Они ушли.

4. Мыши среди слонов

Редвинг наблюдал, как флиттер удаляется от «Искательницы». На экране он постепенно умалился до точки. И всё это ради гонки за чудовищем, игравшим на струнах пространства-времени.

Редвинг вспомнил, что Христофору Колумбу случилось принять ламантинов за русалок; Колумб позднее приписал эту ошибку эстетическому вкусу.

Глядя, как уплывает в неизвестность пылинка, подсвеченная термоядерным сиянием, Редвинг припомнил и еще кое-что: объявление, которое Эрнест Шеклтон разместил при наборе участников одной из первых своих полярных экспедиций. У Редвинга этот текст был среди любимых. Он вывел его на дисплей.

ТРЕБУЮТСЯ МУЖЧИНЫ В ОПАСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ЖАЛОВАНЬЕ НИЗКОЕ, ХОЛОД ЛЮТЫЙ, МНОГОМЕСЯЧНАЯ ДОРОГА В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ, ПОСТОЯННАЯ ОПАСНОСТЬ, БЛАГОПОЛУЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ МАЛОВЕРОЯТНО. В СЛУЧАЕ УСПЕХА – ЧЕСТЬ И ПРИЗНАНИЕ.

В то же самое время Эйнштейн разрабатывал принципы общей теории относительности. 1914-й.

Минули столетия.

Клифф и Бет трудились над сглаживанием профиля плазменной струи, добиваясь плавного полета. Термоядерник флиттера после многовековой неактивности вышел на проектный режим под умелым присмотром Аполлона и Дафны. Простая игрушка, протонно-борный реактор инвертированного поля, диафаны в несколько минут подрегулировали его выхлоп до оптимума. Вот и чернодырный массив излучателя. Люди взялись за руки, наблюдая за раздуванием изображения на экране. Впереди туманом клубились кумулятивные плазменные волны.

Голоса впереди, пришел в автопереводе сигнал от Дафны.

– Голоса? – пожал плечами Клифф. – В смысле волны?

Бет хмурилась.

– Они никогда еще не пользовались этим словом.

Сигналы. Много. Интенсивные. Непонятно.

– Вы имеете в виду когерентные сообщения?

Верно. Не можем понять.

– Но… разумны ли те, кто их посылает?

Вероятно.

Клифф наблюдал, как флиттер вонзается в плазменную тучу. На экранах отображалось возрастание плотности: они будто бы углублялись в исполинский мягкий сугроб. Правда, со скоростью тысячи километров в секунду.

Клифф покосился на Бет:

– Магнитный разум?.. Здесь?..

Она усмехнулась: идея пришлась ей по нраву.

– Глорианцы ведь как-то довели до ума этот гравиизлучатель. Возможно, эта работа аналогична той, какую проделали Аполлон с Дафной в нашем термоядернике. Просто в миллиард раз масштабнее.

Клифф размышлял. По экранам ползли завитки, порождаемые чем-то впереди – в недрах облака. Аполлон и Дафна бессильны были справиться с этой загадкой и переложили ее на людей.

Как же решить ее, не прерывая нырка в бездонную яму?

Грубые силы мироздания, по впечатлению, обречены склонять эволюцию к возникновению существ, осознающих свое окружение. Миллиарды лет уходят на конструирование подобных воззрений. Время от времени модели внешнего мира усложняются. Некоторые работают лучше, если существам удается создавать внутри себя модели… других моделей. Или себя самих. Таким образом у высших животных возникает самосознание.

– Получается, плазменная жизнь довольно обычна, – заключил Клифф. – Она здесь. Пытается с нами говорить.

Бет отрезала:

– Это неважно. Мы тут с разведывательной миссией, а не диссертацию пишем.

– Да, но…

Разновидность диафанов у другой звезды? Он вгляделся в карту плазменных волн.

Обширные пространства впереди пестрели узлами и морщинами, вихрями и трещинами. Частицы то уплотнялись, то рассеивались, оставляя по себе лишь легкие паутинчатые следы. А среди этой изменчивости виднелись еще более плотные узлы, пылавшие огнем накала. Живые? Их поверхности поблескивали, выгибались пинчами магнитных сокращений, выдавая сложные внутренние течения. Волоконца, подобные блистающим волосам, мерцали в медленных ионных струях. Жужжала радиация: язык плазмы.

