– Ты ж моя ревнивица! – заулыбался я, несмотря на общее состояние хреновости. – Нет, я чист, она мне только на арфе тренькала. Как там Артузов?

– Спит ещё!

– Вот и хорошо. Пусть пока. Ты, кстати, знаешь, что он уже третью группу диверсантов на нашем Вуктыльском аммиачном заводе поймал?

Ничего, кстати, удивительного. Аммиак – основа для получения порохов, взрывчаток, ценнейших удобрений, красок, многих лаков и лекарств. А один только этот завод до войны покрывал порядка шестидесяти процентов мирового производства. А с началом войны – и резко расширил.

Вот честное слово, сам морщился, когда подписывал эти решения, но – куда было деваться? «Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных решений!» Не мной сказано, но от этого не перестаёт быть верным. Мы разбурили большинство скважин, увеличив выход метана. Правда, из-за этого уменьшилась извлекаемость «тяжелых» компонентов, куда более ценных. И после войны придётся изворачиваться, чтобы её поднять.

Кроме того, электростанцию, которая раньше забирала почти половину метана, перевели на мазут. Опять же – решение идиотское. Мазут дороже, он не бросовый, а очень даже нужный ресурс, да и работа на мазуте повышает износ станционных котлов, они быстрее зашлаковываются, и КПД чуть пониже выходит. Но… Увеличить добычу нефти всё равно пришлось бы, так что мазут было откуда взять. А газ – нет. Ну и ещё пара хитростей была, которые позволили достаточно быстро увеличить производство аммиака аж в два с половиной раза.

Так что противник, само собой, не мог не попытаться нанести тут удар. И не только тут, разумеется.

– Не заговаривай мне зубы! Разумеется, мне тоже докладывали. Так что ты наваял? – она вырвала у меня листы и начала быстро читать. – Ага, статья, значит. «О целях России в войне»? Любопытно.

– Помнишь, как говорила Катенька Семецкая? «Для войны, прежде всего надо готовить души. Я ни от кого не слышала объяснения, почему для России эта война – праведная. Об этом, прежде всего и нужно думать! Необходимо каждому русскому человеку и инородцу объяснить, почему это его война. И в чём она отвечает его интересам!» Я над этим давно думал, а муза вдруг подсказала.

Писал я достаточно простые вещи. Нужно прекратить преследование христиан в Турции. В идеале, земли, компактно населенные армянами, греками и болгарами либо должны стать независимыми, либо автономными и равными, с прекращением политики насильственной тюркизации. Также нужно прекратить притеснение славянских народов в Австро-Венгрии на аналогичных условиях. Сама по себе Германская Империя нам не враждебна, но чрезвычайно опасными являются ростки превознесения германской нации над прочими. Эти ростки и заставили её развязать войну против России и поддержать Турцию с Австро-Венгрией. А значит, их надо выкорчевать. И это – главные цели. А уж взятие Проливов и Армянского нагорья – лишь средства для выполнения главных целей.

По ходу обосновывалось, почему попытка «отсидеться» не кончилась бы ничем хорошим. А завершалась статья тем, что «напрячься придётся всем», «всё для фронта, всё для Победы!» и «победить нам поможет прогресс в технологиях».

Натали дочитала, села ко мне на колени, обняла и прошептала:

– Неплохо получилось дорогой! Ты эту музу в следующий раз не гони, она – полезная!

– Ты – моя муза! – ответил я и поцеловал её.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Вообще, тот разговор со Столыпиным привёл к сдвигу в моём восприятии мира. Я вдруг понял, что, раз Прогрессивную партию неизбежно придётся усиливать, как и наши позиции в руководстве этой партии, то возникает возможность именно воспитать, выковать новых политиков. Таких, которые не только говорят, но и занимаются делом – организуют правильные фильмы, руководят тимеровским движением, готовят новых председателей кооперативов и их помощников, продвигают „стахановцев“…

К тому же, я планировал привлекать к работе и кадетов, достаточно близких к прогрессистам, и даже часть социалистов. А почему нет? У меня в Холдинге их уже немало, и весьма полезных.

