Старшему поколению новые технологии были ни к чему. Вросли корнями в землю, где каждый кирпич положен своими руками, на гвозди же порой брались кредиты.

Средним было удобно. Дети под присмотром бабушек, всегда есть еда на плите, можно прикорнуть лишний часик с утра. Кто пожалеет, если не мама, не своя, так соседская.

А младшим настоящее раздолье. Никакая специальная социальная адаптация не требовалась. Два двора, соединённых никогда не закрывающейся калиткой, полный дом малышни всех возрастов, бесконечные игры, затеи, вкусняшки, на которые не скупятся взрослые двух семейств.

Не жизнь, а рай!

И вот в такой-то благостной обстановке, с блистательной Полюшкой, умудрился переспать Костас.

О чём думал, понятно – о собственном члене, что теперь делать – вот в чём вопрос.

Думай не думай, делать что-то надо, – решил Костас.

Для начала не мешало бы проверить, как там Поля, узнать, что она думает по этому поводу… К чему готовиться?

Где ставить пресловутую запятую в предложении «казнить нельзя помиловать», хотя, по непроверенным данным, там должно быть тире или двоеточие – вот это и выяснить у Поли.

На кухне Андреевых за столом возвышался Лукьян, наворачивая блины. Напротив него болтала ногами, сидя на стуле, Тыковка. Рядом с братом, облокотившись на огромный бицепс – что он жрёт в своём Норильске, грибы радиоактивные? – устроилась бледно-зелёная Поля.

Мазнула по вошедшему Костасу ничего не выражающим взглядом. Махнула рукой в сторону посудного шкафа, разберёшься сам.

– Ты напекла? – вкрадчиво спросил Костас, прокашлявшись.

Неловкая ситуация, однако…

– Ага. На работу надо, – хрипло ответила Поля, потянулась к чашке с кофе с молоком.

Она всегда пила кофе с молоком. Не капучино из кофе машины, не латте макиато какой-нибудь. Варила в турке и заливала молоком 3,5% жирности, из холодильника, один к одному.

Тяжело сглотнула, вздохнула, погладила нервно себя по горлу, кашлянула, снова поднесла чашку к припухшим губам. Ещё бы не припухшим, конечно, сглотнула…

Костас с такой душой, с таким оттягом вчера заправил ей в рот, что удивительно, что в принципе говорить может…

И ведь справилась. С удовольствием отсасывала, можно сказать, с любовью – так ощущалось, во всяком случае.

– О, Костас! – поприветствовал его неприлично бодрый юбиляр. – Ешь блины-то, Поля ни свет ни заря вскочила, напекла.

– Это она ради старшего, – подал утробный голос Лукьян, на что Поля лишь закатила глаза, удобней устроившись на широкой руке.

Как два настолько разных человека могли родиться у одной пары? Зервасы все примерно одинаковые, привычки, способности, внешний вид… Эти же максимально разные.

Один оболтус, вторая умница и красавица, а как делает минет…

Тьфу ты, жуй блины давай!

– А у нас радость, Костя, – в кухню вплыла мама двух из ларца, разных с лица. – Лукьян внучком нас решил осчастливить.

– Мы уже думали, не дождёмся, – крякнул Николай Анатольевич.

– Дождались, – почесал Лукьян в вороте футболки с V-образным вырезом, являя на свет смачный засос.

– Привёз бы жену на лето, витамины здесь, солнышко, – заворковала будущая бабушка.

– Подумаю, – ответил Лукьян, продолжая с аппетитом жевать.

Cукин сын, не знаешь, восхищаться или плеваться от подобной невозмутимости.

Выбрались на крыльцо с Лукьяном, договорились о встрече. Сегодня с алкоголем не выйдет – Костасу ехать надо, но друг может примчаться в Краснодар. Посидят с чувством, расстановкой, как в старые добрые времена.

– Подружка есть симпатичная у твоей Юльки? – спросил Лукьян.

– Иди дрочи, папаша, – отмахнулся Костас со смешком.

Подружки у Юленьки – славные двадцатилетние студенточки. Любая рассыплется под этим бугаём.

Вышла Поля, всё ещё зелёная. Затолкала брата в дом, бубня, что ей нужно решить рабочий вопрос. Баб своих успеют обсудить, и вообще, кое-кто женат, не станет показывать пальцем – кто.

