Стигма (страница 12)

Страница 12

– Он ни с кем не сближался, устраивал потасовки одну за другой. Не мог остановиться. У него в голове, наверное, какой-то сдвиг. Похоже, ему нравилось вредить не только другим, но и самому себе. Тебе такие люди встречались? Превращающие мир вокруг в личный парк развлечений? – Джеймс посмотрел на бокал против света, покрутил его – убедиться, что он идеально чистый. – Он устранил всех прежних компаньонов. И непонятно, черт возьми, как он это сделал. А еще изолировал Зору от старых партнеров, которые ее всегда поддерживали. И занял должность начальника службы безопасности. Где-то полтора года назад несколько недель Андрас вел себя тихо, и всем даже показалось, что он изменился. Он перестал выкидывать фокусы, да и вообще как будто бы ушел в тень. Не видно, не слышно. Я еще наивно понадеялся тогда, что, может, он наконец научился справляться с собой. Ничего подобного. Потом он стал вести себя еще хуже, чем раньше.

Я смотрела, как Джеймс ставит бокал на полку и закидывает полотенце из микрофибры на плечо. Хотя он опытнее и старше, его мнение об Андрасе ничем не отличалось от мнения Руби и остальных сотрудников. Это меня удивило, ведь я думала, что, по крайней мере, Джеймс сохраняет нейтралитет. Однако отвращение в его голосе, сердитый взгляд, резкие слова подтверждали то, что я поняла уже несколько дней назад: Андрас – большой кусок дерьма и от него следовало держаться подальше.

– Говорят, он живет в Кенсингтоне, – сказал Джеймс. – Учитывая, какие банды орудуют в тех краях, это неудивительно.

Я ничего не ответила, просто посмотрела на него. Когда наши взгляды встретились, я прочитала его мысли.

Попасть в Milagro’s – все равно что попасть в пасть сказочного существа, очаровавшись его яркой расцветкой и исходящим от него чудесным лазурным светом. А в его утробе витал едва уловимый запах сгнивших цветов – запах властолюбия и порочности. Я ощущала его все отчетливей.

– Не могу понять, как Зора его терпит, – выразила я свое неодобрение.

Это нелепо и даже немыслимо. Но я, наверное, здесь единственная, кто не мог привыкнуть к существующему положению вещей.

Джеймс открыл рот, собираясь что-то сказать, но в следующий момент, похоже, передумал. Мне впервые захотелось попросить его продолжить разговор: слишком много вопросов крутилось в голове, и слишком много непонятных ответов прозвучало. Я жаждала узнать больше, но понимала, что есть вещи, о которых здесь не хотели рассказывать.

Джеймс выпрямился и отвернулся, дав понять, что тема закрыта.

– Сделай два «Каберне» для шестнадцатого столика, – сказал он, махнув рукой, пресекая любую мою попытку возобновить разговор о темной стороне нашего заведения.

Не хотелось выполнять его просьбу, но нам действительно некогда болтать. Я наполнила два бокала вином, потом приняла другие заказы и больше не отвлекалась от работы, подчинившись ритму вечера.

Тем временем выступление артистки закончилось, прозвучали аплодисменты. А развлекательная программа продолжалась, и нам поступили новые заказы.

– Ты займись «Космополитеном» и «Маргаритой», а я возьму на себя остальные.

Начав с «Маргариты», я обмакнула бокал в форме сомбреро в сок лайма, а потом – в едкую соль, затем приступила к изготовлению самого коктейля. Поставив его на поднос, занялась следующим.

Когда я наливала в бокал готовый «Космополитен», произошло нечто неожиданное.

Зазвонил мой мобильник.

Я почувствовала, как он завибрировал в кармане, и вздрогнула, пролив часть смеси, устроив на рабочем столе беспорядок. Задела и уронила шейкер и ощутила, как сердце забилось в горле. Я, торопливо вытаскивая телефон из кармана, запуталась в подкладке. Я держала его обеими руками и смотрела на экран.

Номер был все тот же.

В голове царил хаос из мыслей, по венам разлилось волнение, но я все равно пыталась рассуждать логически.

Звонок в такое время? Ведь сейчас уже девять… Может, звонили они? Оттуда?

– Ну хватит уже, Мирея!

