Зов глубины (страница 2)
Однако жизнь в море, как и их любовь, была нелёгкой. Порой они ссорились: Марина считала, что Кирилл слишком погружён в работу и не замечает её, а он упрекал её в том, что та живёт научными теориями, забывая о реальной жизни. Но всякий раз, когда их взгляды встречались после бури или когда корабль качало на волнах в ночной тишине, они понимали: друг без друга им не жить.
– Не торопитесь радоваться, – вмешалась Ирина Сергеевна, корабельный океанолог, успокаивая излишне бурные эмоции товарищей по команде. – Мы здесь уже две недели, а результаты едва ли лучше нуля. Я не поверю, пока не увижу объект своими глазами. На вашем месте я бы не стала сломя голову приближаться к этой… штуковине. Сначала нужно провести осмотр, взять пробы воды, а уж затем подходить ближе.
Ирина Сергеевна Корниевских отличалась холодным, рассудительным характером, свойственным женщинам её возраста, да ещё и работающим по большей части в мужском коллективе.
Врунгель, как опытный моряк с толикой авантюризма, знал, что называть это «штуковиной» – значит недооценивать опасность. Он почувствовал, как пульс учащается, но не позволил себе усомниться. Они были близко к тому, что искали. Возможно, это был их последний шанс.
Дела у компании «Белая звезда» – владельца судна, в последние годы шли катастрофически плохо. Заказов на исследования почти не поступало – экономика страны переживала кризис, и научный сектор одним из первых оказался под ударом. Оборудование ветшало, персонал увольнялся, а оставшиеся суда ржавели в порту Мурманска, словно памятники ушедшей эпохе. Владелец компании, Михаил Эдуардович, уже подумывал продать всё, что ещё можно было спасти, когда судьба подкинула шанс.
Этим утром ничто не предвещало перемен. В офисе, заваленном старыми картами и отчётами, где едва грели радиаторы, появился человек, чей визит стал поворотным. Его звали Себастьян Кертис-Ван-Кертис – высокий, элегантный, с манерами аристократа нежели учёного. Он представился меценатом Финского научного университета и заявил, что намерен зафрахтовать судно для экспедиции в Баренцево море.
Кертис изложил суть предстоящего похода. Его команда из Хельсинки обнаружила признаки природной аномалии к востоку от архипелага Земля Франца-Иосифа. Исследование могло перевернуть представления об океанографии и, возможно, привести к Нобелевской премии. Он настаивал на немедленном выходе в море, мотивируя это нестабильностью аномалии и риском упустить важные данные.
Михаил Эдуардович не мог поверить своей удаче. После долгих лет застоя и убытков новая экспедиция казалась спасением. На подготовку «Северного ветра», одного из последних уцелевших судов компании, ушла всего неделя. Срок безумно малый – корабль простаивал почти год, и многие его системы требовали капитального ремонта. Но у «Белой звезды» не было права на отказ. Скорее всего, спешка диктовалась не столько природой аномалии, сколько странной торопливостью самого Кертиса. Владелец компании списал это на учёный энтузиазм и не стал задавать лишних вопросов.
Капитаном «Северного ветра» вот уже тридцать лет неизменно оставался Виктор Сергеевич Плотников. Человек старой закалки, воспитанный в традициях морской службы, он ставил честь, дисциплину и уважение к морю превыше всего. Его лицо, изрезанное тонкими морщинами, хранило следы лет, проведённых в солёных ветрах и под палящим солнцем. Густые, тронутые сединой волосы отражали десятилетия, прожитые на борту кораблей. Плотников любил море, но относился к нему с опаской, как к непредсказуемому и нередко беспощадному спутнику.
Он не был человеком, легко принимавшим риск. Для него корабль был не просто средством передвижения, а живым организмом, требовавшим заботы и уважения. Виктор Сергеевич никогда бы не позволил «Северному ветру» выйти в море в его нынешнем состоянии, если бы решение зависело только от него. Судно, простоявшее месяцы в порту, нуждалось в серьёзном ремонте: машинное отделение скрипело, словно старый сустав, навигационные системы требовали проверки и обновления, а ржавчина некоторых местах умудрилась проесть палубу.