Проведя их через такое горнило, мы получим уже не салонных болтунов, а нормальных политиков. То есть, даже если Февраль здесь и случится, он может привести к нормальной буржуазной республике, а не к Гражданской войне.

Не скрою, эта мысль меня грела!»

Санкт-Петербург, Английский клуб, 29 ноября (12 декабря) 1914 года, суббота

В этот раз встреча носила уже сугубо деловой формат. Да и участники были другие. Аристарх Ричардович Меньшиков, выходец из достаточно старого, но обнищавшего дворянского рода, представлял «аристократическую оппозицию». Сам Воронцов им был бы безразличен, но пугало усиление позиций Великого Князя Александра Михайловича и Воронцовых-Дашковых. К тому же, они здраво опасались, что усиление роли Прогрессисткой партии может привести к революции и переделу власти. Ну и денежек, которые сейчас плывут к соперникам, им очень хотелось.

А вот Никодим Петрович представлял, если так можно сказать, московских купцов и промышленников. Их бодание со столичными только нарастало. Во время событий 1905 года они тайно вооружали и поддерживали рабочие дружины деньгами, в надежде заставить питерских поделиться властью. Эти как раз против революции и прогрессистов ничего не имели, с Холдингом «Норд» активно сотрудничали, но… Не могли упустить случая подставить ножку соперникам. Ведь питерские сейчас наращивали производства куда быстрее.

Ну, а Столыпин в кресле премьера был поперёк горла обеим фракциям. Что ж, именно из такого понимания Константин Михайлович и решил выстроить разговор.

– Ну что ж, господа, со времени нашего первого разговора, у вас явно прибавилось поводов поддержать меня. Воронцов своей статьёй взбаламутил общество, а Обручев – дополнил. Чувствую, скоро влияние «карманной» партии Воронцова возрастет в десятки раз. Опять же, французы во весь голос просят о поставках самолётов «Сикорского» и о помощи в налаживании собственного производства по лицензии. Это и успехи во взятии Перемышля существенно усилило позиции нашего «Сандро».

Меньшиков недовольно скривился. И от констатации фактов, и от фамильярного упоминания одной из высочайших особ Империи. Да как этот плебей смеет?! Но Коровко продолжал.

– И обратите внимание, господа, внутри страны Столыпин сдерживает рост цен, даже уговорил Государя подписать Указ «О запрете спекуляции и государственном контроле цен на ряд наиболее важных товаров». А вот Воронцов сейчас держит более девяноста процентов экспорта, причём – самые выгодные части.

Тут поморщился второй участник встречи. И недовольно спросил:

– Чего вы хотите? Денег? Так надо ещё показать свою полезность. Особенно учитывая вашу репутацию.

– Нет, господа. То есть, деньги мне тоже понадобятся, но это не главное. Прежде всего, мне нужна информация. Вся информация о наших с вами врагах. Сам я тоже умею её добывать, но мои ресурсы не так велики, как у тех, кого вы представляете. Во-вторых, мне потребуется ваше влияние на прессу. Мы будем очернять и компрометировать Столыпина, Воронцовых, их близких и партнеров, функционеров Прогрессисткой партии, и наконец, при нужде, достанется и Великому Князю.

– Это всё? – серьёзно переспросил представитель аристократов.

– Нет! Главное – мне и моим людям понадобится защита от преследования полицией и жандармами. Сами понимаете, организовать его нашим врагам не так сложно. Тем более, что я хочу не только обвинять Воронцова в том, что он продаёт стратегическое сырьё нашим врагам, но и организовать материал для этого.

«Купец» понятливо смежил веки, а вот Меньшиков сначала несколько мгновений недоуменно смотрел, и лишь потом догадался, что их гость планирует зарабатывать контрабандой. Да, при этом деньги ему не так важны, как покровительство.

– А вторая линия атаки будет на все неуспехи нашей армии. Вот, к примеру, почему нет наступления на Кавказском фронте? За всё на Кавказе отвечает Наместник, так что мы можем аккуратно, не высовываясь, обвинить Воронцова-Дашкова в том, что он много строит, но совсем не наступает!

