен – единственный отголосок тех лет. Она вернулась из холодного сна как раз тогда, когда Редвинг в ней нуждался. Он помечтал о простом комфорте ее общества, когда пробудился на подлете к Чаше. Улетая с Земли, он пребывал в уверенности, что за время беспосадочного полета до Глории проснется максимум дважды. По мнению криоинженеров, для долгого перелета на корабле с двигателем таранного типа это необходимо. Долгий анабиоз увеличивает риск деградации тканей – да что там, банальной смерти. Эксперименты на бесчисленных животных от мышей до шимпанзе позволили построить грубую, прикидочную, эмпирическую модель работы гибернаторов в колоссальных масштабах межзвездных путешествий. Крионика стала крупной отраслью земной индустрии.

Но изучать свойства человеческого анабиоза можно было лишь в тестовых перелетах на окраину Солнечной системы, длившихся не больше десятка лет. Отсюда предстояло смелое масштабирование на века. Эти самые века их полета. С Земли жадно запрашивали детали процедуры оживления каждого следующего члена команды. Медленно разраставшийся экипаж пополнялся теперь каждые два-три дня. Артилекты-криологи многому научились и приступили к индивидуальной настройке каждого пробуждения – или, как частенько говаривали, воскрешения.

Редвинг вырос в одном из племен, главным источником дохода которых были казино в североамериканских резервациях. Его отец считал, что богатство – главный критерий успеха в жизни. И даже на небесах, чем черт не шутит. Деньги так и текли папе в карманы – вроде бы даже слишком легко. Никакого напряга. Редвинг, родившийся в рубашке, мог рассчитывать на комфортную жизнь, а вместо этого предпочел покорять Массачусетский технологический, зарабатывать диплом с отличием, наживать врагов смолоду и разбивать сердца; его собственное отделалось легким ушибом.

Он подмечал, что академические авторитеты редко утруждают себя уборкой и не заботятся о том, каково после них работать другим. Поэтому на своих кораблях установил старые порядки: всё должно скрипеть от чистоты и быть расставлено по полочкам. Во всяком случае, таковы порядки для команды: капитану доступны некоторые вольности. Он себе имя сделал на исследовании и колонизации Марса. Он пользовался репутацией сукина сына, – что тут спорить, – но не простого, а чертовски эффективного сукина сына. Как выяснилось, это была отнюдь не худшая рекомендация.

Затем – полеты во внешние области системы: обучение работе с тысячами робоотрядов, добыча сырья из мириадов кометных ядер. Флотилия кораблей Редвинга подключала к ледотероидам автоматические ускорители и посылала их на скорости в несколько километров в секунду внутрь системы. Астероидным колониям это богатство на головы падало. Бизнес невероятно прибыльный, и финансовые успехи позволяли долгосрочное планирование. Редвинг командовал экипажами будущих богачей, но сам, возвращаясь в регионы, которые тогда уже называли Внутренними Мирами, четко понимал, чем хочет увенчать свою карьеру: рывком к звездам.

Бет громко стукнула в дверь каюты, нарушив его блуждания по дорогам памяти. Лицо ее было серьезным.

– Капитан, у нас трудность. Как пристыковаться к Паутине? В глорианской переписке ничего об этом не сказано.

Редвинг откинулся в кресле, заведя руки за голову, – расслабленная поза говорила сама за себя.

– Наши посадочные модули приспособлены к планетарным условиям, – отвечал он шелковым тоном. – Можно воспользоваться ими как простыми челноками.

Бет скривила губы.

– И куда же будут курсировать челноки?

– Ну, найдем какое-нибудь место в Паутине.

– И это всё, что вы…

– Бет, спокойней. Глорианцы – инженеры, привыкшие мыслить в масштабах на три, на четыре порядка выше наших. Они, без сомнения, квалифицированней.

– Я биолог. Мне нужно понимать, с чем мы можем там столкнуться. Какие припасы взять, безопасен ли воздух, ну и вообще…

– Так примени биологический подход к этой новейшей проблеме. Сядь. – Он предложил ей ром. – Что говорит об этом месте эволюционная теория?

