– В переводе с древнегреческого, орга́н означает «орудие», «инструмент». И действительно это музыкальное орудие способно ранить вас в самое сердце и завладеть душой.

Сосновский раздраженно выкрикнул:

– Я должен владеть бездушным инструментом, а не он мной!

– Бездушный? – обиделся органист. – У орга́на есть сердце – это мотор, есть легкие – это мехи, его голос – трубы, а мозг – вот этот сложный исполнительский пульт! Как у каждого человека он индивидуальный.

– Мой мозг не получил заряда вдохновения.

– Потому что ваша вещица так себе, – поморщился Гомберг. – Я могу исполнить что-нибудь другое, из классики.

– Мне помогала именно эта токката! Вы записали не те ноты.

– Ноты те. Вот только регистры.

– Какие еще регистры?

Опытный музыкант вынужден был признаться:

– Я играю так же, но звучание немного иное, чем на вашей кассете.

– Почему?

– Регистры орга́на, как для художника краски. Они окрашивают звуки. Несколько органистов могут сыграть одну и ту же мелодию, но у каждого она будет звучать по-своему.

– Почему? – повторил вопрос Сосновский.

– Это зависит от регистровки. Исполнитель подбирает на свой вкус нужный регистр звучания, соединяет регистры в миксты и вносит эти записи в ноты. У меня не было оригинала нот.

– А если будет?

Гомберга напугал напор заказчика. Слишком требовательный, лучше не связываться. Он стал искать оправдания:

– Понимаете, всё еще сложнее. В зале меняется температура-влажность, чтобы добиться прежнего звучания необходимо подстраивать язычковые регистры. Это делают редко, поэтому каждое выступление индивидуально. Да и от настроения исполнителя многое зависит. Как в драматическом театре. Та же пьеса, те же актеры, но сегодня чуть лучше, завтра чуть хуже.

– Сегодня хуже, чем вчера, – пробормотал Сосновский и погрузился в раздумье.

Как бывший ученый он прекрасно знал, что неудачный эксперимент еще не приговор. Если цель не достигнута, нужно искать другой путь. Он попробовал ту же пьесу, на том же орга́не, но с другим исполнителем. Значит ошибка в исполнителе. Из этого следует, что немецкий органист владеет каким-то секретом. Недаром он скрывает свое лицо и мгновенно исчезает со сцены. Вот и новый путь к цели!

В голове ученого-бизнесмена стал созревать план, как выйти на немецкого органиста. Борис Абрамович встал и направился к выходу. Гомберг окликнул заказчика:

– Вы обещали заплатить!

– Деньги были, деньги будут, сейчас денег нет, – не оборачиваясь пробурчал Сосновский.

ORT. Деньги решают все бытовые проблемы. Но когда проблемы в голове, лучше иметь в кошельке сушеные орешки.

Глава 8. Май 1990. Москва.

Сосредоточенный на тайном плане Сосновский предъявил немецкому охраннику открытку, полученную от Хартмана, и прошел в Концертный зал. На открытке, как и прежде, был изображен памятник Пушкину. И органный концерт предстоял хоть и особый, но уже привычный для Бориса Абрамовича. Он подозревал, что и Пушкин стал великим поэтом благодаря подобным концертам.

«Вдохновение – это умение приводить себя в рабочее состояние», – говорил поэт. Органный концерт распахивал дверь в состояние возбужденного вдохновения.

Чтобы получить заряд Вдохновения нужно было выполнить два непременных условия: гореть желанием и прослушать концерт от начала до конца. Вожделеть и внимать, как говорила Воланская. Психоделический транс после представления накрывал внимательного слушателя, будил воображение и давал толчок к творчеству.

Сегодня Сосновский нарушил оба условия. Им двигала иная цель. Он настроился перехватить таинственного немецкого музыканта, исчезавшего с последними звуками орга́на. Состояние прострации после концерта не позволило бы это сделать.