Гавань Балаклавы и окрестности Севастополя, 11 (24) января 1915 года, воскресенье, раннее утро

Говорят, тяжелее всего ждать и догонять. Поручик Сергей Щетинин знал об этом не понаслышке. Вот и последние дни их полуэскадрилье^[40] приходилось ждать. И что самое обидное – неизвестно, дождутся ли.

Во время сражения при Саракамыше^[41] «родная» российская пресса так изгваздала репутацию Наместника Кавказа Воронцова Дашкова и Кавказской Армии, что хотелось плеваться. И с чего бы? Ведь Русской армии удалось сорвать планы турок по захвату российского Закавказья и перенести боевые действия на территорию Турции. Так нет, основным рефреном было «бездействовали и дождались»!

Разумеется, все они хотели реабилитироваться, но сухопутному наступлению серьёзно мешали «Гебен» и «Бреслау». Сергей и знать не хотел, как их переименовали турки, всё равно командует ими германский адмирал, экипажи там – в основном немецкие, да и войну они начали именно в интересах Германии, а не Турции. Вот именно этих разбойников они и поджидали на своих верных «Беломорах». Щетинин лично поучаствовал в разработке^[42], а потом и серийном изготовлении этих торпедоносцев, и ему не терпелось испытать их в бою.

Впрочем, штабс-капитану Александру Прокофьеву-Северскому^[43], его соратнику по разработке этих машин, который со второй полуэскадрильей дежурит сейчас под Батумом, хочется того же. «Посмотрим, кому из нас улыбнётся фортуна!» – философски подумал про себя Сергей.

– Тра-та-та! Тра-та-та! – пропел горн сигнал к боевому вылету.

Сергей присмотрелся, что там передает сигнальщик.

– Третье и четвертое звено – на взлет! Взлетаем в установленном порядке! Эшелон – двести метров! Курс на цель – зюйд!

Как хорошо, что у «Беломоров» рации установлены на каждой машине. Да, слабенькие, голосовая связь даже в идеальных условиях возможна не далее полусотни верст, а связь ключом возможна только с машин командиров звеньев. Правда, уже на четверть тысячи километров.

– От винта! – скомандовал он несколькими минутами позже и начал рулить на взлёт. Командирская машина взлетала первой.

– Седьмой! Щетинин! Пришло подтверждение от воздушной разведки. Цель продолжает движение прежним курсом, скорость не меняла. Пеленг на точку рандеву – двести шестьдесят. Дистанция – тридцать^[44].

С их крейсерской скоростью – около десяти минут лёта. Если дать небольшого крюка, можно будет заходить строго со стороны едва взошедшего солнца, это помешает их обнаружить. И Щетинин скомандовал штурману рассчитать изменение курса.

Не то, чтобы поручик боялся зениток, по информации разведки ни «Гебен», ни «Бреслау» не имели зенитных прицелов на орудиях или специальных зенитных пулемётов. Да и углы возвышения их орудий позволили бы обстреливать только низколетящие цели. Правда, торпедоносцы на боевом курсе и есть именно такие цели.

Но нет, смущало его другое. Не факт, что такого «зверя» удастся завалить первым же залпом. Так что, чем ближе германцы подойдут, тем больше шансов достать их вторым заходом.

– Берег, передайте разведчику, чтобы уходил на дозаправку и обслуживание. Если что, наведёт нас на цель для повторной атаки! Чайки, меняем курс на двести пятьдесят!

Вообще-то, к моменту атаки орудия «Гебена» уже будут способны достать городскую застройку. Не прицельно, но всё равно. И это лишний повод соблюдать скрытность. Пусть противник до последнего не знает, что обнаружен.

Восемь минут спустя он покачал крыльями, подавая сигнал «Делай как я!» и начал снижаться с доворотом.

– Чайки, внимание! Все атакуем «Гебен»! «Бреслау» не трогаем! Дистанция атаки – десять кабельтовых!