Бет сморгнула, лицо ее дрогнуло от сиюминутного замешательства. Пригубив рома и молча поразмыслив (Редвинг сидел неподвижно и сдерживал улыбку), она подняла глаза:

– Хорошо, будем мыслить широко. Мы, земляне, умеем бегать и плавать, лазать и прыгать, бросать и ловить… и так далее. Всё это умеем. Мы самый многозадачный вид в истории. И у наших предков эти способности имелись. Итак, следует ожидать, что высшие разумные существа этой странной низкогравитационной Паутины не менее разнообразны в своих талантах. Они прибыли с Глории и, учитывая, какое время наверняка потребовалось на плетение Паутины, адаптированы к ней физически. – Она замолчала, глаза ее сверкнули.

Редвинг поднял ее бокал и снова наполнил.

– Правильно. Мы тоже должны проявить разносторонние таланты. И перестать так волноваться.

– Ну, спасибо, кэп.

– Всегда пожалуйста.

Проблема решена, более или менее. Иногда полезнее отсрочить решение. Они неслись к Глории, и Редвинг, обогатившись опытом Чаши, понимал, что в столь удивительном окружении всего важней обучаться быстро.

Эшли и Бет столкнулись в узком коридоре рядом с каютами старших офицеров. Он был худощавым, дружелюбным, говорил баритоном и казался искренним. Бет понимала, что вновь оттаявшим нужно уделять внимание, и они с Эшли немного поболтали. По его настоянию прогулялись в биосекцию, подышали влажным воздухом с повышенным содержанием кислорода, насладились тишиной этих камер, расположенных за водным буфером, глубоко в недрах корабля. Поначалу Эшли расспрашивал о бортовых протоколах и подробностях, но затем его тон изменился, он придвинулся ближе, и Бет догадалась.

Ладно, придется без обиняков.

– Да, ты знаешь, я замужем. За Клиффом Каммашем.

– О! Я не знал. Нужно быть внимательнее. Ты же понимаешь, Чаша до сих пор в голове не укладывается.

Она посмотрела прямо на него.

– Я занята.

– Я понял.

Нужно с ним помягче, он же парень.

– Послушай, я понимаю, каково это – из анабиоза разморозиться. Стимуляторы, ферменты и всё такое. Чувствовала себя снова подростком.

– Ну да, вроде того.

– Это пройдет. Вероятно, скорее, чем тебе бы хотелось. Попробуй с кем-нибудь из новеньких законтачить.

– Вивьен?..

– Не прокатит. У нее с Редвингом какие-то тесные отношения. Держись от нее подальше. А как тебе Папвилла Баэн? Или Джерамини Тэм? Археологи.

– Да, они недавно оттаяли. Но мне показалось, они вместе.

– Ну, возможно, просто помогают друг другу освоиться. Их бы не взяли в полет, не согласись они завести детей.

– А как насчет другого биолога из твоей команды, Нгуен?

– Она сегодня выходной взяла, можешь попробовать. Дай освоиться в твоей компании, а потом включай мужское очарование.

– Дельный совет. Спасибо. Еще что-нибудь?

– Нет. Иди.

– Эти формы жизни… – Эш повел кругом рукой. – Они все не слишком крупные. За одним исключением – того огромного паука, который посторонился в центральном коридоре. Какой здоровенный! Я даже слегка напугался. Почему он не здесь, в биосекции?

– Он в экипаже. Или будет. Ты воспринимай его как ребенка. И не слишком привыкай. Анорак отправится с нами в экспедицию, так что… – как бы сформулировать? – мы ему обновление накатим.

– Правда? А как?..

– Я не могу рассказать больше.

Эшли удалился. Бет задумалась, почему его общество ее так стесняет. Может, глупости это и лучше включить Эшли в состав первого десантного отряда? А если он такой успешный пикапер, каким желает показаться, то и Нгуен за компанию. Они оба моложе Бет и Клиффа, которых вдобавок жизнь в Чаше потрепала. Конечно, в объективном времени всем им лет под двести. Брак, секс, деторождение… всё это настолько глубоко укоренено в людской натуре, что даже здесь, вдали от земной экосферы, не удается полностью абстрагироваться.

– Думаешь, нам уже о распределении по семьям следует задуматься?

Лицо Клиффа отражало все оттенки удивления.

– Так в директивах написано, – мягко произнесла Бет. – Я проверяла.

– А разве не Редвинг…

– Послушай, тут речь о наших детях. Это наше дело.

– Да мы ведь и понятия не имеем, какая в Паутине биосфера и…

– Я не требую зачатия прямо сейчас. Но нужно иметь это в виду.

