Да, сама церемония во многом копировала сцену обрушения перемычки Панамского канала. Но почему её не развить? Речь цесаревича транслировалась по радио на всю Империю и на многие соседние страны. Даже в Германии и Австро-Венгрии их могли услышать, а некоторые – и понять. И для них была следующая фраза.

– Мы всем сердцем желаем победы нашим воинам. Но лишь для того, чтобы они приблизили новую эпоху, в которую будут звучать только такие, созидательные взрывы.

Выждав пару секунд, цесаревич обеими руками нажал большую кнопку. Секунды полторы ничего не происходило, а потом из динамиков загудело: «Бум! Бум! Бум-бум! Да-дах!»

Это взрывами создавали прорану для Иркутской ГЭС, ускоряя наполнение её водохранилища.

Всё, теперь можно попрощаться и отдохнуть. И поболтать с Мишкой Воронцовым, объектом жуткой зависти. Самого Алексея всячески оберегали от любых травм, а ему тоже хотелось вести «жизнь обычного пионера» – ходить в походы, играть в пейнтбол, стрелять в тире и работать на заводе, сколачивая ящики. Увы, именно это ему было недоступно. Но ничего, с Мишкой ещё о многом можно поговорить, ведь они не возвращаются в столицу. А едут на дальний восток. Вбивать «золотой костыль» на новой железной дороге.

И это хорошо, тем более что новый приятель сумел объяснить цесаревичу, чем эта дорога так важна для Империи.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…С Северно-Корейской железной дорогой^[31] получилось интересно и неожиданно. Японцы ударили по Циндао даже раньше, чем началась Восточно-Прусская операция, тем самым выбрав свою сторону в конфликте. А когда до них дошло, что Мировая война будет долгой, они возжелали прибрать к рукам все германские колонии в Тихом и Индийском океанах.

Но воевать за свои не получалось, долги, набранные под Русско-Японскую войну, продолжали давить. Поэтому они предложили расширить наше с ними сотрудничество. Причем масштабы оказались настолько велики, что существующая железнодорожная инфраструктура просто не могла осуществить всех требуемых перевозок.

Вот они и предложили „большую модернизацию“. Попросту говоря, они замыслили переложить железные дороги Манчжурии и Кореи, не только заменив рельсы на тяжелые и усилив мосты, но и переведя их на совмещенную колею. Что это такое? Не знаете? Вот и я не знал. Оказалось, это когда кладут три или более рельсов. В итоге по одной и той же насыпи смогут ездить составы с широкой „русской“ колеёй, „европейской“ колеёй, используемой китайцами и японцами, а кое-где и с „японской узкой“, на 850 мм, которая была ими проложена в Корее изначально.

Мои наставники, дававшие мне в оставленном будущем некоторые основы в теории управления, говорили, что „хорошее управленческое решение позволяет решить не менее трёх задач!“

Предложение японцев было близко к гениальному. Оно позволяло им рассчитываться по старым долгам перед американцами и финансировать текущую войну. Кроме того, они успокаивали нас, потому что проект сотрудничества выходил долгосрочным, на полтора десятка лет, не меньше. Также они за наш счет финансировали расширение корейской железнодорожной сети, самим им вкладывать было нечего. Получали увеличение поставок сырья и продовольствия, причем часть пускали на собственные нужды. Выводили, пусть и опосредованно, через американские компании, свои товары на европейские рынки. Ну и вишенкой на торте, они получали выходы своей колеи в Манчжурию и Китай, а также к самому Владивостоку.

Да, они предложили построить железную дорогу Владивосток-Сеул, с ответвлением на Пхеньян. Причем чисто под „российскую“ колею. Да, я и сам сначала не въехал. А вот Витте сразу оценил, что это позволяет нашим соседям обоснованно сформировать парк подвижного состава под „русскую“ колею. То есть, когда-нибудь потом у них будет возможность быстро перемещаться по нашим дорогам.

Но подумав, мы решили согласиться. Ведь это позволит не только им при нужде „войти к нам“, но и нам – ворваться к ним! А там посмотрим, у кого калибры мощнее!

