Я рассказал жене об этом приглашении, когда мы ехали обратно домой на общественном транспорте. Я вспомнил тот разговор, во время которого Диего поведал мне, что подумывает открыть футбольную школу, и, если говорить начистоту, мне надоело проводить всю ночь без сна на Пасео-де-Грасия, мерзнуть и держать в руках деревянную палку, которой нужно было защищать пожертвования для несчастных прокаженных от воришек, которые должны были неизбежно нагрянуть. Я жадно предвкушал день барбекю, не только из-за восхитительного мяса, которое мастерски обжарил дон Диего, отец «Пушка». Если честно, мне не терпелось узнать, что было уготовано нам судьбой. В воскресенье мы подъехали к стадиону рано. Мы долго ждали до тех пор, пока резко, словно искра, не появился лихой красный Volkswagen Golf, рыча мотором в качестве приветствия. Однако, к моему удивлению, вместо Диего за рулем сидел друг «Десятки» Нестор Варроне. Мы сели в машину и, не успев даже моргнуть глазом, добрались до особняка в Педральбесе, расположенном в 1 км и нескольких метрах от стадиона. Мы вылезли из «Гольфа» и с некоторым разочарованием заметили, что сад заполонили члены семьи и друзья хозяев, в том числе Хорхе Ситерпилер. Должен признаться, что я представлял себе гораздо более задушевный вечер. Грилем заведовал дон Диего, и это обстоятельство предрекало нам сочный обед. Все лучше, чем ничего…

Во время обеда моя жена упомянула, что школа Club Tennis de la Salut организует турнир для молодежи, и спросила у Рауля «Лало» Марадоны, которому было 16 лет и который достаточно хорошо владел ракеткой, не хотел бы он поучаствовать в нем. Донья Тота и дон Диего уговаривали своего второго сына принять предложение, и он согласился. Он весьма быстро об этом пожалел: жребий свел его с игроком номер один в Испании в своей возрастной категории – Фернандо Гарсии Льео. В день матча Лало прибыл на арену с головы до пят разодетый в премиальные вещи от Puma и в сопровождении свиты из аргентинцев, включая мальчика с видеокамерой. Это он выглядел как номер один, а Гарсия Льео – как скромный мальчик, подающий мячи. Матч закончился со счетом 6:0, 6:0. Думаю, он завершился быстрее, чем я писал это предложение. Несмотря на это разгромное поражение второй свой матч Лало провел хорошо. Тренером сборной Бельгии на турнире был аргентинец. Он подошел ко мне и спросил, записался ли Рауль на парный турнир.

– Нет, ему не с кем играть.

– У меня есть мальчик, который хочет участвовать, но остался без пары, потому что нас нечетное количество. Рауль захочет взять его в напарники?

Я задал этот вопрос Лало, и он согласился. На следующий день Рауль и его партнер одержали победу – бельгиец оказался восхитительным игроком, – и аргентинская братия, которая снова наводнила клуб, праздновала так, словно пара выиграла Уимблдон. Клаудия, которая всегда отличалась талантом выстраивать отношения с людьми и принимать гостей, объявила, что Диего приглашает всех членов бельгийской команды на барбекю к ним домой в Педральбес. Детишки не могли в это поверить. Возможность познакомиться с Диего обрадовала их больше, чем собственные победы!

Этот веселый вечер включал в себя мини-турнир по теннису, в котором Лало и Диего весьма неплохо показали себя на фоне талантливых бельгийских ребят. Когда пришло время десерта, Клаудия раздала шоколадные конфеты, а Диего спросил у присутствующих, хотели бы они сходить на футбольный стадион. Руку подняли все, кроме меня. Я не хотел злоупотреблять щедростью четы Марадона-Вильяфаньес. Диего вытянул из кармана пачку билетов на игру, в которой на следующий день на «Камп Ноу» должны были сойтись «Барселона» и «Атлетик» из Бильбао – действующие чемпионы Испании. Их противостояние, в котором уже стали проявляться нотки ярого принципиального соперничества, закончилось под марш настоящей войны. Это была историческая встреча, разделившая карьеру Диего на «до» и «после». Как и мою жизнь.

