Ну, есть такая Ассоциация тюремных служащих (РОА), и не дай вам бог лишиться ее поддержки. В этой организации, созданной еще до Первой мировой войны, состоит весь рядовой и руководящий персонал, благодаря чему она способна контролировать тюремную жизнь самыми разнообразными способами. Прежде всего, может пригрозить «вывести за ворота» всех членов сообщества и оставить начальство с горсткой сотрудников или вообще без них – то есть лишить возможности выполнять самые элементарные обязанности. Далее, они контролируют разнарядки, в которых определяется количество персонала, необходимое в данный период суток. Ради собственного спокойствия начальство обычно закрывает глаза на то, что в действительности штат сотрудников всегда недоукомплектован, а это означает необходимость сверхурочной работы и, соответственно, дополнительной оплаты труда. Сотрудники привыкают к тому, что есть возможность оплачивать дома, машины и поездки в отпуск, а новому директору приходится быстро усваивать: вмешиваться в составление разнарядок или подвергать сомнению суммы оплаты сверхурочных ни в коем случае нельзя. Сами руководители получали фиксированные оклады и, разумеется, не работали сверхурочно.

В 1960‑х POA начала значительно активнее высказываться относительно системы наказаний в целом и выступать за ужесточение режима содержания под стражей. Это не слишком понравилось большинству директоров тюрем. По своему происхождению и образованию они, как правило, сильно отличались от большинства служащих и в основном придерживались более либеральных взглядов на организацию работы исправительных учреждений. Кроме того, их часто переводили из одной тюрьмы в другую в связи с повышением по службе или в порядке подготовки к нему. Получение вотума недоверия от РОА отнюдь не способствовало бы карьерному росту, поэтому налицо постоянная подковерная борьба между ассоциацией и управленческим звеном. В этой борьбе РОА обычно одерживала верх. Одним из показателей силы была моя форма одежды. Мне разрешили носить собственный костюм только спустя пару месяцев пребывания в должности. До этого я щеголял в плохо пригнанной форменной одежде тюремного служащего, чтобы «приобщиться к реальной службе» – так договорились между собой РОА и пенитенциарная система. Мог бы проходить в форме и дольше, не будь там кадрового дефицита.

В общем, не прошло и двух с половиной месяцев с моего вступления в должность, и вот наконец‑то я одет по гражданке и собираюсь встретиться с первым в жизни «випом» – кстати, интересно, что это означает в этих стенах.

– ВИП? – спросил я.

Эрик бросил на мой стол номер газеты Sun и кивком указал на фото на первой странице.

– Вот этот!

Я отхлебнул еще немного чая и посмотрел на фото. До беседы с заключенным нужно было припомнить все, что известно о его деле. Собственно, это моя обязанность по отношению ко всем вновь поступающим в крыло «С». Пока я не очень понимал, как реагировать на то, что теперь этот человек будет находиться в сфере моей ответственности. С отвращением или с интересом? Или с неким сочетанием того и другого?

Деннис Нильсен совершенно точно относился к категории «особо важных заключенных». В период между 1978 и 1983‑м он убил в Лондоне по меньшей мере 12 молодых людей. В прессе его называли не иначе как «монстром» и постоянно муссировали отвратительные подробности преступлений: каннибализм и некрофилию. Буквально накануне Нильсена осудили по шести эпизодам убийств и двум эпизодам покушения на убийство, хотя реальное количество жертв не установлено и по сей день. При аресте он сказал изумленным полицейским, что убил 15 человек – 12 в квартире на Мелроуз‑авеню, где пользовался придомовым садом, и 3 в квартире на Стэнли-Гарденс, где жил на верхнем этаже дома. В большинстве своем жертвы были бездомными молодыми людьми. Нильсен знакомился с ними в окрестных пабах, приглашал домой, накачивал алкоголем до беспамятства, после чего душил. Иногда ненадолго приводил в чувство, прежде чем «добить».