– Костик, – проговорила Поля, убедившись, что брат убрался. – Спасибо, что проводил меня вчера… до комнаты.

– Да пожалуйста, – ответил Костас, спрятав руки в передние карманы джинсов, выпростав большие пальцы.

– Всё же нормально было? – заглянула ему в глаза Поля. – А вообще, молчи, если меня вырвало, и ты потом убирал, я не хочу этого знать никогда в жизни, – простонала она.

– Ты не помнишь, что ли ничего? – опешил Костас.

– Почему, помню. Мясо ты пожарил, вкусно очень, спасибо. Коньяк помню… а больше ничего. Что-то случилось?

– Ничего, не волнуйся, – улыбнулся Костас. – Развезло тебя просто быстро, засыпать начала за столом. Я отвёл в комнату, уложил в постельку, ты сразу вырубилась.

– А… ладно, – повела она нервно плечом. – Но ты всё равно извини, если что.

– Извиняю, – подмигнул Костас.

Шлёпнул по кончику хорошенького носа. Развернулся и пошёл в сторону калитки между двумя дворами.

Обогнала его Соня, на ходу сообщая новость новостей: Илиас всё-таки дурачок совсем!

Не он один, Тыковка, не он один.

Глава 5

– Как себя чувствует Юля? – спросила я брата, не отрываясь от монитора ноутбука, клацая по клавишам, изображая активную деятельность и полное равнодушие.

Интересовалась в дань банальной вежливости, проявляла дружеское участие.

Лукьян вернулся из Краснодара довольный, проспал половину дня, сейчас заглянул ко мне в офис, я как раз только вернулась с объекта, и что-то рассказывал, радуясь, как ребёнок.

Тридцать четыре года мужику, приличный карьерный рост, хороший достаток, а он в состоянии радоваться мороженому в вафельном рожке или восторженно удивляться удобным креслам в кинотеатре.

– Не понимаю, что Кос в ней нашёл, – со смешком ответил Лукьян, снисходительно поморщившись.

Вообще-то, я тоже не понимала, но держала своё драгоценное мнение при себе, потому никак не отреагировала. Подняла полный равнодушия взгляд на брата и, словно между делом, сказала:

– Молодость?

– Двадцать лет – это не молодость, это детский сад, – утробно засмеялся Лукьян.

– Она в ординатуре учится, значит, минимум двадцать два, – поправила я.

– Это всё решает, конечно, – кивнул Лукьян. – Всё равно сопля. «Кринж» и «ролф» устарели, короткие носки сейчас не носят, – явно передразнил он Юлю, вызывая во мне бурю восторга. – Женщина всё-таки постарше должна быть, чтобы было о чём трах… поговорить, – поправился он.

– Переживаешь, что придётся сменить носки? – усмехнулась я в ответ, решив проигнорировать лексику таймырского медведя, его уже не исправить, братом же он быть не перестанет.

– Мне пофиг, я шерстяные в основном ношу, или махровые, – засмеялся Лукьян. – Что мы о Юльке этой? Сегодня одна, завтра другая, – пренебрежительно продолжил он. – Лучше скажи, как ты? Нашла кого-нибудь?

– Зачем? – уставилась я на брата, на этот раз совершенно искренне задавая вопрос.

– Мы думали, ты долго одна не будешь… такая-то красавица, умница всяко мужчину нормального заведёшь, – промычал Лукьян, водя взглядом по кабинету.

Не умеет он в личное, в откровенное, явно родители просили разузнать, что к чему. Не даёт им покоя мой статус матери-одиночки. Хотят, чтобы всё как у людей было.

Уверена, если бы я развелась, как Ира, муж бил меня и изменял, но всё-таки имелся, они бы легче пережили моё «фиаско». В этом случае муж-мудак во всём виноват, а когда дочь родила неизвестно от кого, и все об этом знают – она виновата.

– Зачем мне мужчина? – переспросила я.

– Мужик – это человек такой, который помогает, проблемы твои решает, – назидательно проговорил Лукьян.

– Мужчины, Лукьян, проблемы создают, а не решают, – ответила я в тон брату. – Тебе ли не знать. Назови хоть одного мужчину, который в состоянии решить хотя бы одну, одну, – подчеркнула я, – проблему.