Глава 3
На пороге революции^[18]

Однажды я прочитал в одной книге – не помню, какой, – что в севернокитайском языке слово «кризис» состоит из двух символов, которые прописью можно отобразить как «вэй» и «цзи». «Вэй», как кажется, обозначает «опасность» или «риск». «Цзи», в свою очередь, символизирует диаметрально противоположное понятие – «возможность». Несомненно, у китайцев оптимистичный взгляд на жизнь, основанный на тысячелетней культуре, что прошла через сотни трудностей, ошибок и падений, но существует до сих пор. В субботу 24 сентября 1983 года на Диего обрушилось жуткое цунами. Но вместо того, чтобы смириться с пессимистичными прогнозами и медленно опуститься на морское дно, он отчаянно сражался с грозным течением до тех пор, пока не выбрался из водоворота, оседлал волны и прибился к берегу успеха.

Пока аргентинцы, бельгийцы и, конечно, тысячи каталонцев любовались игрой Диего в пас и голами Мигеля Анхеля «Перико» Алонсо^[19] и Хулио Альберто Морено, я слушал игру по радио и писал письмо (тогда еще не существовало электронных писем или мессенджеров) своему другу в Аргентине. Вдруг комментатор объявил, что Диего уносят с поля на носилках после жестокого удара, который нанес ему один из баскских защитников – Андони Гойкоэчеа. В то время журналисты, которые вели репортаж, не подозревали о тяжести его травмы, однако я нутром чувствовал, что произошло нечто серьезное. Никогда этот парень не покидал поле в таком состоянии, и уж тем более на носилках. После игры один из репортеров сообщил, что Диего на машине скорой помощи доставили в клинику Асепейо. Карлес Бестит, глава медицинского штаба каталонского клуба, незамедлительно доложил, что Диего получил «перелом латеральной лодыжки малоберцовой кости левого голеностопа с растяжением и разрывом внутренней латеральной связки», и настаивал на том, чтобы игрока прооперировали как можно скорее. Провести операцию поручили Рафаэлю Гонсалесу Адрио, травматологу с блестящей репутацией, чью кандидатуру поддержали Сесар Менотти и бывший врач сборной Аргентины на чемпионатах мира 1978 и 1982 годов Рубен Олива, которому Диего безоговорочно доверял. Олива, проживавший в Милане, поговорил с Гонсалесом Адрио по телефону, и они оба согласились, что необходимо срочно прооперировать Диего, поскольку в случае промедления образование костных спаек может иметь очень серьезные последствия. В это время Диего мучился от боли, которую причиняли ему и переломом, и неопределенность своего будущего. Перед тем, как подействовала анестезия, он умолял Гонсалеса Адрио сделать все возможное, чтобы он смог вернуться на футбольное поле. Врач гарантировал ему, что через несколько месяцев он снова сможет играть… однако его самого одолевала неопределенность.

Пока Диего два часа лежал на операционном столе, а Клаудия почти до потери сознания молила всех святых о том, чтобы все закончилось хорошо, в СМИ разворачивались жалкие пререкания. Тем временем Сесар Менотти обличал некомпетентность судьи Бартоломе Хименеса Мадрида, который не просто оставался равнодушным к грубой игре футболистов из Бильбао, но и почти никак не отчитал Гойкоэчеа за его зверский удар. «Чтобы ситуация изменилась, кто-то должен умереть», – рычал от ярости аргентинский тренер. Его баскский коллега, Хавьер Клементе, не оправдал своей фамилии, часто встречавшейся в именах римских пап. «Я горжусь своими игроками», – лаконично и дерзко заявил он, сидя в гостевой раздевалке. Никто не сомневался, что он имел в виду конкретно неистовство «хорошего парня» Андони, поскольку его команда только что потерпела крайне унизительное поражение со счетом 4:0. Порицаемый всеми Гойкоэчеа преуменьшал жестокость своего поступка, который описал как «рядовое событие матча» и за которое, по его мнению, он не заслуживал «никаких санкций». Дисциплинарный комитет лиги посчитал иначе: его отстранили на 18 матчей; после апелляции дисквалификацию сократили до 7 игр. Гойкоэчеа, носивший прозвище «Мясник из Бильбао», положил бутсу, которой он ударил Диего, в стеклянный ящик и сделал ее главным атрибутом жуткого алтаря, установленного в гостиной у него дома. Вспоминая это происшествие много лет спустя, Диего говорил, что Андони напал на него «на нашем поле, в 60 метрах от их ворот, но это меня в Стране Басков провозгласили персоной нон-грата».

