Не помнил, как закончили разговор. Помню, Петрович звал в гости, уже на самом деле. Но голова уплыла, было не до военного пенсионера с рассказами о том, как он сам, обнаружив убежище на даче, хоронился там, пока жена с сыном оформляли бумаги, бегали по нотариусам да возили ему еду за девяносто километров. Голова жила надеждой. Я еще не успел распрощаться с товарищем по несчастью, а уже мечтал – мечтал о новой жизни, не той, которой теперь жил, а нормальной – с улицей, дорогой, городами, людьми, девушками и счастьем.

Настроение снова улучшилось – как мало, однако, мне надо! Только дай надежду! Хотя почему мало? Я теперь окончательно уверился в своей, если можно так выразиться, нормальности. Да еще и опыт Петровича подарил мечту о будущем. Развалился на диване, дожидаясь, пока закончится суета пылесоса, и мечтая о том, что когда-то казалось очевидным – о свободе, о путешествиях, о новых встречах.

Снова звонок. Васька.

– Привет!

– Здорово, тунеядец! – неожиданно заявил друг.

– Это почему?

– Все на работе, а ты дома! Еще и небось без штанов, в одних труселях кайфуешь!

– Завидуешь, – констатировал я.

– Конечно, – охотно согласился Васька. – Пока я пробирки мою, ты там тишиной наслаждаешься, в то время как корифеи отечественной науки сбиваются с ног, пытаясь тебя отыскать!

– Это ты, что ли, корифей? Чего меня искать? Я – недвижимость.

– Слушай, недвижимость! Заходил Сосновский – лично. Стенд свой пощупать, то да се. Чем-то ты его зацепил там. Короче. Просил твой телефон. Дать?

– Дай, конечно. А что он хотел?

– Вроде он с кем-то поговорил – хочет, чтобы ты подошел сегодня вечером куда-то. Типа, могут твою радужку как-то просканировать или чего-то вроде этого. Я не вникал, Стёп. Позвонит, сам спросишь.

– Ладно. Сам как?

– Норм. Давай, Стёп, мне некогда. Телефон твой я ему сброшу сейчас, а уж когда он позвонит – не знаю. Пока! Вечером наберу!

– Пока.

– И штаны надень, а то завидно! – крикнула трубка и отрубилась.

«Уборка завершена!» – довольным женским голосом объявил пылесос и гордо прогудел мимо, направляясь к зарядке.

Пора бы и мне подзарядиться – подумалось, но реализацию пришлось отложить: опять звонок.

Номер не определился. Странно! Вроде никто теперь уже не заморачивается с этой кустарной конспирацией.

– Алло?

– Степан, здравствуйте! Это Владимир Александрович.

– Здравствуйте, Владимир Александрович, – я был заинтригован.

– Помните наш разговор?

– Конечно.

– У меня есть товарищ, занимается зрением членистоногих и ракообразных. Очень, кстати, интересная тема, но я не об этом – рассказал ему о вашей задачке, и он неожиданно предложил помочь. Говорит, что можно попробовать заснять вашу сетчатку, подсветив ее каким-то ультрафиолетовым лазером. Не волнуйтесь, это безопасно!

– Да я и не волнуюсь, – пожал плечами. – А что это даст?

– Как что? – удивился Сосновский. – Мы инструментально, так сказать, зафиксируем, что же видит ваш глаз. Сделаем это в полной темноте, так что если вы действительно воспринимаете тот мир, о котором рассказывали, то этим сможем насладиться и мы!

– Я думал, это к офтальмологам, потому и спросил, я же не ракообразное.

– Врачи, увы, не помогут. У них нет проблемы узнать, что видит пациент. Всегда можно просто спросить. А рака не спросишь. Точнее, спросить можно, но…

– Разве у раков глаза не по-другому устроены?

– Конечно, по-другому. Но рецепторы похожи, более того, они различают гораздо больше частот, чем наши. Просто мозгов не хватает этим счастьем пользоваться. Или не надо – вымирать они, похоже, не собираются. Честно говоря, я не в курсе, что там да как. Но коллега сказал, можно попробовать, и я ему вполне доверяю. Ну, что? Пробуем?

– Конечно!

– Переговорю сейчас и сброшу адрес и время.

– Жду.