Когда ему сообщили о заказе от иностранного мецената, он сразу почуял неладное. Всё – от поспешности, с которой Кертис требовал выхода в море, до плачевного состояния судна – заставляло внутренний голос кричать об опасности. Несколько бессонных ночей он провёл в раздумьях. Долг мореплавателя твердил, что выходить в таких условиях – самоубийство. Но приказ был чётким, и отказаться он не мог.
– Это безумие, Михаил Эдуардович, – говорил капитан владельцу компании за день до отплытия, указывая на выцветший чертёж судна, разложенный на старом столе в офисе. – Машины нужно отправить на завод, корпус латать, а вы хотите, чтобы я вывел его в Баренцево море? Это север, а не тёплые воды! Штиль – одно дело, но внезапный шторм – другое. Если корабль развалится, кто ответит?
Михаил лишь тяжело вздохнул. Он понимал доводы капитана, но выбора не было.
– Виктор Сергеевич, я знаю, это риск. Но деньги Кертиса спасут компанию. Без них «Белой звезде» конец, а нам с вами – на пенсию, и не на заслуженную. Мы потеряли слишком много времени.
– А вы потеряете ещё больше, если «Северный ветер» ляжет на дно, – парировал капитан, его голос становился всё жёстче.
Но, несмотря на протесты, ему пришлось подчиниться. Он принял приказ, не скрывая негодования. В день отплытия Виктор Сергеевич вышел на мостик с каменным лицом, ощущая внутри тяжёлую тревогу. Он осматривал судно, подобно врачу, оценивающего безнадёжного пациента. Всё было не готово к плаванию: тросы выглядели ветхими, лебёдки удерживающие дополнительные цистерны с мазутом лязгали при малейшем движении, а облупившаяся краска обнажала ржавчину, разъедавшую корпус.
Капитан не доверял даже экипажу. Многие были наняты в спешке – случайные люди, чьи неуверенные шаги и неловкие движения на палубе выдавали отсутствие опыта. В других обстоятельствах он бы отказался брать их в море, но ситуация не оставляла выбора.
На первом общем сборе он посмотрел на команду и тихо, но твёрдо сказал:
– Это судно не готово к такому плаванию, и вы это знаете. Но раз мы выходим, каждый из вас отвечает не только за свою жизнь, но и за жизни товарищей. Ошибок быть не должно. Море их не прощает.
Слова прозвучали мрачно, как предзнаменование. Когда корабль, грохоча и кренясь, покинул порт, Виктор Сергеевич стоял на мостике, молча провожая взглядом уходящие берега. В его сердце поселилось тяжёлое предчувствие, которое не мог отогнать. Он знал, что идёт против своей воли, и чувствовал, что этот рейс станет самым трудным в его жизни.
Машинное отделение гремело, как старый паровоз, а ледяной ветер резал лицо, будто сама природа предупреждала об опасности. Первые дни прошли спокойно. Кертис и его учёные обосновались в научном отсеке на третьей палубе, притащив громоздкие ящики с аппаратурой. Они почти не покидали отсека, обсуждая что-то на своём языке, устанавливая приборы и сверяясь с картами. Экипаж шептался: учёные не походили на типичных исследователей – слишком хорошо одетые, слишком молчаливые.
На четвёртую ночь один из механиков, поднявшись на палубу проветриться, заметил странное: вдали, у линии горизонта, вспыхивал свет, похожий на бледное северное сияние, но слишком ритмичный, словно двигался по заданной траектории. Он рассказал об этом дежурному боцману, но тот отмахнулся, пробормотав, что это привиделось.
Однако через несколько часов датчик, установленный Кертисом на носу судна, зафиксировал мощный всплеск магнитного поля, от которого приборы начали сбоить. Радар мигнул, показав неясный объект вдали, но тут же сбросил сигнал. Кертис и его люди тут же потребовали изменить курс, утверждая, что это и есть их цель.