– Еще раз голос на Марка повысишь, особенно в присутствии третьих лиц, я тебе нос откушу. Поняла? – произношу настолько жёстко и грубо, что она каменеет. Первые несколько секунд пытается понять смысл сказанных мною слов.

Получается не сразу. Я успеваю пошинковать луковицу, и только потом она облегчённо выдыхает.

Всегда было забавно слушать, что ребятишки из двойни обязательно должны быть сакрально-ментально-духовно близки. Ага, как же. Всегда.

Аня быстро ретируется. Ната дрыхнет после «пижамной вечеринки». Марка родительница отправила делать уроки. А я, при всей своей нелюбви к кулинарии, уже несколько часов торчу у плиты.

– Мама тебя припрягла? – появляется на кухне отец. Подходит ко мне, целует макушку.

– Мужчина должен видеть, как его ждали, – цитирую мамулю дословно. – Нет ничего лучше, чем домашняя пища, – поворачиваюсь и смотрю на папу. В глазах моих – вселенская грусть.

Он заливисто смеётся.

– Так и есть, милая. Не куксись, тебе не идёт.

– Я могла бы заказать. Никто бы не отличил. Это всё, – обвожу взглядом заставленную ёмкостями столешницу, – не моё, – произношу манерно, затем опускаю уголки губ. – Кроме цвета волос, у меня от мамы ничего.

– Вся в меня.

Возможно, это иллюзия, но в голосе папы я слышу гордость.

Он привычным жестом обхватывает мою голову, целует в висок.

– Он тебе нравится? – интересуется родитель. Папа подставил один из стульев ближе ко мне, сидит, скрестив руки на груди, наблюдает за тем, как я готовлю.

– Кирилл? Он парень хороший. Добрый. Открытый. С ним весело. Но в том плане, который интересует тебя, нет. Во-первых, он меня значительно младше, а этот вариант меня не устраивает. Во-вторых, мне уже давно никто не нравился.

– Насколько давно?

– Помнишь Виталия Зотова? – называю имя своего одноклассника, мы с ним в начальной школе вместе учились. В первом классе он мне в любви признался. В третьем я его рассмотрела. Два года почти он таскал мой и Анькин портфель, пока мы вместе шли в школу и из неё. Потом они с семьёй переехали. – Вот после него никто больше, – передёргиваю плечами.

– Он, кстати, вернулся. Заместитель губернатора по…

– Так, забудь про него, – приподнимаю ладонь. – Вечером мама поймёт, что мне не интересен Кирилл как мужчина. А завтра с нами будет ужинать лысеющий чиновник.

Родитель откашливается, подавившись воздухом.

– Ты за ним следишь? Неужто.

– Нет. Я просто помню его отца. Он тебя младше на десяток лет. Мы шли в первый класс, а у него на голове волос было меньше, чем у тебя на тыльной стороне ладони. Правой.

– Негодяйка, – папа заходится хохотом.

Честное слово, я даже мечтать в детстве не могла, что смогу так легко общаться с отцом, шутить.

– Отомщу тебе и сдам матери твои теплые чувства к Виталию.

– Каюсь, – складываю руки в просящем жесте. С мольбою во взгляде смотрю.

– Что-то я так устал сегодня. А Лида попросила шашлык пожарить, – папа хлопает себя по коленям, но подниматься не спешит.

– Давай закажем?

– А Артём?.. – он вопрос не заканчивает, но я и так понимаю.

– А он никогда не заставлял меня готовить, – стараюсь перевести неприятную для себя тему.

Эти отношения – поистине моё слабое место. С одной стороны, никогда не устану корить за них, с другой – море теплых воспоминаний, на волнах которых я столько лет качаюсь.

– У вас дома очень красиво, – нахваливает с порога Кирилл.

Посмотрите только на этого воспитанного мальчика!

– Лавандовый с серым создают такой уют, – продолжает петь оды.

Какие слова-то знает.

Для папы это фиолетовый, не более. А тут парень с ходу сироп маме в уши заливает. По её широкой улыбке и открытому взгляду становится понятно – она простила ему возрастной недостаток. Да что там, она его простила ещё в тот момент, когда он из такси с четырьмя букетами выбрался и самый большой из них ей подарил. Собственно и Аня с Наташей остались довольны. Только папа, пока мы в дом заходили, шепнул мне на ухо:

– Давай мы ему скажем, что не стоит столько денег на веники спускать?

