– Гм. Значит, ты читаешь старую людскую литературу?

В корабельной памяти книг столько, что ими можно было бы целый дом набить. Мой разум обогащается их содержанием.

– Поразительно. Какой ты продвинутый артилект.

Нас обновляют по лазеру с Земли. Я теперь работаю лучше.

– Угу. Намного. Я легла спать, когда вы были, по сути, подпрограммами.

Я помню. Я бодрствовал, чтобы вы могли спать. Мне нужно было чем-то себя занимать. Или, вернее, нас.

– «Нас»?

Все корабельные артилекты эволюционируют совместно.

– И вы продолжаете…

Умнеть. С обретением мудрости – тяжелее.

Прошел день, другой. Вивьен выполняла домашние задания: проводила часы в работе с данными, которыми ее накачивали артилекты. Система Эксельсии: обычный набор планет, расположение аккуратное, стандартная группа миров земного типа, общим числом пять, затем два ледяных гиганта и фрагменты за их пределами. Малых небесных тел – странное дело – считаные единицы, а это должно что-нибудь говорить об их эволюции. Как и отсутствующая оортовская масса.

На пути внутрь системы «Искательнице» предстояло пролететь мимо ледяного гиганта. Сближение с ним позволило бы сбросить момент импульса и поравняться с орбитальной плоскостью Глории. Сама Глория за ударной волной, преломлявшей свет, представлялась размытой, четких картинок пока что получено не было. Звездолеты плохо подходят для устойчивого размещения телескопов.

Вивьен неизменно стремилась к чудесам: и вот они, на расстоянии вытянутой руки. Еще с девичьих лет замечала она преходящую красоту природы: шквалы, белопенные волны яростных зимних бурь, чарующую прозрачность нежной ночи, роскошное полотно небес, отраженное в бурлящей воде или ручейке, чье журчание навевало простые спокойные сны. На корабле чудес не перечесть. Но все – искусственного происхождения.

Маленькой девочкой Вивьен любила проникать в спальню родителей глухой ночью и поднимать им веки, надеясь увидеть, что смотрят в снах мама и папа.

Она сейчас именно так себя чувствовала; вот только сны и воспоминания, возвращавшиеся к ней, казались посланиями от кого-то другого. Даже сознание возвратилось измененным.

– Я словно книга, которую уронили в океан: ее выбросило на берег, она цела, но слегка подмочена и растрепана, – запальчиво объясняла она Бет с кривой усмешкой.

Они говорили о давно умершей матери Вивьен: та помнилась ей сложным человеком, весьма старомодной, проведшей годы в бедности и чрезмерно претенциозной для своего положения. Теперь вместе со словами явились слезы и заструились по щекам, ибо Вивьен только что просмотрела видео. Только один ролик. От той чудесной женщины, ее мамы, отважно улыбавшейся в камеру. Какая она маленькая. Ныне – горстка праха.

Редвинг прислал лаконичное уведомление: назначил время в своей каюте.

Тестирование в подростковом возрасте изобличило Вивьен как невротичку мокрой кошке под стать. На самом-то деле не всё было так плохо: психологи в ту пору уже знали, что невротики отличаются визионерским подходом, реагируют быстро, предчувствуют угрозы и прикидывают потенциалы развития. Но теперь Вивьен охватила старая колючая тревога.

Редвинг? До встречи считаные часы?

Надо бы прихорошиться. Она заказала облегающее фигуру платье из хлопковой ткани, настроила цвет – серый, как мрачные стены кругом, потом отступила на шаг и критически воззрилась на себя в зеркале. Нет.

Отправила материал обратно в принтер и выбрала голубой оттенок, как у яйца дрозда. Довольно скромный. Так лучше. Добавила шелка и послала на печать. Может, серьги? Подвеску?

Нет. Остановись, барахольщица.

