Он наполнил бокалы, и Энн, подмигивая, протянула мне один. Потом еще и еще… Странная горечь на языке смешалась со сладкими пузырьками игристого. Потом я ощутила слабое головокружение. Всё преобразилось, края стола округлились, лица вокруг по-дружески улыбались, внутри осталось только умиротворение, спокойствие, любовь и полное доверие. Мне больше не нужно было смотреть на происходящее своими глазами, я будто провалилась вглубь собственного сна и наблюдала за всем со стороны. Вот Энн тянет меня за руку, вот мы садимся в огромный черный лимузин… Никогда не видела обивку салона в расцветке леопарда! Я заворожённо изучаю рисунок сиденья под собой и в ужасе нахожу, что мои ноги тоже становятся леопардовыми. Энни смеется с Милом, а Рон по-прежнему выглядит очень серьезным. Затем белый, как призрак, дом, окруженный темным ковром травы в ночном свете. Длиннющий коридор как наша комната в общежитии, только стены украшены шпоном американского ореха, а не дешевой желтой краской в жирных пятнах. Вот гостиная, белый кожаный диван и длинный дубовый стол, похожий на некую сцену, занимающую бо́льшую часть комнаты, а над ним огромная, как в театрах, люстра. Глоток виски с вишневым вкусом, сигарета с тем же вишневым вкусом, усиливающая и дополняющая аромат, как хорошая музыка, которая и заиграла в самый нужный момент.

Энн тащит меня к столу.

– Кэт, Кэтти, помнишь, ты говорила, что вместо юридического хотела поступить в театральный? – шепотом спрашивает Энн.

– Не помню такого…

– Это театр, Кэт! – не слушая меня, продолжает Энн. – Представь, что играешь роль. Ты же актриса, самая настоящая актриса…

Энни шепчет эти слова мне в затылок, медленно поворачивает мою голову в сторону Рона, наматывая мои волосы себе на руку и обжигая своим дыханием мои запястья. Ее прикосновения легкие и чувственные. В них столько тепла и нежности. Ее волосы, как водопад, стекают на мои плечи. Боже мой. Она поворачивается ко мне и приковывает меня взглядом. Я больше не вижу ничего вокруг, кроме пелены ее желтых глаз, похожих на слиток золота в оправе из черных и грязных рук, глаз, затягивающих в водоворот океана, на дне которого скрываются блики солнечного света. Чьи-то тяжелые дубовые руки касаются меня сзади и вырывают из теплого бриза, обдувая чужим холодным дыханием. Энни непрерывно шепчет мне вслед, повторяя и повторяя:

– Ты такая красивая, Кэтти! Ты такая красивая! Это просто игра…

– Ты с ума сошла, Энни… – и я таю, как кусок льда под ярким светом лампы.

* * *

Утром я проснулась с дикой головной болью уже в нашей с Энн комнате. Энни курила на подоконнике, приветствуя прохожих голой пяткой над их головами.

– Энни, дай воды, – взмолилась я.

– Оу, наша суперзвезда проснулась. Ну что, как всегда, последний бокал был лишний?

– Нет, в этот раз первый был лишний, – заглушая вчерашние эксперименты, протянула я. – Сегодня я пас.

– Конечно, с нашим вознаграждением мы хоть месяц можем сидеть в зале запасных, – махая передо мной веером из зеленых купюр, ухмыльнулась Энни. – Знаешь что? А давай забудем обо всем, что было, и просто кайфанем от этого дня?

Ту ночь мы действительно оставили в прошлом, не вспоминая ни о чем, будто ничего и не было. Настоящие актрисы!

Все последующие дни мы занимались приятными заботами. Например, переехали в небольшую однокомнатную квартиру на Парк-авеню. О других улицах Энни и слышать ничего не хотела, а я, как всегда, поддержала ее идею. У нас наконец-то появилась своя большая кухня, и я грозила Энн, что ужинать мы теперь станем только дома, пока я буду развивать навыки повара. Но первые две недели мы занимались шопингом, гуляли дни напролет в парке, ели на бегу, перекусывая то там, то здесь, а ночь проводили в клубах. Энн все ждала звонка от Мила или Рона, но безрезультатно. Во вторую пятницу мы поехали в тот закрытый клуб, но нас не пустили. Энн была просто в ярости.

– Почему сама им не позвонишь?

– А смысл? Зачем названивать? Такие люди или сами ищут встречи, или избегают ее любыми способами. Как бы то ни было, Кэтрин, бюджет я слабовато рассчитала, у меня осталась всего пара сотен баксов.