Я чуть не задохнулась, когда телефон исчез из моих рук. Я резко обернулась, встретив укоризненный взгляд Джеймса, который держал мой мобильник большим и указательным пальцами.

– Я же тебя просил: пока работаешь, никакого телефона.

– Верни мне его!

Я протянула руку. Паника сдавила горло, сердце застряло между ребрами. Я попыталась отобрать телефон, но Джеймс посмотрел на меня строже и отвел руку за спину.

– Я говорю серьезно. Ты от него не отлипаешь. Ты сможешь перезвонить после…

– Нет! – истерично крикнула я, наскочила на Джеймса и повисла у него на руке. Плевать, если я сделаю ему больно, плевать, поцарапаю я его или нет. Наконец я выхватила у него телефон.

Ошарашенный Джеймс смотрел на меня с изумлением. А я прижимала мобильник к груди, как какое-то беззащитное существо.

Я осознала произошедшее слишком поздно. К счастью, на нас никто не обратил внимания, но Джеймс смотрел на меня с недоумением. Под его взглядом я почувствовала себя обнаженной, но мне на помощь пришел гнев, он покрыл меня сияющей броней из силы, которая всегда защищала меня от всего плохого.

Той самой силы, которая много раз не только поддерживала, но и спасала меня.

– Больше никогда не смей так делать! – прошипела я обиженно, изливая на Джеймса всю свою тревогу и страх, которые пожирали меня в тот момент.

Джеймс посмотрел на меня так, словно он меня не узнавал. Оцепеневший, потерявший дар речи, он продолжал таращиться на меня, когда я повернулась и вышла из-за стойки. Я быстро пошла в сторону туалета, бросилась к служебной двери, ведущей в коридор.

Меня мучила одышка, в горле стоял ком, руки вспотели. Я привалилась к стене и уставилась на светящийся экран телефона, на единственную полоску, обозначающую силу сигнала. Я собралась с духом, поднесла телефон к уху и, задержав дыхание, произнесла:

– Алло.

Из телефона донесся сладкий голос – прекрасный, как голос лебедя во время последней песни.

Этот голос разбивал мне сердце.

– Золотце…

Я закрыла глаза, выдохнула, и сердце, этот тяжелый барабан, застучало чаще и оглушительней.

Меня обдало жаром.

– Привет, мама!

5. Отклонение от курса

Тебя так долго держали в темноте, что, увидев свет, ты сразу зажмуриваешься, чтобы защититься. Ты сделана не из нежности, а из ушибов. Видела ли ты в своей жизни что-нибудь красивее синяка, похожего на цветок?


– Я выбрала вечернее время, чтобы тебе позвонить. Подумала, ты будешь посвободнее.

Я отключилась от внешних шумов и сосредоточилась на звуке ее голоса – чистого, яркого и нежного, как вода в горном источнике. Я пила его осторожно, маленькими глоточками, как безумно любимый яд.

– Наверное, зря я позвонила в такое время…

– Нет, – сразу прошептала я.

Сердце колотилось, но я старалась выровнять дыхание, чтобы она не услышала, как я волнуюсь. Во мне бурлили сильнейшие эмоции, приятные и болезненные одновременно. Они все разом завибрировали, когда мама выдохнула:

– Фух, слава богу. Они здесь такие строгие. Только сегодня разрешили позвонить. – Она поднесла телефон ближе ко рту, чтобы я лучше ее слышала. – Ты где? У тебя все в порядке?

– Да. – Я старалась отвечать искренне, чтобы она мне поверила. Только бы она не переживала за меня. Ни в коем случае нельзя отвлекать ее от цели, к которой она шла. Все мои трудности и проблемы сейчас не важны.

– Я все время думаю о тебе.

Пока я слушала ее, поняла, что прожила целую неделю в боязливом ожидании этого момента, целую неделю, в течение которой я ничего о ней не знала и постоянно задавалась вопросом, в порядке ли она, и вспоминала ее полные тоски глаза, умоляющие не оставлять ее там.

Меня охватывала дрожь, к горлу подкатывала тошнота. Мучительное ожидание звонка и страх перед ним спутывались в клубок при одной мысли, что скоро я услышу ее – или не услышу. Но мама позвонила. И в ее голосе не было ни злости, ни гнева.