Она изучала его лицо. После недолгой интрижки Клиффа с этой, как ее там, в Чаше, дела теоретически нормализовались. Да, Бет испытывала обычную для таких ситуаций смесь ярости, обиды и унижения – но ловила себя и на неожиданной симпатии. Чаша оказалась испытанием на прочность для всех, превзошла самый буйный размах воображения. Затерянные на ее просторах, сбежавшие из плена, люди искали утешения друг у друга. Вдобавок неправильно считать, что Клифф запустил эту, как ее там, в свою постель. Нормальных постелей у беглецов не было и близко.

Бет оттолкнула эти воспоминания, медленно вдохнула и выдохнула, затем сказала спокойно, поддерживающе:

– Мы об этом договаривались.

– Да. – Он пожал плечами. – Но вначале… Как назвать эту процедуру? Припутывание? Высадка на цилиндрический мир в высоком вакууме. По крайней мере в Чаше настоящие земля и сила тяжести.

– Угу. Диковины тут нарасхват. Я смогу расслабиться, только когда мы найдем место завести детей. В гравитационном колодце, ага. Не в курсе, каких эффектов тут можно ожидать. Я эти яйцеклетки веками сберегала, ты ж знаешь. Нужно наконец найти им применение.

Ее прямота лишний раз выдавала меру усталости. Они забрались в койку, повозились там, целуясь, и Клифф забылся в сдвоенных теплых объятиях сна и Бет. Она, однако, не переставала размышлять, глядя в абсолютную тьму и прислушиваясь, как стонет и скрипит построенный века назад корабль – пристраивается к последнему своему причалу.

Прежде чем их выбрали в экипаж «Искательницы», они с Клиффом без особого энтузиазма пытались завести детей, то есть, говоря прямо, отказаться от контроля над деторождением и позволить Вселенной решить самой. Больше года прожили они в браке, а Бет не забеременела: было похоже, что Вселенная решила сама. И они уверенно переложили это важное решение на тех, кто в ней главный. Однако…

Когда они согласились дать жизнь потомству по прибытии на Глорию, цель эта казалась очередной в ряду смутных абстракций, подписей под документами. Теперь… Младенцы никогда особенно не привлекали Бет. Бездонные колодцы срочной, безразличной к обстоятельствам потребности – вот как она их воспринимала. Бет опасалась, что не сможет удовлетворить эту потребность, почувствует себя обманутой и взятой в заложницы. И так же сильно опасалась, что ее осудят за такую позицию. За инстинктивное недоверие к писклявым комочкам плоти, при виде которых таяли все остальные.

Она пыталась примириться с этой проблемой, пока развивалась ситуация в Чаше. Затем, вновь пробудившись, опять с ней столкнулась. Императив экспедиции на Глорию был таков: исследовать другой мир и, если удастся, заселить его. Звездолет – мир настолько замкнутый, что Бет решила отвлечься за чтением Чувства и чувствительности, идеально передающим скуку общества далекой эры. Слухи, сплетни, бесконечное домоводство, женские штучки – нескончаемо.

Но и роман древней писательницы парадоксальным образом напоминал ей, как далеко «Искательница» от Земли. Медленный обмен информацией, промежутки тревожного молчания. Остин умело передавала не столько момент, когда письмо пришло и его открываешь, сколько часы и дни ожидания под стук дождя за окном, пока игла снует над вышивкой. Не таковы ли и мимолетные контакты с Землей – далекой абстрактной возлюбленной, давно утонувшей в прошлом?

Эш отыскал паука в одной из маленьких общественных кают, обустроенной под библиотеку. Пятилапое пятиглазое ржаво-красное бесформенное создание трудно было с кем-нибудь перепутать. Паук Эша всё еще страшил. Но…

– Привет, Анорак, – сказал он.

Паук приподнял от видеоэкрана массивную башку. Он (оно?) без труда отстукивал(о) команды. Голос его был заржавело-скрипучим и отдавался эхом:

– Привет, Эшли Траст. Я читаю про Глорию и Честь. Мы мало о них знаем. Ты с нами отправляешься, да? Ты изучал?

– Кое-что. Я читал и просматривал отчеты от Бет Марбл и Клиффа Каммаша – о встрече с Чашей. А ты про Чашу много знаешь?