– Пара сотен?

– Сама удивляюсь! Ума не приложу, что теперь делать…

– Энн, я говорила тебе. Нам нужна работа. Давай напишем резюме и отправим сразу в несколько компаний. Хочешь, помогу составить?

– Нет, не хочу. Ну сама подумай: сколько я там заработаю? Я еще не готова заковывать себя в серые будни и зависеть от идиота-начальника и крошечной зарплаты, которую выдают как дешевый наркотик, чтобы все позабыли о своих истинных желаниях.

– Ты все слишком утрируешь! Так живет большинство. И не от кого-то, а от тебя зависит, сколько ты заработаешь, – начала я было умничать, но Энни вновь перебила:

– Вот именно, Кэт, хорошо сказано! Все в наших руках! И сейчас самое время этим воспользоваться. Сегодня пойдем туда, где можно за один день получить столько, сколько будешь зарабатывать в любой конторе месяц, а может и два.

– Энн, я не уверена, что хочу. Мы столько времени учились на юридическом…

– Кэтти, я тоже не хочу. Но мы даже поесть в кафе не можем. А когда время следующего платежа за квартиру придет, что будешь делать? Бросишь меня и поедешь к маме? Ты хоть раз задумывалась, что все деньги приношу я? Твоя работа никуда не убежит, Кэт, догнать наших сокурсников всегда успеем. Давай попробуем разок. Если поймешь, что не твое, тогда окей, так и быть, я тоже отправлю резюме.

– Попробуем разок, – согласилась я, но мелькнула мысль: «Обычно все так и начинается. Никогда не знаешь, какой „разок“ затянет тебя в пучину бездны…»

* * *

«Попробуем разок» – эту фразу я повторила вновь, но уже про себя, наблюдая за тем, как одиннадцать девушек усердно наводят марафет у зеркала. Кто-то расчесывал волосы, кто-то рисовал тонкую линию поверх ресниц, пытаясь их удлинить чуть ли не до самых ушей, а кто-то переодевался в то, в чем нормальные девушки, как правило, ложатся спать. Я, выбрав себе удачное местечко под лампочкой, серыми тенями растушевывала смоки айс. Меня всегда спасал этот удачный вариант, когда совсем не было времени или нужно было скрыть неумение пользоваться подводкой. Темно-серый на веки и светло-белый в уголки глаз, немного туши… нет, еще, так, что несколько ресниц слиплись. Все равно в темноте никто не заметит, а так хоть что-то будет видно со сцены. Где пудра? Конечно же, в косметичке у Энн.

Я медленно втирала оттенок айвори в красные от стыда щеки и не торопилась к выходу. Энни, напротив, выбежала одной из первых, чтобы разведать обстановку и оглядеться. А мне было страшно. Чтобы чем-то занять себя, я, делая вид, будто еще не готова, расчесывала свои и так идеально гладкие волосы. Интересно, здесь у меня одной они натурального оттенка? Однажды Энн затащила меня в парикмахерскую, чтобы придать моей истерзанной невниманием шевелюре хоть какой-нибудь цвет, но я воспротивилась, предпочитая остаться серой и незаметной мышкой, какой и была всю жизнь.

Заметив, как долго я вожу расческой по волосам у зеркала, ко мне подошла Кейла, самая яркая и востребованная стриптизерша клуба. Ее пустые бледно-голубые глаза в черной оправе из тонких стрелок делали взгляд дерзким и, наверное, желанным, а идеальная фигура подтянутой худышки звала следовать только за ней. Ее всегда выбирали даже те гости, которые только ступили в теплый полумрак, не успев увидеть всю партию представляемого товара. Кейла знала это и привлекала к себе как можно больше новых поклонников, создавая, как на аукционе, нездоровый ажиотаж вокруг своего полуобнаженного тела. Казалось, что, когда она танцует, ни один мужчина не может отвести от нее глаз. Остальным девушкам всегда приходилось ждать, когда их главная соперница выберет того, с кем выгоднее покинуть сегодня это место, и им можно будет отправляться на второсортную охоту. Да-да, именно «выберет», потому что Кейла всегда выбирала сразу из нескольких претендентов, следивших за ней, пока она, как змея, медленно, но грациозно обвивала холодный ствол металлического пилона. Едва заметной улыбкой, посвященной лично каждому, она приковывала к себе взгляды десятков восхищенных мужчин. Интересно, знает ли Кейла, что она теперь не первая звезда клуба? Очень хотелось, чтобы Энни поставила ее на место.