– Я, – невозмутимо показал на себя пальцем.

Я закатила глаза от услышанного. Конечно, конечно, курс антибиотиков по возвращению домой решит все проблемы…

Бедная его жена, не удивительно, что она сюда не приезжает. Здесь же все заборы обоссаны этим кобелём. Ходить и оглядываться, с кем спал твой муж, с кем нет – сомнительное удовольствие. Впрочем, вряд ли в Норильске он надевает пояс верности, но в отпуске хочется отдохнуть, положительных эмоций набраться, забыться на время, а не вздрагивать от каждой встречной юбки, как дома.

– Кос, – привёл он ещё более неподходящий пример.

Действительно, развестись, оставить жену с двумя детьми на севере – образец решения проблем.

К тому же, Лукьян, насколько я знала, не скрывал, что женат. Девушек для своих одноразовых приключений выбирал постарше, не обременённых мечтами о светлом будущем. Костик же Юле мозги полощет, а сам…

Воспоминания о том, чем занимался Костик в отсутствие постоянной подружки, вызвали тяжесть внизу живота.

– Отец, – добавил Лукьян, победно глянув на меня.

– Уговорил, – фыркнула я. – Сегодня же дам объявление в газету: «ищу умудрённого опытом, убелённого сединами старца, желательно с инфарктом в анамнезе».

– Шутит она, – оскалился Лукьян. – Ладно, пошёл я вещи собирать, самолёт сегодня ночью.

– Машину мою возьми, – протянула я брелок.

– Не, я пешком. Погоды стоят волшебные. Дома снег лежит, морозит, а здесь сады цветут. Красота.

– Переезжайте, – пожала я плечами, заранее зная ответ.

Брат переедет если только на пенсии, несмотря на то что у него куплена квартира в Краснодаре и в нашем городке, в качестве вложения денег. Прирос он к Таймыру своему, будто мёдом там намазано.

– Лучше вы к нам, – хохотнул брат. – Чуть не забыл, Кос тебе передал, – протянул полиэтиленовый пакет с изображением цветочков, с пластиковыми ручками-зажимами.

С такими бабульки на базар ходят. Практично и нарядно.

– Что это? – взяла я пакет, покрутила в удивлении.

– Не смотрел. Документы какие-то сказал… папка внутри.

– А… спасибо, – кивнула я.

Зервас Констатинос забыл, что давно изобрели скан, электронную подпись, всевозможные мессенджеры? Что «кринж» стал «кринге», мы в курсе, длину носков отслеживаем, а документы передаём в пакете с цветочками.

Боже, как трогательно.

Лукьян ушёл, я вытащила содержимое пакета. Действительно, пухлая канцелярская папка, пластиковая, на резинках, забитая бумагой. Трясущимися от волнения руками дёрнула эти резинки, вытряхнула содержимое – пустые белые листы формата А4.

Долго смотрела на то, что вижу, пытаясь решить загадку… что хотел сказать автор, вернее – Костик.

Костик ничего не хотел сказать.
Хватит в подсознанье к нему влезать,
Хватит фантазировать ерунду.
Костик ничего не имел в виду…^[2]

В злости на Зерваса, себя самою и весь мир, я смахнула листы на пол, готовая отчаянно зарыдать, чего не делала, кажется, лет с пяти.

Взгляд опустился вниз, из-под листа выглядывал уголок открытки.

Рванула, выхватила прямоугольную картонку с изображением сердечка с цветочками и банальной надписью «Самой прекрасной девушке», перевернула, не дыша, и обмерла…

Кажется, сейчас самое время рыдать.

Упасть на пол, начать бить ногами, руками, колотиться со всей силы головой о дубовый паркет.

«Повторим?» – гласила размашистая надпись, сделанная рукой Костаса.

И адрес базы отдыха в нескольких километрах от города, с неплохим ресторанчиком, бассейнами из горячего источника и обычной, холодной водой, благоустроенными домиками…

Онемевшими руками я собрала листы, сложила в ровную стопку. Посидев с минуту в полной тишине, отправила на положенное им место – в нижний ящик тумбы, где хранились упаковки канцелярской бумаги – шлёпнулась в кресло, резким движением перевернула открытку, иррационально надеясь, что подпись исчезнет.

«Повторим?»