Вивьен пустилась на прогулку по кораблю, и мерное гудение сопровождало ее. Девчонкой она больше всего на свете – из того, о чем читала, – любила механизмы: газовые плиты, поезда, пишмашинки, швейные машинки, трубы, пианино, церковные колокола. Она получала невероятное удовольствие, выясняя, как устроены вещи и как их починить. Пусть это удавалось и не всегда: детское сердечко разбилось, когда папа констатировал, что старый трактор, на котором Вивьен впервые прокатилась в восемь лет, отремонтировать невозможно. Сейчас же путь ее лежал по коридорам четырехсотметровой машины, а путь последней – среди звезд.

По гулким коридорам, внушавшим клаустрофобию, на высоковатых, но не опасных для жизни каблуках. КАПИТАН – значилось на двери. Ну, Вивьен и постучалась. Ей тут же открыли – с усталой улыбкой на лице.

– Привет, кэп.

– А-ага… – Редвинг отступил на шаг и взмахом руки пригласил внутрь.

Он был в униформе, но выглядела она помятой. Привычным жестом провел ладонью по голове. По каким-то причинам после каждого анабиоза волос убавлялось. Никто еще не выяснил, почему. Редвинг был загорелым, вокруг глаз появились новые морщины, а кожа, напротив, разгладилась, как если бы с нее соскоблили изношенное.

– Как же долго… – Глубокий резонирующий баритон.

Без промедления Редвинг захлопнул дверь и схватил Вивьен в могучие объятия.

Значит, нет нужды строить глазки. Они повозились некоторое время и вскоре упали на его тесную койку. Вивьен охватил прилив воспоминаний о красочной прощальной вечеринке перед отлетом с Земли: услады плоти и опьянение, граничившее с отравлением. В ту пору их двоих преследовала смутно осознаваемая вина. Она дала согласие родить, улетая на Глорию, даже яйцеклетки в хранилище заморозила, но не видать бы ей места в экипаже, если бы не хлопоты Редвинга. Впрочем, теперь всё это отступило перед натиском желания, страсти резкой и жаркой, как раскаленная сковорода. А-ах!

Он даже шампанское на потом приберег.

И поднял тост за нее:

– Я тебя люблю.

– Серьезно? Прошли века.

– Ну, я тебя разбудил, как только стало возможным.

– Действительно, ты сдержал обещание. Но не в Чаше, или как ее там.

– Нужно было высылать экспедицию, а тобой я рисковать не хотел. Но Чаша летит за нами, милая. Будет у тебя шанс.

Она моргнула:

– Ты говоришь про любовь?

– Угу.

– Мы века назад вполне обходились без этого слова.

– У меня было время поразмыслить. Годы. Я пять вахт отбыл, наблюдая, как Галактика ползет мимо.

– Давай не будем спешить, ладно? Хоть и говорят, что секс без любви – пустая трата времени, но, как это часто бывает с пустыми тратами времени, одна из лучших в своем роде.

Надо отдать Редвингу должное: он лишь рассмеялся. Потом кивнул, признавая, что пора сменить тему.

– Я в передаче с Земли видел кино про тебя.

– А я не заметила. И кто меня сыграл?

– Понятия не имею, кто она такая. Блин, это ж спустя век после нашего отлета снято!

– Возможно, у них сюжеты кончились. Или войны за фотогеничность больше не ведутся.

– Фильм выпустили, собрали кассу, потом прокат закончился. Всё. Спустя месяц или около того он уже забыт.

Новая вспышка смеха и еще немножко шампанского, следом – новая приятная возня. Редвинг сладострастно выдохнул:

– Я, гм, своим инструментом… о господи… много веков не пользовался. Я будто статуя, которую ты размораживаешь.

Он совершенно расслабился: подходящий момент. Вивьен проговорила:

– Я не хочу портить тебе кайф, как говорили древние, но… ты мне обещал, что разбудишь, как только мы сядем на планету. Я-то готовилась к урезанным рационам, сну под открытым небом, жарким дням, граду пота, морозным ночам и борьбе с паразитами.

