Вскрытие покажет любовь (страница 42)
Глава 73
Мужик сказал – мужик не сделал, это не про Костю. Ещё и завтрак без моего участия приготовил. Сижу в здании аэропорта и пью кофе. Рейс задерживают из-за погодных условий.
Первые полчаса Костя сидел со мной, успешно отбривая всех звонивших, а позвонили ему за это время раз двадцать. По итогу не выдержав, я его отправила выполнять долг. Он хоть и сделал обиженно-прискорбную мину, но спорил всё же не долго.
И вот я, сидящая в гордом одиночестве, стараюсь игнорировать навязчивое внимание двух, в сравнении со мной, малолетних парней. Понимаю, ещё чуть-чуть и один из них, а то и оба, бубенчики свои прикатят в мою сторону. Дебильное Наташкино динь-дилинь звучит в голове. Это клиника. Не надо было Костю вчера останавливать.
Телефон начинает вибрировать. Впервые мне жаль, что это не сектанты и не представители компании по производству пластиковых окон, я бы лучше с ними сейчас побеседовала, чем с Артёмом.
– Слушаю, – отвечаю ровно. Обиды уже нет, осталось только недопонимание.
На том конце провода явно выдыхают.
– Неужели ответила. Я не ожидал…
– А позвонил тогда зачем?
– Чтобы послушать, как ты язвишь, – делает небольшую паузу. – И извиниться хотел. По жести вчера вышло. Я не хотел. Слёз твоих не хотел. Думал, получится с тобой поговорить, как раньше.
Внутри неприятно ноет. Как раньше, кто бы сомневался.
– Тёмочка, послушай, пожалуйста, как раньше уже не будет. Никогда не будет. Ты скоро станешь отцом. Маленькие пяточки, пальчики… Блин, да ты только представь?! – задыхаюсь, потому что сама представляю. – Это прекрасно. Я не могу портить жизнь маленькому человечку. Если быть честной, то и не хочу. Счастливой быть хочу. Не с тобой.
– С ним? – я слышу в его голосе и боль, и раздражение.
– Да какая разница, Тём. Пойми, тут главное – не с тобой. Не получается у нас по-нормальному, а от плохо я невыносимо устала. У тебя так вообще замечательный шанс появился, позволь себе быть счастливым. Мы с тобой год, как два мазохиста. Взрослые люди, с высшими-то образованиями, – на двоих у нас их четыре. Последнее предложение произношу голосом деда, решившего встретить свою кончину на кафедре и напоследок помучать студентов своей монотонностью.
– Скучать по тебе буду, Василек, нечеловечески, – Тёмка закашливается. – Поверить не могу, что прощаюсь с тобой.
Мы оба молчим. Пауза затягивается. В момент, когда хочу попрощаться, он продолжает:
– Алён, с Родобольским поаккуратнее. Он не такой радужный, как тебе могло показаться. В случае с ним фамилия говорящая. Будет больно. Я не хочу, чтоб тебе. – Не хочу слушать, но кого это волнует. – Он сына своего слишком любит. Я бы на твоём месте особо развода его не ждал.
– Как прекрасно, что ты не на моём. Переживать на тему женатого мужика для тебя было бы катастрофично, – отшучиваюсь. От его слов ещё глубже погружаюсь в осознание своей связи с женатым. Одни и те же грабли. Скоро рог, Алёнушка, будет на лбу.
Разглядываю свои светлые брюки, ногтями вожу по бедру.
– Девушка, давайте знакомиться, – ко мне таки подсаживается паренёк.
Показываю ему знаком, мол, я по телефону говорю – некультурно.
– У нас вылет скоро. Я не успею взять номер, если как дурак буду теряться.
Прикрываю динамик, хотя понимаю по пыхтению в трубке, смысла особого нет.
– Это был знак, что не стоит. Я могу дать только номер морга.
«И следственного комитета,» – подсказывает мне Тёма в трубку, да так громко, что, судя по выражению лица моего нового знакомого, он услышал. Комбо мы, конечно, зачётное.
– Правда, молодой человек, лучше не стоит, – слегка улыбаюсь, но взглядом даю понять, что нет, не судьба.
На счастье он оказывается понимающим. Быстро сворачивает попытку.
– Опять взбудоражила кого-то. Ты где?
Небо и земля. Сегодня Тёма снова нормальный.