Результаты экспертиз показали: после лишения людей жизни он неоднократно занимался с ними сексом, затем расчленял трупы и избавлялся от останков. На Мелроуз‑авеню это не представляло особого труда: сжигал на костре в саду за домом. Чтобы замаскировать запах горящей плоти, жег на этом же костре старые автомобильные покрышки. На Стэнли-Гарденс это оказалось труднее – пришлось проталкивать куски расчлененных тел в унитаз, что в итоге и привело к разоблачению. Правда, Нильсен не всегда избавлялся от останков полностью. Головы некоторых оставлял в качестве трофеев.

Помимо смакования чудовищных подробностей преступлений, пресса активно критиковала действия сотрудников правоохранительных органов.

И вполне справедливо – несколько молодых людей уцелели после нападений и обращались в полицию.

Двадцатипятилетний повар‑стажер Дуглас Стюарт разговорился в пабе «Золотой лев» с Нильсеном, который пригласил его продолжить выпивать в квартире на Мелроуз‑авеню. Там Дуглас заснул в кресле, а когда под утро проснулся и попытался встать, обнаружил, что ноги связаны, а Нильсен душит его обмотанным вокруг шеи галстуком. Стюарт умудрился ударить агрессора в лицо и вскочить на ноги. В начавшейся перепалке он обвинил Денниса в попытке убийства. Тот предложил ему пойти в полицию.

– Кто ты такой, чтобы тебе поверили? А мне без проблем поверят на слово. Говорил же тебе в пабе – я уважаемый госслужащий.

Дуглас выбежал из квартиры, нашел телефонную будку, позвонил в полицию и дождался приезда наряда. Он продемонстрировал двоим сотрудникам багровые следы на шее и объяснил, что произошло. Один полицейский остался со Стюартом, другой пошел опрашивать Денниса.

Впоследствии Стюарт вспоминал:

– Нильсен отрицал все, что я рассказал полицейским. Он дал понять, что у нас была просто ссора.

По его рассказу полицейские быстро утратили всякий интерес к этому случаю и обратились к нему только после ареста преступника.

Бытовые конфликты и совершенные на их почве преступления – явление, которое встречается сплошь и рядом. Это безусловно способствовало созданию ситуации, в которой Деннис мог безнаказанно убивать на протяжении столь длительного времени. В СМИ гораздо больше интересовались каннибализмом и некрофилией. Всем представителям прессы было понятно, что как убийца Нильсен представляет собой настоящий «хит сезона».

При этом в погоне за сенсационностью СМИ использовали термин – «серийный убийца». Он появился в США в 1974 году, скорее всего благодаря Роберту Ресслеру – одному из психологов‑криминалистов отдела поведенческого анализа ФБР. К началу 1980‑х годов это понятие уже широко использовалось в США и начинало приобретать популярность в Великобритании. Впервые услышав слова «серийный убийца», я был вынужден произвести кое‑какие изыскания, поскольку, как бы удивительно это ни выглядело сейчас, на тот момент такое определение мне ни разу не встречалось. В нескольких статьях, которые я тогда прочитал, цитировались слова агента ФБР о том, что серийное убийство – «совершенно новое явление». «Это точно не так, – подумал я, – похоже, парень никогда не слыхал о Джеке Потрошителе».

После первоначальных изысканий появилось больше вопросов, чем ответов. То немногое, что удалось найти о серийных убийцах, было далеко не однозначным. Двое американских ученых разработали общую типологию. Основываясь на беседах с серийными убийцами, отбывающими наказание в американских тюрьмах, их разделили на четыре типа: визионеры (подчиняются воображаемым приказам), миссионеры (ради избавления мира от тех, кого они считают злом), гедонисты (ради сексуального наслаждения) и, наконец, охотники за властью (ради утверждения собственного превосходства над жертвой).

Эта типология показалась мне проблематичной, но все же стало интересно, к какому типу можно отнести нашего нового подопечного. По внешнему виду на газетной фотографии определить это не представлялось возможным – Нильсен был из незаметных людей: высокий худощавый мужчина в очках, в возрасте ближе к сорока. Даже детектив, производивший арест десятью месяцами ранее, назвал его «мистер Заурядность», и это в точности соответствовало изображению в газете. Середнячок. Типичный. Самый обычный.