Попрощались, и на некоторое время я вывалился из реальности. Какой-то день телефонных открытий нарисовался. Только охранник подарил надежду на избавление от непрошеного дара, как Сосновский невольно пригасил ее. Ведь если это дар, то его надо использовать, исследовать, по крайней мере, а не отбрасывать в ужасе от неведомого. Вот и решай, Степан, чего тебе больше хочется – быть как все или сыграть в избранного? Вековая мечта малолеток против счастья нормальной жизни – бой без правил!

Пиликнул телефон – пришла СМС от неизвестного номера. Опять Сосновский шифруется – чего это он? Посмотрел: времени навалом, ехать недалеко, правда, ближе к вечеру, когда москвичи и гости столицы традиционно переселяются из офисов и контор в самодвижущиеся коляски, плотно заполняющие любые свободные пространства города. Мне, впрочем, ехать «против шерсти» – то есть в центр, так что можно надеяться, отделаюсь легким испугом.

В назначенное время такси высадило в нешироком переулке, образованном изгибом старой московской двух- и трехэтажной застройки. Еще не стемнело, в небе куролесила перемежающаяся разными оттенками дождливая серость, но в нешироком овраге старой улочки уже воцарились сумерки. Сразу увидел Сосновского, стоявшего в компании высокого и худого парня примерно моего возраста, и почувствовал изрядное облегчение – отзвониться ему, если бы мы разминулись, по неопределяемому номеру было невозможно, пришлось бы дергать Василия. Подошел, поздоровались.

– Знакомьтесь, Степан. Это Кирилл. Собирается засветить вам в глаз, как договаривались.

– Здравствуйте, – я пожал руки. – Не надо мне в глаз. Несогласный я на такое.

– Степан, – коллега Сосновского лишь криво ухмыльнулся моей шутке, – а что здесь? Что вы тут видите?

Я его понял:

– Перекресток двух улиц. Я далеко не вижу. Вижу угол дома и мостовую – она тут выше нашей. Один проход почти вдоль этого переулка, другой, видимо, туда куда-то, – я махнул рукой в направлении уютного ухоженного скверика за чугунной оградой, ограждавшего старинного вида крыльцо в глубине.

– В лабораторию?

– Не понял, – всмотрелся в лицо Кирилла.

– Там моя лаборатория, – пояснил он и гостеприимно толкнул скрипнувшую тяжелую калитку, приглашая проходить.

– Ну да, туда, – кивнул и, пройдя первым, обернулся к шагнувшему следом Сосновскому. – Владимир Александрович, а почему у вас номер не определяется? Я боялся, позвонить будет некому, если бы разминулись.

– Как не определяется? – удивился тот.

Я молча показал ему экран телефона со списком последних звонков.

– Странно. Я точно ничего не делал такого, – Сосновский обернулся к Кириллу. – У тебя тоже не определяется?

– Нет. Все как всегда, – тот протиснулся мимо и, набрав код, открыл тяжелую деревянную дверь с длинными бронзовыми ручками в виде дорических колонн. – Проходите.

Прямо из стены решительным шагом вылетел мне навстречу грузный мужчина в длинном темном пальто и огромном подобии берета темно-красного цвета – это летом-то! Я невольно замер, даже немного дернулся – сколько времени прошло, а до сих пор не могу привыкнуть. Незнакомец, не сбавляя своего широкого шага, врезался плечом в Сосновского, едва не задев меня, и стремительно исчез, добравшись до щелкнувшей замком за нашими спинами калитки.

Я обернулся и обнаружил внимательно рассматривающих меня собеседников, догадался по недоуменным выражениям лиц о причине интереса, махнул рукой:

– Не обращайте внимания – прохожий мелькнул.

– Какой прохожий? – спросил Кирилл.

– Там? – уточнил сообразивший Сосновский.

– Ну да, – я вздохнул. – Пойдемте. Они тут могут часто мелькать – так и будем стоять?

Новые знакомые переглянулись, Кирилл отчетливо пожал плечами и первым нырнул в темноту подъезда.

Такой ухоженный и, можно сказать, фешенебельный снаружи особняк внутри выглядел как старые поношенные тапки – линолеум, явно скрывавший подряхлевший паркет советских времен, крашеная неровная штукатурка, остатки лепнины под потолком, толстенные стены, превращавшие окна в настоящие тоннели во внешний мир, и старые скрипучие деревянные двери с изжеванными временем кромками в районе замков.