На следующее утро после той судьбоносной игры мы с Кармен направились в клинику Асепейо проведать Диего. Там мы встретили Хорхе Ситерпилера, а также ряд родственников и друзей «Десятки». Врачи на минутку позволили нам увидеться с ним: в палате мы застали его улыбающимся, его волосы были спрятаны под белую шапочку, а на левую ногу был наложен гипс. Он рассказал нам, что операция прошла очень хорошо, что врачи установили ему два стержня, призванных помочь сломанной кости срастись, и что через несколько недель их извлекут посредством новой операции. Мы сказали ему пару приободряющих фраз и, выходя из палаты, также попытались подобрать слова утешения для Клаудии. Через два дня «Пушок» смог вернуться домой.

В течение нескольких дней я возвращался в Педральбес проведать Диего, так как мне было интересно узнать, как проходило его восстановление. Однажды я обнаружил Диего в немного подавленном состоянии. Он объяснил мне, что до него дошли пересуды и газетные статьи, пророчившие, что он больше не сыграет или что он уже не будет прежним, и Диего боялся, что травма так и не позволит ему вернуться на поле. «Я не хочу уходить из футбола, не побывав капитаном Аргентины», – признался он мне со слезами на глазах. Я пытался утешить его, придать ему уверенности. Я отметил, что Олива был настроен очень оптимистично и что не было никаких существенных причин для беспокойства. Несмотря на это Диего продолжил проклинать свою судьбу. Он рассказал мне, что год назад, во время лечения от тяжелого гепатита, который вывел его из строя почти на три месяца, он встретился с главным тренером сборной Аргентины Карлосом Билардо. Беседа состоялась в местечке на побережье Коста-Брава, которое «Десятка» выбрал для подготовки к своему возвращению на «Камп Ноу». Во время того разговора слова Билардо тронули его: он заявил, что Диего станет капитаном национальной сборной. Однако прежде, чем ему довелось снова надеть бело-голубую футболку и эту драгоценную повязку на рукав, Гойкоэчеа уничтожил его лодыжку и его мечту.

«Все эти радости у тебя еще будут, вот увидишь», – сказал я ему. Диего кивнул головой, но я чувствовал, что мои слова его не убедили. Я, в свою очередь, не испытывал никаких сомнений: провидение еще укажет ему путь.

В один прекрасный день Клаудия поприветствовала меня и провела в комнату, где Диего осматривал Олива, который пару раз в неделю приезжал из Италии, чтобы проверить, как заживает его больной голеностоп. Вопреки советам барселонских докторов Олива только что снял гипс, поскольку боялся, что иммобилизация сустава затруднит сращивание костей и лодыжка потеряет гибкость. Его решение спровоцировало конфликт с клубными врачами, Гонсалесом Адрио и Беститом, которые предупредили его, что он пошел на «непростительный риск, который может поставить крест на спортивной карьере игрока». Как мы уже знаем, время подтвердило правоту блистательного аргентинского травматолога.

В один момент Олива, который руками двигал левую ногу Диего влево-вправо, не сводя с нее глаз, произнес:

– Сегодня вечером я улетаю в Милан. Вернусь на следующей неделе. Профессор, послушайте меня: начиная с завтрашнего дня заставляйте его по чуть-чуть ходить. Аккуратно забираться на ступеньку, опускать ногу, сгибать ее несколько раз.

Я был поражен! Знаменитый доктор возлагал на меня обязанность принять участие в восстановлении самой важной лодыжки в мировом футболе. И хотя я уже имел за плечами десятилетний опыт работы в региональном спорте, требовавший всеобъемлющей подготовки – из-за бюджетных ограничений технический персонал команд сведен до минимума, и тренер по физподготовке также должен был быть способен поработать кинезиологом^[20], немного психологом, иногда даже массажистом, – для меня это был колоссальный вызов. Часто говорят, что футболисты везде одинаковые, но в Линкольне я не видел никого, кто по своему уровню был бы похож на Диего. Я не мог позволить уникальной возможности поработать с лучшим игроком на планете выскользнуть у меня из рук. Пусть даже на дружеской основе, безвозмездно.