Я вернулась в квартиру за несколько часов до рассвета. До своего этажа добралась в полной тишине, опустив голову, держа в руках пакет с продуктами из круглосуточного супермаркета. Я чувствовала усталость, но не физическую – мне на грудь будто повесили свинцовый груз.

Двери лифта открылись на четырнадцатом этаже. Я еще не отошла от маминого звонка, мое сердце покрылось синяками, а мысли улетели куда-то на другую планету. Идя по коридору, я чуть не столкнулась с кем-то идущим мне навстречу.

Это была старушка. Маленькая, полноватая, с серебристо-желтыми волосами и с очками-полумесяцами, висевшими у нее на груди на цепочке из бисера. Я впервые встретила кого-то в этом доме, но не ожидала, что это произойдет посреди ночи.

– Ой, простите… – еле слышно пробормотала я.

– Ничего страшного. – В отличие от меня старушка улыбнулась, причем довольно приветливо, ничуть не смущенная моей невежливостью.

Она шла со стороны моей квартиры, но рядом с моей была только одна дверь. Эта пожилая леди – моя соседка? Не слишком ли поздно для прогулок по коридору?

– Доброй ночи, – попрощалась она со мной и пошла дальше.

Я заметила, что на ногах у нее носки и тапочки. И нахмурилась, наблюдая, как она засеменила маленькими шажками и свернула за угол к лифту. Его металлические двери открылись и закрылись. Она что, пошла гулять в тапках и без верхней одежды?

Ничего себе…

Я покачала головой, отказавшись от попыток что-либо понять. Странноватая пожилая леди могла ходить, как ей вздумается, тем более что она казалась вполне вменяемой. В общем, не моя забота.

Войдя в квартиру, я включила свет, положила пакет на кухонную стойку и огляделась вокруг. Обстановка уютная, гостеприимная. Запах чистоты, красивая старая мебель, огоньки города за окном…

Будь квартира моей, на полках стояли бы вазы с засушенными цветами, на стенах висели бы постеры старых фильмов-нуар, тут и там лежали бы стопки недочитанных книг и обязательно стояла лампа, проецирующая на потолок разные фигурки, как в комнатах у детей, которые боятся темноты, или у взрослых, не переставших любить ночники.

Впрочем, у меня нет времени на подобные глупости. Я даже не знала, долго ли здесь пробуду, и уж точно не собиралась тратить деньги на всякие пустяки. Но сегодня ночью я почувствовала прилив ностальгии, еще более мучительной, чем обычно, словно что-то застряло между костями и продолжало грызть меня изнутри.

Может, поэтому я и купила кактус.

Я достала его из пакета и поставила на полку у окна. Парень-продавец сказал, что, если я буду правильно ухаживать за этим суккулентом, на нем может появиться цветочек.

Ага, как же…

Я посмотрела на маленький ощетинившийся шарик, который торчал из горшка и всеми своими колючками говорил: «Отвали!»

Бросив на него скептический взгляд, я пошла в спальню и начала переодеваться.

Сквозь шторы в полумраке виднелись полоски света от уличных фонарей. Это была комнатка с большой двуспальной кроватью и шкафом у стены, из которого торчал рукав моего свитера. У стены стояло овальное зеркало в поцарапанной позолоченной раме, рядом валялись мои туфли. Я швырнула футболку поло на кровать и вытащила из бюстгальтера деньги, подумав, что надо бы купить такую же сумочку, как у Руби. Я опасалась держать чаевые в кармане брюк, боясь их потерять. Мне нужно что-то более надежное, на молнии.

Я завязала волосы в пучок и забралась на кровать, подобрав ноги. Разгладила смятые купюры. Пересчитала их и положила в конверт, который прятала в изголовье кровати. Вычеркнула в блокноте старую цифру и ниже написала новую.

Закончив с этим, вздохнула и провела рукой по усталому лицу.

Мне нужен душ…

Где-то на улице прогудела сирена, у соседей заплакал ребенок.

Мельком взглянув на свое измученное отражение в зеркале, я снова услышала мамин голос: «Мирея…» Вспомнила запах ее духов, вспомнила ее руки, которые всегда с такой заботой расчесывали мне волосы.