– Твой первый выход? – спросила меня Кейла.

– Почти, – постаралась произнести я как можно увереннее.

– Можешь не скрывать. Видно, что первый. Значит, добро пожаловать в логово разврата, – язвительно усмехнулась Кейла.

– Хм… на это обычно отвечают «спасибо»? – уточнила я.

– По-разному.

– Ну, спасибо тогда.

– Как тебя в список записать?

– Запиши как Кэтрин.

– Кэтрин, поздравляю, ты у нас первая в списке. Можешь идти на свой первый выход.

– Нет-нет! Можно третьей хотя бы? Я не готова еще…

– Знаешь, у нас тут можно сразу без лифчика выходить и не париться. – И снова язвительный смешок, только уже при поддержке таких же завсегдатаев, как и она.

Зашла администратор Мари, неприметная, неяркая, ненакрашенная, невыспавшаяся, с быстро собранным пучком на голове, в вытянутом сером, как стены, свитере. О таких часто говорят: «Не важно, как и во что одет, какая у него прическа, – в воспоминания и сны образ приходит всегда одинаковый, тот, что прочно закрепился в памяти». Вот так и с Мари – серое женское пятно, вечно окутанное сигаретным дымом.

– Девочки, все готовы? Первый клиент в зале. Кто на выход идет?

– Да-да, вот список.

Кейла протянула исписанный ею лист с заковыристыми именами:

1. Кэтрин

2. Джессика

3. Злата

4. Оливия

5. Ева

6. Кейла

7. София

8. Мане

9. Венера

10. Моника

11. Мерседес

– Кэтрин, ты первая, тебя объявят через три минуты. Давай скорее на сцену!

– Я не… – начала было я, но, осознав, что бесполезно пререкаться, про себя ругнулась: «Вот черт!» – а вслух промямлила: – Иду, иду…

Боже мой, и что мне теперь делать? Пока мы ехали в клуб, Энн старалась все описать как шутку, будто у нас новая постановка и в ней просто поменяются декорации.

– Кэтти, танцевать прикольно, – повторяла она. – Представь, что ты не на сцене, а в ночном клубе с бокалом «Чиваса», кальяном на коньяке и тебе абсолютно наплевать на всех.

– Мне бы точно и первый, и второй не помешали бы…

– У тебя и так все получится. Если поймут, что ты под чем-то, нас тут же оттуда выпрут. У тебя же все на лице, как будущее у меня на ладони, расписано. В общем, не дрейфь, собери ляжки. Ты там будешь настоящей звездой! – продолжала убеждать Энн. – Представь: падает свет, ты в красивом красном платье – я дам тебе красное, сама-то золотое надену – стоишь у шеста… У мужиков челюсти падают, слюнки текут, а ты вальяжно ходишь по сцене туда-сюда, туда-сюда… Главное, создать видимость, что ты окутываешь вниманием каждого. Одному улыбаешься, на другого смотришь так, словно вы уже вовсю занимаетесь сексом и твоему возбуждению нет предела, следующего представляешь связанным веревками, ремнями, чем угодно… Детка, это легко! Ты будешь настоящей королевой! Я тебе гарантирую!..

Вспоминая слова Энн, я как можно увереннее вышла из ярко освещенной гримерки в тусклый полумрак. Мягкий свет освещал небольшую сцену в багрово-коричневых тонах. В таком свете кожа казалась загорелее, а образ – привлекательнее. Хотя какая сцена… так, невысокий подиум, с которого мог спуститься и двухлетний ребенок. На сцене стоял трехметровый шест. Вокруг – синие кожаные диванчики с небольшими столиками, полукругом оплетающие центральную ее часть. Боже, быть незамеченной не получится. Неужели я здесь? Зачем?

«Хорошо, что пока только один гость, – думала я. – Пять минут позора, а потом целый час буду смотреть, как танцуют другие».

Заиграла музыка, но я совсем не слышала ритма. Подойдя к шесту, я повернулась к нему спиной. Мои ноги тряслись, как у мужика, впервые надевшего десятисантиметровые шпильки. Медленно подняв руки вдоль бедер, я тесно зажала ладонями грудь и приподняла кончиками пальцев волосы, приготовившись полуоткрытыми глазами встретить взгляд гостя, сидящего перед сценой за столиком, точь-в-точь как меня учила подруга.