Мы слышим их зов.

Артилект флиттера, ограниченный, но сообразительный, преобразовал поступающие сигналы в бухающие призывные раскаты и смягченные, позвякивающие каденции. Разговоры? Скорее галдеж, смесь криков, ударов и песен, выраженная наречиями ветров и магнитных воронок.

Клифф размышлял, каково это – обитать среди вычурных сплетений энерготоков, магнитных петель, внимать оркестрам, которые люди бессильны услышать. Дафна прислала новую порцию филигранно сложных сигналов, пытаясь разобраться в неутомимом изящном танце ионов и электронов, в долгих песнях, перемежаемых шипением и шкворчанием мягких фоновых импульсов.

Клифф наклонился вперед и сказал переводчику:

– Дафна, а эти… создания… кажутся вам новым видом или родственным вашему?

Они странные. Но поют хорошо.

Бет отключила звук и развернулась к нему.

– Прекрати! А что, если у нас тут под носом кобра, которая в любой момент ужалить может?

Клифф оторопел и потерял мысль.

– Я просто пытался…

– Забудь. Нужно выполнять то, что нам по силам. Зонды запускать. Ориентировку по временам старта давай.

Он поморгал, потряс головой, протянул руки к панели управления.

– Массу придется оценивать по плотности плазменных волн. Похоже, что… – Он изучал экраны, слушая, как колотится сердце. Пролет обещал отнять всего час, а половина этого времени уже израсходована. – Там…

Бет выпустила пять микросенсоров одним залпом.

– Готово. Они вблизи посмотрят и нам перешлют.

Клифф смотрел на центральный экран, кишевший плазменными сигнатурами: цветовые кодировки, взлетают и опадают спектральные течения, мелькают и сверкают насыщенные оттенки.

– Уплотнение.

– Черные дыры сходятся, – сказала Бет, повысив голос, – в обеих плоскостях. Импульс будет сильным.

Клифф чувствовал ее тревогу и напряжение. Но времени отвлекаться на это не осталось.

Голоса непонятные, послушаем, скажем, что смогли…

По мостику флиттера прокатилась сокрушительная волна. Стенки выгнулись. Заскрипели. Клифф ощутил, как его самого скручивает. Опорная балка метнулась навстречу, и всё почернело.

Очнувшись после удара, Бет почувствовала кошмарный шум в ушах, словно от контузии. В воздухе слышались хлопки и потрескивания, пока Бет вылезала из-под упавшей аппаратуры. Корабль подстраивался под закрутившую его силу.

Первым делом Бет огляделась в поисках Клиффа. Голова гудела, маленький мостик был усыпан обломками. Воняло горелой изоляцией, поднимался едкий маслянистый дымок. Но, во всяком случае, шипения ускользающего воздуха слышно не было.

Она отыскала Клиффа за его креслом. Повсюду красные пятна. Наверное, ремни безопасности расстегнулись при ударе, а потом он потерял сознание от потери крови.

Бет всякое доводилось видеть: смерть, болезни, беспорядок, боль. Медсестру и опытного полевого биолога шокировать непросто.

Но она испытала шок. Ведь это Клифф, и Клифф еле дышит.

Диагноз был ясен. Портативный автодок согласился с ней.

Бет разрезала пропитавшиеся кровью штаны и освободила побелевшие ноги. Куски ткани закручивались, словно тряпки. Бет помедлила, вытащила хирургический нож из полевой аптечки, чувствуя, как трясутся руки. Вот оно. От левой ноги осталось месиво раздавленных костей и окровавленной плоти. Запах был резкий, металлический, как от свежей медной стружки на токарном станке: воспоминание из подростковых лет.

Он быстро истекал кровью. Дорога каждая секунда. Нет времени мыть руки. Она вытащила из аптечки автодока два пластиковых пакета и приспособила вместо перчаток.