– Аэропорт. Самолет. Калининград. Мамины блинчики.
– Которые я так и не попробовал, – низко смеётся. – Надо будет взять у твоего нового парня номер этой чудесной больнички. Вчера думал, от злости меня разорвёт. Сейчас лежу тут и вроде нормально. Гневаюсь, конечно, на тебя вертихвостку, но, в общем, терпимо.
– Что это вчера вообще было? Приход страшной силы? Ты был похож на адепта мрачного мира.
– Это всё подруга твоя, – произносит уверенно.
Чего? Ну-ка, ну-ка, интересно послушать.
– Поподробнее.
– Блд. Ты её даже не слушаешь? Так и знал, что в этом секрет вашей многолетней дружбы. Алён, ты её когда провожала, она на весь подъезд вещала, что тебе надо в груповушке поучаствовать, чтобы было что вспомнить на старости лет и ей за одно рассказать. Это разве смешно? – он слышит, что я начинаю похрюкивать из-за рвущегося, но пока сдерживаемого ржача. – Ты же знаешь, как меня бесят её подбивания. Озабоченная баба. У неё вообще есть ещё цели в жизни, помимо того, чтоб тебя подложить под кого-то?
В очередной раз объясняю ему, что это всего лишь своеобразный юмор, психовать из-за которого точно не стоит. Вскоре прощаемся. Затягивать разговор нет желания, да и время вылета приближается.
Не знаю, кого я там будоражу, но меня явно – мысли о Косте. Весь полёт, не считая получасового сна, я прокручиваю в памяти происходящее ночью. Как школьница недалёкая, честное слово. Воспоминания исчезают, только когда вижу своего папочку и несусь ему навстречу.
Глава 74
Если бы мне в юности кто-то сказал, что я спустя годы буду вместе с папой сидеть и курить подаренные ему друзьями сигары, ржа при этом безудержно, никогда, ни за что, ни при каких условиях бы не поверила. Но факт остается фактом. Именно этим мы с папой заняты в данный момент.
О том, что эта дрянь с лёгкими «увеселительными» добавками, мы поняли уже в процессе, но нас и это не остановило. Сидим с ним, смеёмся над совершенно несмешными вещами. Врачебный юмор и так отличается от человеческого, а в таком состоянии…
Таким странным образом мы решили отметить успехи папы при проведении показательной операции. Несколько раз в год он такие проводит в рамках научных конференций и национальных проектов. В этот раз проводилась операция по замене сердечного аортального клапана собственным клапаном легочной артерии. Наличие зрителей, пусть и удалённых от операционной, папу никогда не смущало. Главная проблема в другом. Фильтрация речи. К нему крепится гарнитура с камерами около очков и микрофоном у рта. Он комментирует всё происходящее. Обычно резкий на словцо папа тщательно подбирает слова, как славный зайчик. В остальном всё как обычно: отточенные до мельчайших деталей движения всех хирургических манипуляций. Никаких «Галя, подай скальпель». Каждый человек на своём месте, годы практики отточили действия рук до совершенства. Такими людьми должна двигать исключительно любовь к своему делу и неутомимое желание к совершенствованию собственных навыков.
На сложные операции папа настраивается по несколько дней, важно всё от настроения до распорядка дня. После необходимо расслабиться, что мы и делаем.
Папа, в отличие от остальных, готов слушать даже про топ находок при вскрытии. Ему интересно. Задаёт вопросы, вплоть до уточнения диаметра гайки, найденной в системе пищеварения одного из моих хомячков.
– Алёна! – к нам на веранду стремительно, как ветер в поле, заносится мама. Смотрит попеременно то на меня, то на папу. Всплескивает руками, картинно и эмоционально. – Богдан! – её голос звенит от негодования и возмущения. – Как вам не стыдно! В доме дети! Бессовестные! – Ага, я вся в отца пошла. – Богдан, что ты скажешь в своё оправдание? – подбоченившись, смотрит на папу, тут же поджимает губы.
Папа несколько, как мне кажется долгих, секунд на неё смотрит, молчит, затем начинает хохотать от души, запрокинув назад голову.
Я смотрю на эту картину и пытаюсь сдержаться. Неудобно, это же мамочка.
– Алёнка, ты на неё посмотри, – папа делает неопределенный взмах рукой в сторону мамы.