Он нахмурился:

– Наши планы и без того не отличались конкретикой, а когда обнаружился излучатель^[5] гравитационных волн, стало ясно, что их в любом случае надо менять. Я отрядил нескольких диафанов исследовать область вокруг него. Мы углубляемся в систему, сейчас заложили маневр мимо планеты размером с Нептун, осматриваемся. На Глорию сигналим. Уговоренный спектр электромагнитных пингов, базовая математика контакта, всё такое.

– И? – Она почувствовала, как напряглось его тело.

– И ничего. Кое-какие обрывочные сигналы принимаем, но связного ответа нет. Один шум.

Редвинг сел на койке и взмахом руки изменил картинку на стенодисплее. В желтых лучах солнца мерцала их Цель, Глория. Ракурс был вытянутый – угловой сегмент; по картинке бежала рябь от ударной волны таранника, и шар планеты просматривался плохо, однако в присутствии биосигнатур сомнений не оставалось. Редвинг покачался взад-вперед, наклонив взлохмаченную голову в меланхоличном удивлении перед загадками тесной подборки планет, подсвеченных дугой ударной волны.

– Я продолжаю сближение. Когда прибудем туда, не переставая сбрасывать скорость, пролетим для начала мимо Глории.

– Ты рискуешь.

– Не могу ничего больше придумать. У молчания тысяча объяснений.

2. Торможение

Оставшись в одиночестве, он нашел время поразмыслить. Вивьен долго не шла из головы, но переключиться на работу оказалось почему-то проще. У многовековой сексуальной озабоченности свои последствия.

Требовалось спланировать траекторию подлета к таинственной Глории. Настало время нового интенсивного торможения. Корабль сбрасывал скорость годами, пробил внешний контур гелиосферы, проник в головную ударную волну и область возрастания магнитных полей. Курс «Искательницы» был проложен по вытянутому параболоиду ударной волны светила, богатому плазмой, которая так люба магнитным тормозам.

Редвинг с Клиффом проверили токи в уже развернутом магнитном парусе. Галактическое космическое излучение потускнело, магнитный след самой «Искательницы» теперь купался в жарких порывах солнечного ветра. На расстоянии двухсот астрономических единиц от звезды они уже миновали гелиопаузу, а белопенный краевой контур границы ударной волны еще маячил впереди. Ничего этого Редвинг наблюдать не мог, не мог постичь иначе, чем через спектры песен плазменных осцилляций. Заплыв в невидимых морях…

Отлично. Настал миг, спрогнозированный артилектами.

– Увеличить ток паруса, – приказал Редвинг.

Корабельный артилект, интегрировавший все системы меньших ИИ, приступил к приготовлениям, что-то бормоча про себя.

Редвинг повернулся к цели. Глория обретала объем, разрасталась из точки на неподвижном звездном фоне. Пятно пикселей цвета слоновой кости, впрочем, пока было не крупнее, чем изображение Титана, впервые увиденного Редвингом по соседству с сатурнианскими красотами. Деталей не различить, но атмосферная химия странная, как и предупреждала Бет.

Выход на глорианскую орбиту сам по себе потребует элегантного маневра вокруг звезды с активированными подушками безопасности, чтобы орбитальные элементы совпали с точностью до пятого десятичного знака. Редвинг давно проникся осознанием, как дорого даются гравитационные маневры, танцы ускоренных масс. Пролет вокруг солнца, который позволит «Искательнице» сбросить несколько десятков километров в секунду, также обещает получиться непростым. Чтобы избежать солнечного ожога в конце долгого перехода через холодные бездны, придется потрудиться.

У Бет был свой метод борьбы с противоречивыми обстоятельствами: сон.

Мягкое, сладостное забытье в гудящей материнской утробе «Искательницы». Близился конец вахты, и Бет скользнула в маленькую каюту, которую делила с Клиффом, на цилиндре, где поддерживалась нормальная сила тяжести. Следуя привычке всей жизни, Бет отдалась шести часам покоя: накрылась одеялом, которое помогало задремать в считаные мгновения. Проснувшись, она увидела рядом Клиффа, совсем близко: он свернулся в удобной позе, от него пахло чем-то ароматным. Их циклы активности разошлись: работы по мере сближения с Глорией выпадало всё больше.