Прикинув расстояние, Бет одним длинным разрезом рассекла ногу от колена до середины бедра. Потом развела края глубокого разреза и заглянула внутрь. Бедренная артерия. Бет протянула руку, нащупала пульс: слабый, прерывистый. Пальцы скользили вдоль артерии, теплой, вялой. Бет прослеживала, как извивается эта тонкая змейка, теряла и снова находила; зажала и слегка потянула для лучшего обзора. Тонкая, пульсирует. Она вернула артерию на место, прикинула длину кровеносного сосуда, зная, что следующий надрез должен стать быстрым и уверенным. Нож рассек артерию, и Бет поймала ее верхушку, сдавила, заворачивая кровь обратно к сердцу; пульс сделался сильнее. Оказалось тяжело удерживать скользкую ниточку двумя пальцами и другой рукой накладывать зажим. Отстранив лохмотья плоти, она аккуратно перевязала артерию. Отпустила и проследила за ходом крови в узелке. Пульс был заметен хорошо: кровь пыталась прорваться наружу, но узел выдерживал. Бет затянула его туже. Зажим держался. Кровотечение остановилось. Пульс усиливался. Кровь расширяла сосуд, тот делался темней на бледном фоне.

Бет отыскала какую-то пластиковую полоску и перехватила ею разрез. Три тугих оборота, фиксатор под коленом. Бет отстранилась, обливаясь потом и слушая бухающее сердце.

– Есть.

Клифф пришел в себя и стал наблюдать за Бет. Флиттер несся в пустоте на крейсерской скорости. Подключив переданную гарнитуру, Клифф мог слушать артилектовый анализ случившегося. Всё сложно. Он сумел озвучить это экспертное мнение, пока магнитная сеть «Искательницы солнц» ловила устремленную к тараннику стрелу флиттера.

– Две плоскости орбит позволяют им тонкую регулировку направления эмиссии, – сказал он. – Они прибавили мощность как раз в тот момент, когда мы пролетали мимо участка предельного сближения. Нас выкрутило менее чем на процент.

Бет фыркнула.

– Ничего, большей части нашей аппаратуры этого вполне хватило. Как там «Искательница»?

– Словила импульс, но слабый. Она была далеко, в стороне от луча.

– Как твоя нога?

– Сильно болит, но это лучше, чем сдохнуть. Я тебя люблю. И не только за врачебные таланты.

Она рассмеялась искренним, облегченным смехом.

– Я-то знаю, как тебя умаслить. Когда пригоним эту малышку в стойло, я уж постараюсь.

Редвинг подстраивал магнитные поля звездолета, тормозя флиттер. Клифф слышал вой катушек индуктивности, работающих на полную в переднем диполе. Стало жарче, а и до того было не сказать чтобы холодно. Климатизатор кораблика отказал. Относительную скорость нужно было сбросить; парковочный слот стремительно приближался.

– А что, я не против. Мне трах в невесомости очень понравился.

Клифф осознавал, что от болеутоляющих у него развязался язык. Лучше помолчать, не отвлекать ее, сейчас…

Флиттер рыскнул и мучительно заскрипел. Редвинг, похоже, поля на максимум выкручивает. Палуба выгибалась, звенела, обжигала руку. Пасть слота разверзлась перед ними, и они проскочили внутрь.

И резко остановились. Магнитные фиксаторы со звоном поймали их.

– Дом, о милый дом, – произнесла Бет и всхлипнула.

Клифф Каммаш спал и видел сны.

Была в этих снах чудовищная чаша с дыркой в донышке и небольшая звезда над ней. От светила отходила пламенная струя и проникала в дыру. Клифф чувствовал себя огромным. Пока Чаша пролетала мимо, он ощупывал ее контуры спектральными пальцами. Вдоль кромки, там, где вращение Чаши – со скоростью шестьсот километров в секунду – обеспечивало искусственную гравитацию, возникали, развивались и деградировали цивилизации. А дальше в направлении дыры – сплошные зеркала. Зеркала фокусировали свет на полюсе местного солнца, и оттуда вырывалась газовая реактивная струя. На внешней стороне Чаши располагались поля экзотических модификаций льда, какие существуют при температурах не выше сотни кельвинов. Там обитали потомки Строителей Чаши – жизненных форм, зародившихся в зоне комет Солнечной системы. Ледоразумы отреагировали на прикосновение Клиффа, и он внезапно умалился до человеческого размера. И опустился внутрь Чаши.