– Я скучаю по тебе, – сказала она шепотом.

Что-то внутри меня грозилось расколоться, но я собрала сердце в кулак, и оно с визгом заскрипело. Молоточки, валики и колесики музыкальной шкатулки в моей груди медленно пришли в движение, заиграв очень нежную, трогательную мелодию.

– Я тоже, – просипела я.

– Ты даже не представляешь, как сильно мне хотелось тебе позвонить.

Я сглотнула. Опустив глаза в пол, я представляла маму, ее белые руки и шелковистую кожу, маму – красивую, как цапля на озере, и такую же одинокую.

– Мама, со мной все в порядке. Правда, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро, – я в Филадельфии.

– В Филадельфии?

Я почувствовала, как от удивления ее мягкий голос словно бы пробудился, как вот-вот готовый распуститься бутон цветка.

– Ты серьезно?

– Ага.

– И как там?

– Здесь все как раньше, – ответила я, хотя на самом деле не знала, как здесь все было раньше, потому что давно растеряла свои детские впечатления о Филадельфии. Я была слишком маленькой, чтобы запомнить подробности нашей поездки, но если у меня и осталось яркое воспоминание об этом городе, то это улыбка моей мамы. – Хотя, наверное, город стал более хаотичным.

Она тихо засмеялась, и ее смех серебряными колокольчиками прозвенел у меня в голове, а по груди разлилось тепло.

– Не могу в это поверить.

Мамин голос продолжал наливаться соками, чистый и спокойный, какой я и не надеялась услышать. Ужас где-то в глубине меня пульсировал, как ссадина, задетая сладостной мелодией ее голоса.

– Я как сейчас вижу реку и статую Рокки Бальбоа с поднятыми руками. Ты ужасно хотела сфотографироваться рядом с ним, помнишь? Пришлось согласиться. – Послышался тихий, почти нервный смех. – А на южной окраине города еще стоят те радужные почтовые ящики? Они были такие милые, тебе очень нравились.

– Мама, – перебила я, – я нашла работу.

Эхо прозвучавших маминых слов медленно рассеивалось в эфире, пока не исчезло. Я вслушивалась в мертвую тишину, ожидая, что мама что-нибудь скажет. Горло перехватило.

– Да ты что, неужели?

– Я работаю барменшей, – пробормотала я, карябая указательным пальцем ладонь, как делала всякий раз, когда нервничала, – в основном по ночам. Но я нашла хорошую квартиру, она не очень близко от работы, но зато в безопасном районе. Она тебе понравится, – продолжала я, слыша, как она молчит. – Она очень светлая. А перед окном стоит красивый диван верблюжьего цвета.

Она по-прежнему молчала.

Я отдала бы все, чтобы облегчить тяжесть этого момента, но ее молчание глодало мои уши, потом мое сердце и, наконец, мои кости. Страх взял горло в тиски, мне стало плохо. Я знала, о чем кричит ее молчание.

Мы были вместе так долго, что разлука стала для нас катастрофой. Я никогда не забуду момент расставания, и всю жизнь буду помнить, что явилось его причиной. Но теперь я не только справлялась без нее, но и, похоже, сдерживала свое обещание.

И она это поняла.

Вдруг на фоне раздался голос. Ей что-то вежливо сказали. «Это моя дочь!» – резким тоном ответила кому-то мама. В ее мягком голосе появились стальные ноты, он звучал неузнаваемо. «В конце концов, могу я поговорить со своей дочерью хотя бы несколько минут?! Я хочу убедиться, что с ней все в порядке!» Ответных слов я не разобрала. Мама вернулась ко мне после долгой паузы, и я все поняла.

– Мне надо идти.

Сердце сжалось от глухих ударов. Я даже не спросила, как она. Я так хотела спросить, как она себя чувствует, все ли в порядке, но больше всего на свете боялась услышать ответ. Этот страх парализовал меня.

– Я позвоню тебе, как только мне разрешат, хорошо?

– Хорошо, – ответила я тихо.

– Будь осторожна, береги себя.

Я подождала, пока она первая прервет звонок. Держала телефон у уха, пока связь не оборвалась и я не осталась наедине со своими невысказанными словами.