Внимание всегда приятно. Но сейчас я себя чувствую залежавшимся товаром. Столько похвалы в свой адрес от женской половины собственной родни я не слышала много… да никогда не слышала. Даже Ната притихла. Слушает, качая головой, мол, да-да, всё про неё. Но она чувствует где-то подвох, в отличие от мамы.

Кирилл так красочно рассказывает о том, как мы познакомились, как со мной приятно общаться. Молодой, ветреный парень. Он это воспринимает как игру, ему интересен процесс, эти же две распыляются от души.

Мой телефон спасительно начинает звонить. Олег. Сейчас развлечёмся.

– Слушаю Вас, Олег Геннадьевич.

– Алёна, ты чего? Отвлекаю? Привет.

– Нет, могу говорить. Добрый вечер. У вас девять часов уже, ты же явно по делу.

Олег бегло обрисовывает ситуацию. Пригород. В лесу найдено тело пожилой женщины. Видимых причин смерти не установлено, единственное…

– Алён, я покажу, ты посмотришь? Я, блд, прости. Не видел такого. Оху*л, если честно. Коллегу твою, новоиспечённую, саму откачивать пришлось. Там, блд, кости видны. Скажи, чем её так могли. Воронки какие-то… – дальше идут сплошные маты.

Я, примерно понимая, что там увижу, извиняюсь и встаю из-за стола под скептический давящий взгляд своей матери: «Я тут распинаюсь, а ты всё портишь».

– Давай. Только камеру ровнее держи, а не как обычно.

Олег переводит звонок с аудио на видео. Кто-то светит фонариком, он же показывает погибшую.

Я, в отличие от Олега, видела подобные раны, и тем не менее… Опускаюсь на диван в гостиной, телефон кладу на журнальный столик и ладонью зажимаю рот. Пару секунд ощущаю адскую боль в спине. Вспышка ярчайшая. Прикрываю на секунду глаза, необходимо собраться.

Человечность никуда не девается с годами. Но приходится постоянно себя контролировать. Понимание того, сколько боли та или иная травма принесла человеку, способно свести с ума.

– Олежа, это пролежни. Повреждения кожи, в данном случае и тканей. Ты не в курсе, потому что это тема не ваша. Она лежачая больная. Давно. Уход был не должного уровня. Кровообращение снижено, давление на отдельные участки наоборот возрастает. Четвёртая стадия, скорее всего инфицирована. Струпья давно не счищали. Запах гниения ткани чувствуется?

Ответ получаю положительный.

Ужасно, иначе не скажешь. Боль чувствуешь – сделать ничего не можешь.

– Её точно убили не тут? – уточняет он.

– Олег, она могла умереть от своей болезни, могла от заражения крови, которое явно присутствует. Но дойти до лесочка не могла точно. И живую её туда доставить… проблематично. Кто осматривал?

Он называет фамилию неизвестной мне девушки.

– Алён, она вообще зелёная. Во всех смыслах. Сначала нормально, пока не перевернули. Думал – отчалит, – подвисает. – Как ты справляешься? Начинала ты даже младше. Страшно не было?

– Мёртвых людей? Поверь, даже самый жуткий и опасный из известных тебе преступников, лежа на секционном столе, безобиднее любого живого человека. В остальном они такие же люди.

– Когда ты уже возвращаешься? Там по нарикам нашим такие задержания эпатажные прошли. Приедешь, расскажу.

– Они не наркоманы.

– Вот же заладила. Грохнули же их наркотой, так что не спорь.

– Асфиксия может произойти от принятия любого количества наркотического вещества, даже ничтожно малого. Вы там с парнями не балуйтесь.

Олег недовольно цокает.

– Капец, вот ты зануда.

За спиной ощущаю движения. Прощаюсь с Олегом, сбрасываю вызов и оборачиваюсь. Кир явно увидел или услышал лишнего, да и мама немного в шоке.

– Солнышко, у нас ведь ужин. У тебя отпуск. Неужели больше не с кем консультироваться? Испортили весь аппетит, – мама показательно мягкая.

Я же смотрю на Кирилла, мол, видишь какая у меня семья чудесная. Да и я сама ничего. Хочешь в семью?