Действо настолько комичное, что стопы и у меня слетают. Хохочем с любимым моим на пару. До слёз.
И тут происходит невообразимое. Мама моя со вздохом произносит мат, не трёхэтажный, но из неё любой звучит, как гром среди ясного неба.
Папуля резко перестаёт смеяться и выпрямляется. Он, как и я, удивлён до глубины души.
– Лида, материться при дочери нехорошо, – строго произносит он и поднимается на ноги. Выглядит сдержанно-суровым, будто не он только что в веселье купался. – Пойдём, Алёнчик, нам тут не рады, – протягивает мне руку, перед этим ловко подхватив с журнального столика оставшиеся сигары.
Уединение находим у него в кабинете. Сюда определённо никто не рискнёт прийти для выяснения отношений, папа только на первый взгляд может казаться добродушным, домашние это знают.
– Дожил, – папа опускается в своё кресло, предварительно отодвинув поудобнее второе для меня. – Утомили они меня, если быть честным, Алён. Аня слишком много суеты наводить стала. Ваша мать её тут же впитывает, как губка. Ума не приложу, вы близнецы, пусть и разнояйцевые. Так какого же совершенно разные? Ты хотя бы каплю сдержанности ей оставила, – откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза рукой. – Пока она родит, я поседею, – сокрушается так нарочито печально, будто ни одного седого волоса и не имеет вовсе. – Обломали нам весь кайф.
– Они уснут – мы продолжим, – бросаю взгляд на деревянную коробочку, которую отец положил на свой стол. Затем тяну руку через стол к папе, он тут же накрывает её своей ладонью.
Мы очень скучаем друг по другу.
– Ход твоих мыслей мне нравится. Надо было раньше попробовать, я всё случая подходящего ждал. Так и проходит вся жизнь – в ожидании, – смотрит на меня так… Понимаю в общем, речь сейчас ведётся о чём-то более важном, нежели табак. – Я подумал над твоими словами, доченька. Есть предложение. =
Большую часть первых дней после приезда я провела в компании Родиона. Его стойкость и сила духа поражают. Работа колоссальная проделана, но вся она, так или иначе, завязана на его боли. Но, несмотря на это, ребёнок благодарит медперсонал за каждый укол и процедуру. Нахождение рядом с ним как ускоренный курс самоочищения. А как зайчик радуется каждому небольшому подарку, да и просто вниманию.
Слушаю папу внимательно, примерно догадываясь о том, что именно о малыше пойдёт речь.
– Дочь, усыновление через связи ещё куда ни шло, хотя я не в восторге от такой перспективы, мою точку зрения ты знаешь.
Знаю, пользоваться ими можно только в исключительных случаях.
С первого курса все знали, чья я дочка, и по просьбе отца внимание было особенное. В обратную сторону. Моя любовь и тяга к познанию латинского языка проснулась не сразу, перед этим меня во все имеющиеся щели… да и новых наделали для пущего удовольствия. Всё от физики до анатомии надо было знать лучше других. За тот объём информации, которого остальным хватало на пять, мне максимум трояк могли поставить. Надо ли говорить, как я была благодарна отцу за это? Одна из причин, по которой я рано хотела выйти замуж, – свобода. Вырвусь из под отцовской опеки и как заживу… Эх, как же, как же. Алёнка – наивная душа.
Всё к лучшему.
С папой, как и с Наташей, я слегка поделилась планами. Вроде бы я цельная, мне нормально и без «половинки», но ребёнка однозначно не хватает для счастья.
– О случайном замужестве для галочки можешь забыть. Я решительно, в ультимативной форме против. Это не твой вариант. Случайных прохожих рядом с тобой не могу допустить, – несправедливо. Двое отмороженных людей могут быть родителями, а один нормальный человек нет. – Дочь, по документам числиться будем мы с Лидой, но жить Родион будет с тобой. – Понимаю, что часть речи папы я пропустила, но смысл и так понятен. – Можете с нами, я как раз подумываю осчастливить наших «родителей молодых»: подарю им квартиру, пока есть возможность. Считай, сестра твоя Анька достала, отправлю их жить отдельно, пущай на муже своём отрывается. А вы будете с нами, если захочешь. Если нет – решим. Главное, ты должна вернуться домой. Переехать обратно в Калининград.