«Мирея…» Ее живой, полный отчаяния голос, который я слышала при нашей последней встрече… Страдальческие, безумные глаза, которые несколько дней назад раскололи мою душу пополам… «Мирея…»

И снова взгляд упал на место чуть ниже ребер. Это случилось непроизвольно, я не хотела туда смотреть.

Видеть шрам – значит снова подумать о том, через что мы прошли. А я больше не желала вспоминать то неузнаваемое лицо, больше не хотела чувствовать едкий, тошнотворный запах рвоты и пота, больше не хотела бороться за то, чтобы любой ценой сохранить детство, которое отныне ассоциировалось у меня не с красивым платьицем, а с лохмотьями.

Я закрыла глаза, прежде чем вспомнить, как ее голос опустошил мое сердце в тот вечер.

– Я сделаю это, – прошептала я в тишине.

И в этот момент испытала глубочайшее отчаяние.

Следующим вечером я впервые опоздала.

О чем-то задумалась в вагоне метро и пропустила нужную остановку, выскочила на следующей, пришлось возвращаться.

До клуба добралась запыхавшаяся, с прилипшими к губам волосами, с покрасневшими щеками и мокрыми от морозных слез ресницами. Я проигнорировала вопросительный взгляд Кристин, проходя мимо стойки ресепшен и очереди гостей, нырнула в гардеробную для персонала, чтобы оставить там пальто.

Наконец вошла в зал, пристегивая к поясу черную кожаную сумочку, купленную днем в магазине возле дома.

Музыка уже вовсю гремела. Я украдкой осмотрелась, но Зоры нигде не увидела.

Возможно, на сей раз удача была на моей стороне…

Не теряя времени, я направилась к рабочему месту, но, оказавшись там, поняла, что я не единственная, кто стремится оказаться за стойкой.

Над столешницей нависла девушка с длинными светлыми волосами, распущенными по спине, в расшитом пайетками платье, отражавшем свет сценических прожекторов и потолочных ламп. А освещение сегодня, надо признать, было не менее затейливым, чем вчера. Ее стройные бедра напряглись, когда, встав на цыпочки, она наклонилась вперед, чувственно двигая накрашенными губами в паре сантиметров от лица Джеймса. Он слушал ее, подперев подбородок, смотрел на нее глазами ребенка, который стоит перед витриной кондитерской.

Я молча понаблюдала за этой идиллией издалека, а потом зашла за стойку. Девушка не могла меня не заметить. Задержав взгляд на моих розовых от мороза щеках, повернулась к Джеймсу, захлопала ресницами и что-то сказала, выпятив губки. Несомненно, что-то столь же чувственное.

Джеймс подмигнул ей, после чего она ушла, а он принялся протирать стаканы.

– Привет, – пробормотала я, становясь рядом.

Когда он мне не ответил, я поздоровалась громче, но ответного приветствия так и не дождалась. Наверное, он оглох… после того как выпил. Однако когда Джеймс пренебрежительно повернулся ко мне спиной, я поняла, что он просто-напросто меня игнорирует.

Ну что с ним не так, а?

Собирая длинные волосы в хвост, как делала всякий раз перед работой, я наблюдала за напарником. Обычно он улыбался мне, еще завидев издалека, как капитан своему рулевому перед выходом в очередной рейс.

Он на меня злился?

Я обдумывала этот единственно возможный вариант, когда Джеймс вдруг вынул из-под стойки полную стопку, поднес ее к губам и осушил залпом.

Какой молодец…

Лицо у него скривилось, глаза сделались злыми. Я наблюдала за ним, скрестив руки на груди и не зная, дать ли ему затрещину или схватить за ухо, как маленького провинившегося мальчика. Его инфантильное поведение и наплевательское отношение к делу меня сильно раздражали. Но повлиять на этого большого ребенка я не могла, поэтому лишь покачала головой, отказываясь с ним связываться. Если Джеймс решил вести себя по-идиотски, это его личное дело.

Вымыв руки, я приняла у официантки квитанцию с заказом. И сразу взялась за работу, замкнувшись в своем пузыре, манипулируя бокалами и бутылками ловко, плавно и точно, что и требовалось при приготовлении качественных коктейлей. Техничность – залог успеха. Я отвлеклась лишь на мгновение, когда Джеймс заправился еще одним шотом, и тогда я чуть не уронила на пол засахаренную вишенку.