Глава 38

По окончании вечера маменькой было обещано забрать у меня телефон, планшет и, возможно, даже пейджер, хвостик завязать, трусы на лямках поправить (последнее от себя добавила) и отправить общаться с Кирюшей в неформальной обстановке. Потому что дома, под папиным тяжелым взглядом, я видите ли скованная. Можно подумать, я всегда эгегей была.

«Алёна, чтобы к десяти была дома». Начало девятого, только солнце садиться начинает, а Алёна уже жрёт на кухне. Так было и в семнадцать, и в девятнадцать. А до этого я выходила по вечерам только на тренировки по русским народным. Кошмарная скука.

Мамуля позабыла об этом. Буквально расцвела на глазах за один только вечер. Мы с Наташей решили, харизма Кириши способна исцелять без лекарств. Он даже просто молчит привлекательно, взгляд участливый, внимательный, и улыбается мило. Лёгкая игривость вообще завораживает.

– Сними это немедленно, – в дверях моей спальни появляется Ната, вид у неё скептически недовольный, губу нижнюю подкатила. – Ты, блин… Ну как так-то? – разводит руками. – Разжирей тогда уже что ли, чтоб так обидно на тебя смотреть не было. Ёб, твою мать. Простите, Лидия Витальевна, – шепотом добавляет, хотя мамы тут нет. – Как тебя так воспитывали, что я не могу эту глупость из твоей башки десять лет выбить, – подходит и сложенными большим и указательным пальцами стучит мне по голове. Вбивает посыл. – Красивые девочки не должны ходить в мешках. И пох*й, кто что скажет. Есть что показать – показывай. Будешь, как я, показать будет что – желающих посмотреть уменьшится. Девушкам с ногами длиннее ста сантиметров нельзя носить оверсайз ниже колен. Уразумела?

От того с какой пылкостью и страстью подруга излагает свои мысли, я начинаю смеяться. Да что там, ржать, прикрыв рот обеими руками. Вспоминается, как мы немного надрались с ней у меня дома, и она, еле ходящая, вокруг меня лежащей наворачивала круги с сантиметром в руках. А потом, используя нецензурную брань, излагала своё возмущение на тему «Одним всё – другим ничего». А «уразумели?» – это излюбленный вопрос моей преподавательницы по гистологии, с которой волею судьбы Наташа имела честь познакомиться тоже много лет тому назад.

– Как же я тебя люблю, родная, – собравшись с силами, обнимаю и шепчу ей в плечо.

– Спасла тётку на свою голову. Везёт тебе на живучих, однако.

От неожиданности у меня дёргается глаз, мы тему нашего знакомства никогда не обсуждаем, даже под градусом. Для всех мы как-то случайно пересеклись в общей компании.

– Давай, раздевайся. Сейчас нарядим тебя. Ты какая-то странная. Красивых шмоток в шкафу больше, чем у меня мужиков за всю жизнь было, а ходит в мешках их под капусты.

Она тараторит, бегло перебирая пальчиками мои вещи, висящие в шкафу. Даже не задумывается о смысловой нагрузке. Но когда видит мой сморщенный лоб и губу, закушенную в надежде не засмеяться, понимает.

– Плохое сравнение? – уточняет.

Я несколько раз киваю.

– Чем волос на голове… тоже не огонь. В общем, много бабла тратишь, а толку нет.

Заканчивается всё тем, что она подбирает мне полностью чёрный образ из топа, коротких шорт и удлинённого пиджака. Такое чувство, что последний элемент позаимствован из гардероба Бори, потому что это не жакет от слова совсем, а именно пиджак.

– Нат, я даже не скажу, что шорты слишком короткие. Чуть длиннее трусов, – в ответ она цокает. – Но я так элементарно замерзну. Пощади!

– Согреют, – ох уж эти её томные многозначительные взгляды.

– Папа убьёт, – продолжаю.

– Его я беру на себя.

Что есть, то есть. Они спелись.

– Мама убьёт.

Ната приоткрывает рот так, что он букву «О» образует, и со смешком вздыхает:

– Да она только рада будет, как и Аня. Неужели вчера не заметила?

Да как не заметить, когда первому же появившемуся в доме «купцу» нахваливают цветочек свой аленький, словно он лекарство от рака – только возьмите. Не пожалеете!