Необычным его делало как раз то, за что его осудили. Если бы я знал, что в тот день к нам поступит Нильсен, не засиживался бы накануне. Не стану врать – я нервничал.

– Готов? – спросил Эрик.

Я сделал глубокий вдох и кивнул.

– Нильсен! – с каким‑то избыточным воодушевлением проорал Эрик.

Он был заключенным категории «А», то есть «особо опасным» по тюремной классификации, поэтому вошел в кабинет в сопровождении двух надзирателей. Таким образом, в крошечное помещение набилось пять человек. Эти встречи с вновь прибывшими были самыми скучными из всех официальных контактов с заключенными. Я должен был удостовериться, что человек понимает, где находится и какой приговор получил, а еще выяснить, есть ли у него неотложные личные нужды. Кроме того, необходимо было определить его на работы, исходя из вакансий в трудовых отрядах тюрьмы.

Наверное, цель встречи действительно казалась рутинной, но должен признаться: я чувствовал себя совершенно иначе. Не боялся. В случае чего меня защитили бы двое надзирателей, сопровождавших Нильсена, и безотлучно находящийся рядом Эрик, взявший на себя роль ведущего мероприятия. Я волновался. Мне не терпелось познакомиться с тем, кто убивал жертв, расчленял их и сжигал части тел на костре или спускал в унитаз.

Хотелось узнать, когда в голове человека погас свет, объединявший его с остальными живыми существами, и воцарился болезненный кровавый мрак.

Хотелось расспросить о причинах и попытаться уловить смысл в том, что казалось мне бессмысленным. Я хотел понять.

Нильсена привели, и я незаметно переложил номер Sun в ящик стола. Он заговорил первым. Сейчас я понимаю, что это сразу должно было сказать мне о том, насколько ему нравится контролировать ситуацию. Деннис был из тех, кто задает вопросы, а не отвечает на них.

– Вы психиатр? – спросил он, сверкнув взглядом за стеклами очков.

Наверное, кто‑то из надзирателей сказал, что его ведут к «доктору Уилсону». Я уже убедился: при первой встрече с заключенным от моего ученого звания толку обычно не бывает. И покачал головой. Мне было прекрасно известно, что на последних этапах его процесса преобладали дискуссии по вопросам вменяемости, личностных расстройств, аномалий мозговой деятельности и свободы воли.

Несмотря на признание Нильсена в том, что он не только убил по меньшей мере 12 молодых людей, но еще и покушался на жизнь многих других, его признали абсолютно вменяемым и в полной мере подлежащим правосудию. Тогда его поведение не казалось похожим на действия здравомыслящего человека. Но с годами я убедился: серийные убийцы зачастую совершают поступки, на первый взгляд идущие вразрез с их собственными интересами.

– Я доктор философии, – ответил я.

– О! Ну, ладно. Хотя вы все равно выглядите слишком молодо. Что ж, можем поговорить.

Я улыбнулся и задал несколько формальных вопросов, после чего можно было переходить к тому, что действительно меня интересовало.

– Приговор суда вам понятен?

Деннис утвердительно кивнул.

– Должны ли мы проинформировать кого‑то о том, что вы находитесь здесь?

– Этим занимается мой знакомый, – ответил Нильсен.

Впоследствии я решил, что он имел в виду биографа Брайана Мастерса, который начал писать о нем книгу еще на этапе следствия.

– На данный момент работы у нас нет, но ознакомьтесь с формой, которая даст вам преставление о видах труда, обычно доступных заключенным, и сообщите старшему надзирателю крыла, чем хотели бы заниматься. Тогда я внесу вас в лист ожидания.

А вот теперь появился шанс.

Только я собрался задать вопросы об убийствах, вменяемости и невменяемости, добре и зле, садизме, каннибализме и некрофилии, как один из сопровождавших Нильсена надзирателей кашлянул.

– Я должен отвести Нильсена к врачу.

И его увели. Выглядел Деннис как нескладный школьный учитель географии, пытающийся сохранить порядок на уроке.