Тем более, что железные дороги к соседям мы строили всюду – в Кашгарское княжество и к уйгурам, в обе Монголии, в Северную Персию и даже в Афганистан. Да, мы собирались тянуть сырьё и рабочую силу отовсюду, откуда только возможно. Ну и расплачиваться своими „товарами с высокой добавленной стоимостью“, не без того…»

Глава 6

Иркутск, Штаб-квартира Восточно-Сибирского отделения Прогрессивной партии, 2 (15) октября 1914 года, четверг, вечер

– Ну что ж, господа, я собрал вас, чтобы… – бодро начал Александр Иванович Кротов, руководитель прогрессистов всей Восточной Сибири, но его с кривой усмешкой перебил шустрый толстячок-заместитель:

– Сообщить нам пренеприятнейшее известие? Так мы в курсе! Чтобы не заметить, что церемонию вёл сам наследник престола, надо быть слепым и глухим! А мы тут против этого вынуждены козни строить.

Стало видно, что Пётр Георгиевич прилично набрался на банкете. И не от радости, а от нервов.

– Нет, дорогой вы мой! Известие, напротив, сугубо приятное. Выяснилось, почему наш «милый американский друг» – эти три слова глава тройки «заговорщиков» произнёс с отчётливой иронией. – Сэмюэл Честней покинул наше богоспасаемое Отечество. Помните, полгода назад я ездил в Бельгию на Международный Конгресс прогрессистских партий.

– Чего ж не помнить? Семецкий договорился, Воронцов отплатил, а вас человек сорок и скаталось! – нетрезво продолжал нарываться заместитель.

– Верно, но мы не просто так прокатились. Там ведь и китайцы были, и турки, но главное – американцы. Правда, их партия немного поувяла после того, как Рузвельт выборы слил, но всё равно, люди от них приехали влиятельные. А после того, как я выступил с идеей перенять опыт наших Прогрессоров и Пионеров Прогресса, многие со мной подружиться захотели.

– И?

– С некоторыми я продолжаю переписываться. Так вот, меня совершенно уверили, что Рокфеллер с нашим Воронцовым на время войны замирение подписал.

– А зачем тогда мы продолжаем ему на главную стройку Воронцова компромат собирать? А то и организовывать? – дрожащим голоском уточнил секретарь.

– Вот и я спрашиваю – зачем? Нам ведь никто не приказывал продолжать. Мы, получается, сами… Так может, перестанем?

– А если нас за это накажут? – внезапно трезво спросил Пётр. – Сам помнишь, Честней говорил, что у него на каждого крючок имеется.

Тут Кротов хитро улыбнулся.

– Так мы ж не сами прекратим. Не своей волей. На будущей неделе мне в столицу ехать надо. Семецкий-то на войну отпросился, надо нового главу нашей партии выбирать. Досрочно. На съезде и Воронцов будет. Найду время, суну записку ему или Артузову, его главному безопаснику. А дальше они уж сами подойдут. Я и покаюсь за всех нас. И попрошу, чтобы он Рокфеллеру вопрос задал. Дескать, как же так, господин хороший? Договорились о мире, а тут ваши агенты гадят. Вот и получится, мы прекратим, но мы ни в чём не виноваты.

– Хитро ты придумал! – уважительно ответил толстяк, с ударением на букве «о». – Получится, мы из-под удара выскользнем, и давить на нас вражинам заокеанским больше незачем будет. А Воронцов, он простит. Он стольких открытых врагов простил, что и нам даст возможность искупить… Молодца, уважаю!

Он встал и двинулся к своему начальнику с намерением обнять, но остановился, услышав сзади истеричный крик секретаря:

– Нет! Не смейте! Я вас сейчас! Никто не должен узнать…

Бах! Ба-бах!

Выстрелы гремели, пока не опустел барабан. Когда всё затихло, дверь выломали и обнаружили три окровавленных тела. Последний патрон секретарь приберёг для себя.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Об этом инциденте немало писали газеты, но, к счастью, причина конфликта так и не попала в газеты. Кротову удалось выжить, но он долго лечился, и так и не пришёл в себя окончательно. Следствию он всё описал как случай внезапного помешательства. Но Артузов любил докапываться, и потому уже через много месяцев нашел способ добиться правды.