Борис Абрамович выбрал место с края амфитеатра поближе к выходу, незаметно вставил беруши и окинул взглядом собравшихся. В зале всё те же лица, однако зрителей стало меньше. Жизнь в стране неуклонно менялась, товарно-денежные отношения вытесняли творчество, люди искусства перестали считаться элитой. Шедевры, рожденные вдохновением, не приносили прежних почестей и наград. Самые пронырливые творцы эмигрировали. Неудачники запили и сломались. Остальные еще цеплялись за атрибуты прошлого, надеялись на новый успех, однако измотанный переходом к капитализму народ охладел к плодам их творчества.

На сцене появился органист, скрывавший фигуру и лицо под мантией. Зазвучала токката. Сосновский не столько слушал, сколько смотрел на часы. Он заметил, что некоторые зрители дремлют, чего ранее не бывало. Они пришли под хмельком и коротают время в ожидании фуршета.

За несколько минут до окончания концерта Сосновский покинул зал. Он подкараулил музыканта у гримерки. Дождался, когда тот вышел уже без мантии, запомнил его лицо. Вместе с органистом был мальчик младшего школьного возраста с умным не по годам взглядом.

Борис Абрамович ринулся к музыканту, намереваясь уговорить на индивидуальные концерты. Неожиданно дорогу бизнесмену перегородил Хартман:

– Господин Сосновский! – Немец скривил рот и процедил любимое: – Ordnung muss sein! Орднунг мусс зайн!

Бизнесмен ответил своей пословицей:

– Правила существуют, чтобы их нарушать.

Он решительно отодвинул дипломата и готов был догнать музыканта за пределами здания, но выход перегородил охранник. Его выражение лица – морда кирпичом – не предвещали ничего хорошего. Борис Абрамович проявил кротость, отступил и вежливо извинился перед атташе по культуре. Он предвидел нечто подобное и подготовил запасной вариант.

Через полчаса в машине ему докладывал личный водитель-телохранитель Андрей Воронин:

– Музыкант вместе с мальчиком прошли от Концертного зала к гостинице «Интурист». Между собой они говорили по-русски. Мальчик называл музыканта папой.

– Я заметил, что на немца музыкант не похож. В глазах что-то азиатское.

– По паспорту он гражданин ФРГ Санат Шуман. Мальчика зовут Марк. Они регулярно приезжают в Москву, номер в гостинице для них бронирует немецкое посольство.

Сосновский удивился обширной информации, полученной за короткое время:

– Андрей, ты подкупил администратора?

– Обойдется. – Воронин приподнял из нагрудного кармана гербовое удостоверение КГБ СССР. – Еще работает.

Сосновский удовлетворенно хмыкнул. Не зря он нанял бывшего офицера госбезопасности себе в охрану. Такой способен работать не только кулаком и пистолетом, но еще и включать голову.

– Утром наведаемся в гостиницу, – решил бизнесмен. – Хочу застать музыканта за завтраком.

– Шуманы освобождают номер в восемь утра, – предупредил Воронин. – Ресторан в восемь только открывается.

– Дождусь его в холле.

В полвосьмого утра Сосновский в ожидании Шумана нетерпеливо барабанил пальцами по широкому подлокотнику кресла гостиницы «Интурист». В восемь в холле появился Андреас Хартман. Бизнесмен вжался в кресло, но немецкий дипломат заметил знакомую плешивую голову. Он наградил Сосновского снисходительной улыбкой и отрицательно покачал головой – найн!

Из лифта вышел органист вместе с сыном. Мальчик сразу узнал Сосновского и стал катать чемодан на колесиках по каменному полу будто хотел шумом отгородиться от неприятного человека.

Хартман нервно взглянул на часы и спросил Шумана:

– Генрих опять за свое?

В присутствии сына Санат лишь кивнул, хотя на этот раз Фоглер отделал проститутку очень жестоко.

– Он допрыгается. Доберется на такси! – решил атташе по культуре.

Борис Абрамович беспомощно наблюдал, как Санат Шуман вместе с сыном садятся в посольский «мерседес» Хартмана и отъезжают от отеля.

В холл с улицы сунулся Воронин, вопросительно глядя на шефа. Раздосадованный Сосновский щелкнул пальцами и направился к стойке администратора, куда подошел и телохранитель. Красные корочки его удостоверения офицера КГБ сделали портье любезным.