– Похоже, денег хватило только на внешний ремонт? – поинтересовался я вслед Кириллу.

– Да не, – отмахнулся тот. – Никто внутри ничего делать и не собирался. Тут, по-честному, вообще-то настоящая реставрация нужна. Поговаривают, что нас переселят скоро – институт новый корпус строит где-то в Медведках, а «наружу» город оплатил – негоже столице нашей родины облупленными стенами сверкать!

Мы протиснулись в неширокий длинный коридор и свернули в первую же дверь от входа.

Глазам открылась большая комната – возможно, в своем далеком прошлом это была просторная гостиная или зал, где почтенные гости, устроившись в уютных креслах, наслаждались звучанием красавца рояля, не забывая о напитках и легких закусках. Сейчас о том прошлом можно было догадаться лишь по просторному высокому потолку с закругленными углами и обильной лепниной, неуклюже выглядывавшей из-под постаревших ламп дневного света, приткнувшихся на свободных плоскостях. Пространство внизу было плотно заставлено разнообразным оборудованием и разделено узкими столами с высокими стеллажами на рабочие зоны. Широченные подоконники, обильно крытые масляной краской, несли следы долговременного потребления стимуляторов в виде чая и кофе, без которых научный процесс совершенно невозможен. Было заметно, что некоторые кресла, сейчас пустующие, были оккупированы постоянными хозяевами: где-то висел на спинке небрежно брошенный халат, где-то пестрела коллекция мелких игрушек, везде можно было найти личные кружки – и еще море мелких деталей, выдававших давно обжитую вселенную, сейчас, впрочем, пустующую.

– Степан, я тут приготовил для вас местечко, – Кирилл сдвинул массивный агрегат на изогнутом рычаге, обильно облепленный зловещего вида кабелями, и приветливо махнул рукой вглубь открывшегося пространства, где высился одинокий потертый деревянный табурет, покрытый следами краски, с нешироким пропилом в сиденье. – Уж извините, на людей это не рассчитано. Придется потерпеть. А чтобы голова не болталась… – он прервался, обернулся и ловко подхватил висевший на соседнем агрегате широкий кожаный ремень, – …мы вам голову к станине привяжем. Рабочий стол пришлось демонтировать, – добавил он извиняющимся тоном, усмотрев что-то в моих глазах.

– Ну а что вы хотели? – вмешался Сосновский. – Вы же не рак – вас хомутами не зафиксируешь. Да и размеры у вас неподходящие. Хорошо, хоть голова помещается.

– Да я не против, – успокоил я моих исследователей. – Долго мне так сидеть, привязанным?

– Я, наверное, не так выразился, – засуетился Кирилл. – Буквально я привязывать вас не буду, накину на станину этот ремень, вы в петлю голову просунете, просто чтобы подбородок поддержать, а затылком к задней стойке прислонитесь.

– Ага, ясно. Голову в петлю, – прокомментировал я, усаживаясь на табурет.

Сосновский фыркнул, постоял, разглядывая суетящегося вокруг меня товарища, и спросил:

– Степан, а что вы видите сейчас? Ну, «там», так сказать.

– Да ничего. Я же говорил – тут вроде улицы. Мы сейчас поднялись выше мостовой, ближайшая стена здания осталась в стороне – я ее не вижу. В моем поле зрения только пара фонарей, или что это там. Даже прохожих не видать.

– И где именно ближайший?

– Фонарь?

– Ну да, – кивнул Владимир Александрович.

– Передо мной, чуть левее, – я присмотрелся к странному сооружению, торчавшему прямо из пола в одном из проходов, и добавил: – Метрах в двух.

– Если смотреть прямо, он в ваше поле зрения попадает? – озабоченно спросил Кирилл.

– Ну, да… – неуверенно ответил я и протянул руку. – Вот здесь он.

– Сойдет! – заключил спец по рачьим глазам. – Только смотрите прямо. Не надо на этот фонарь голову или глаза поворачивать. Как настроимся, вы увидите маленькое пятнышко света – для вас это будет вроде прицела. Смотрите на него.