Тогда же этот инцидент лишь добавил нам проблем. Газетчики не упустили случая пофантазировать, да и организация новых выборов требовала ресурсов, которых и так не хватало. И так пришлось искать замену для Семецкого.

К счастью, новый руководитель меня более, чем устроил. Нет, фантастика – дело хорошее, ничего против неё не имею. Но пусть он лучше преподаёт да руководит нашими сибирскими геологами. А заодно – и партией, на самотёк такое дело оставлять нельзя!

Например, надо присматривать за недавно организованным „тимеровским“ движением. Честное слово, я ни при чём, и „тимуровцев“ из будущего не тащил! Идею „пионеры помогают семьям фронтовиков“ родили Ребиндер с моим Мишкой. Сами! Хотя… Я до конца не убеждён, может когда-то, когда сынуля был помладше, и я ещё рассказывал ему на ночь сказки, что-то такое и мелькало. Но я такого не помню, а он честный, если б идею не сам придумал, а вспомнил – сказал бы! Так что, может быть всплыло из глубин подсознания, допускаю.

А „тимеровцы“ потому, что первой такой командой помощников командовал Тимер Булатов. Вот в его честь и назвали, про него и в „Пионерской правде“ написали.

И над детскими садами, которые срочно создавались по всей стране, тоже партийный надзор пригодится. Да мало ли что ещё! Но главное, у нас тут наметилась смена правительства…»

Санкт-Петербург, Зимний Дворец, 5 (18) октября 1914 года, воскресенье

– Итак, Александр Васильевич, прошу вас объясниться! Чем вызвана сия бумага?

– Ваше Величество, данную записку я составил ещё в январе^[32]. Уже тогда я считал, что наша страна нуждается в смене направления развития. Если хотите, в Новом курсе. Но меня убедили обождать. Вернее, убедили, что скоро наша Империя будет ввергнута в суровую войну, которая, весьма вероятно, будет длительной и трудной для нашего государства.

– Воронцов, небось? – хмыкнул Николай II. – Всех он сумел достать своими…

Тут самодержец остановился, осознав, что навязчивые фантазии Американца, похоже, исполняются.

– Он, Ваше Величество. И ведь, что характерно, оказался ж полностью прав! Мы видим, что фронты стабилизируются, войска формируют сплошные линии полевых укреплений, которые не удаётся прорвать. Похоже, он прав и в том, что эта война будет долгой. Очень долгой! Она будет длиться годы, и потребует полного напряжения ресурсов всех противоборствующих стран. Потому я и считаю, что Правительство должно быть другим.

– Готовы ли вы возглавить его? – испытующе посмотрел на собеседника Николай.

– Нет, не готов. Не осилю такой задачи. Но, к огромному нашему счастью, у Вашего Величества есть целых два кандидата на этот пост. И оба справятся лучше меня!

– И кто они?

– Первый – это Столыпин Пётр Аркадьевич!

«Хозяин земли русской» недовольно нахмурился. К моменту своей отставки Столыпин успел до самой печенки достать очень многих нужных трону людей. А Николай прекрасно понимал, что самодержец, хоть и несёт за страну ответственность перед Всевышним, но в одиночку править страной не может. Недаром же родилось выражение «опора трону».

И хоть прошло уже три года, но эмоции, связанные с постоянными жалобами на жёсткий стиль Петра Аркадьевича, не успели поблекнуть в памяти.

– А кто второй?

– Витте Сергей Юльевич!

– М-да-а! Тогда, конечно, лучше пригласим Столыпина!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Состав кабинета, сформированного Петром Аркадьевичем, разумеется, всем известен. И упоминаю я тут только чтобы описать свои чувства по поводу того или иного назначения. Сам он привычно оставил за собой помимо премьерского поста и руководство МВД, а военным министром поставил Алексея Андреевича Поливанова, давнего своего поклонника. Поливанов был выпускником Николаевского инженерного училища, так что „дело разумел“.