Я старалась сохранять концентрацию. Поставила на рабочий стол стаканчик и начала наполнять его льдом. Но снова отвлеклась, когда Джеймс выпил очередную стопку. Он неловко двинул рукой и смахнул на пол мои ломтики лайма.

– Может, хватит уже? – шикнула я, еле сдерживаясь, чтобы не крикнуть. Нервы были на пределе.

Я чуть не задохнулась от возмущения, когда Джеймс рыгнул и вытер рот рукой.

– Эй, я с тобой разговариваю.

– О, теперь она со мной разговаривает, – пробормотал этот кретин.

Он уже плохо контролировал себя: движения замедлились, голос стал хриплым и глухим, как будто у него рот полон меда. Я и в самом деле теряла терпение. Ударив рукой по стойке, я заставила его посмотреть на меня.

– Ты напрашиваешься, чтобы тебя выкинули отсюда?

– Я не лезу в твои дела, и ты поступай так же, – отрезал Джеймс, демонстрируя незрелость и обидчивость.

Ну и ну… Он и правда сопливый ребенок.

– Вчера ты вторгся в мою личную жизнь, а сегодня я стараюсь спасти тебя от увольнения, – постаралась я объяснить разницу между нами.

– Да брось, – саркастическим тоном пробормотал он с жидкой улыбочкой. – Ты была бы просто счастлива, если б я убрался с твоей дороги.

Я нахмурилась, а Джеймс продолжил неуверенными руками протирать стаканы. Обида в его словах прозвучала очень пронзительно и искренне, и это меня поразило, точнее, задело.

Что он несет? Это же неправда. С какой стати он так решил?

«Может быть, потому что ты относишься к нему как к ничтожеству? – пробормотал тихий голос в моей голове. – Как и ко всем остальным…»

Застигнутая врасплох, я часто заморгала. Губы беззвучно зашевелились, пытаясь выдавить из себя какие-нибудь слова, но, когда я увидела, как он поднес ко рту еще одну полную стопку, то решила не говорить, а действовать, поэтому кинулась к нему и выхватила ее.

– Прекрати!

Глаза Джеймса тут же загорелись злобой.

– А ну верни!

– Ты пьян! – выпалила я.

Ситуация ухудшалась. Изо рта Джеймса на меня посыпались ругательства, из глаз – яростные искры. Его всего перекосило от возмущения.

– Ты ведешь себя как маленькая вредная девчонка!

– Это я-то?

– Да, чтоб тебя!

– Тогда скажи, кто из нас пьет на работе?

Джеймс дернул рукой, отмахиваясь от моих слов и угрожающе прищурился.

– Отдай мне стопку, Мирея.

– Фигушки тебе.

– Отдай.

– Сказала же…

Договорить я не успела, так как в следующую секунду он взбунтовался: схватил меня за плечи и отпихнул к стойке – край столешницы больно впился в поясницу. Потребовалось какое-то время, чтобы понять, что происходит. Я подняла голову и посмотрела на него.

Джеймс стоял прямо у меня перед носом: светлые волосы упали на потный лоб; блестящие влажные губы приоткрыты; заторможенный, тяжелый взгляд; замедленные движения; запах алкоголя… Я поняла, насколько близко он стоит, только когда почувствовала его горячее дыхание на своей щеке. Его влажные глаза опустились на мои губы, и что-то внутри меня сжалось, пока не лопнуло.

О чем это он думает?..

Я среагировала до того, как произошло что-то нехорошее: резко отпихнула его. Джеймс отшатнулся, ударившись спиной об бэк, и стеклянный перезвон эхом полетел к потолку.

С кончиков моих пальцев капал алкоголь, стакан я продолжала сжимать в руках. Я стояла неподвижно, пока, уперевшись руками в стойку, Джеймс искал мои глаза. Он смотрел на меня ошеломленно. Интересно, что его удивило – я или он сам? Казалось, он ничего не соображал.

Я не находила слов, будто онемела. Потом Джеймс отвернулся и медленно побрел в сторону туалета, прижав ладонь к губам. Его футболка с логотипом затерялась в толпе посетителей.

Вот же черт!