– Как часто к вам приезжает Санат Шуман? – спросил Сосновский.

Седоволосый администратор внешне напоминал артиста, основное амплуа которого играть благородных дворян. Он чинно полистал журнал и поднял равнодушный взгляд.

– Шесть раз за последний год.

– Шесть? – взметнул бровь Сосновский. – Мне надо знать даты.

Виктор Мурашев, так звали администратора судя по нагрудному знаку, потупил взор:

– С этим вопросом обратитесь к директору.

Сосновский понял, что «кнут» госбезопасности уже не работает, пора переходить к «прянику».

– Голова седая, а до сих пор администратор. Виктор Мурашев, хочешь стать директором этой гостиницы? Мои друзья быстро делают карьеру.

Бизнесмен передал администратору свою визитку. Фамилия Сосновского постоянно мелькала в деловых новостях. Администратор с вежливым поклоном попросил подождать. Через несколько минут он протянул список с датами. Четыре даты визитов Шумана совпадали с концертами Вдохновение, на которых присутствовал Борис Абрамович. Но два раза нет. Что делал органист в Москве в это время?

Бизнесмен свел брови, забарабанил пальцами по стойке и потребовал:

– Вот тебе первое задание, будущий директор. Когда Шуман приедет в следующий раз, сразу же позвони мне.

Воронин для убедительности добавил:

– Это дело государственной важности.

Но Виктора Мурашева уже не требовалось уговаривать, он сам старался услужить. Черканул на листке дату и протянул Сосновскому:

– Номер для господина Шумана уже забронирован. Немцы очень педантичные.

Борис Абрамович посмотрел дату – через месяц. Для концерта Вдохновение слишком рано. С какой целью прибудет в Москву таинственный органист? Он это обязательно узнает!

Покидая отель, Сосновский не обратил внимание на заспанного постояльца, вышедшего с вещами из лифта. Гость швырнул на стойку ключ от номера и потребовал по-немецки такси.

– Такси у порога, господин Фоглер, – любезно ответил администратор.

«Мерседес» предпринимателя и такси настройщика отъехали одновременно, но в разные стороны.

ORT. Он думал, что видит главное, но пропустил тайное.

Глава 9. Июнь 1990. Москва.

Обстановка в стране стремительно менялась. Центральная власть слабела и отходила в сторону, новоявленный дельцы делили госсобственность и зарабатывали шальные деньги, криминал поднимал голову и наезжал на предпринимателей. В такой обстановке надежды на милицию было мало, и бизнесмены усиливали личную охрану.

Когда через месяц Санат Шуман с сыном Марком прилетели в Москву, на Сосновского помимо опытного и рационального Андрея Воронина работали еще несколько бывших офицеров госбезопасности, среди которых выделялся молодой и решительный Алекс Зайцев. Между собой подчиненные сокращали имя шефа до инициалов – БАС. Сосновский однажды услышал прозвище и одобрительно усмехнулся. Звучит солидно и музыкально, почти как Бах. Пронырливые журналисты подхватили и растиражировали сокращенное имя. Оно прижилось и среди элиты. Сначала, как уничижительное, затем как уважительное.

Деятельный и энергичный Сосновский нуждался в постоянном музыкальном допинге. На кону стоял успех в крупном бизнесе, и он поручил слежку за немецким органистом сразу двум профессионалам.

После одиннадцати вечера Воронин доложил БАСу из телефона-автомата:

– Объект вместе с сыном поужинали в ресторане гостиницы, прогулялись в центре Москвы, и около десяти зашли в церковь.

– Какую еще церковь?

Воронин прочел по бумажке:

– Церковь евангельских христиан-баптистов в Малом Вузовском переулке.

– Где они сейчас?

– Там же. Хотя церковь для посещения на ночь закрыта.

Сосновский забарабанил пальцами по столу. В бытность ученого он постоянно решал неопределенные уравнения с несколькими неизвестными. Навыки пригодились и в реальной жизни.

– Церковь не православная. Там есть орга́н?

– Кажется, да.

– Что значит: кажется? – стал раздражаться Сосновский.

– Зайцев слышал звуки, похожие на орга́н. Словно кто-то репитировал.