Больше ответа Хаюн меня интересовал Сом И. Тот сразу понял, что мой вопрос касался и его, поэтому поспешно покачал головой: мол, не против. Перспектива поесть за чужой счет Хаюн пришлась по душе, поэтому мы приняли эту звезду в свои ряды – пусть сияет и оплачивает наш ужин. Кто мы такие, чтобы запрещать ему кидаться деньгами налево и направо?

Так нас уже стало четверо.

– Расскажи о себе, Ли Ёнхён. – После очередного тоста потребовала Хаюн в своей «милой» манере. Звучало это не как приказ, а как просьба невинной девушки, но все же в этом «расскажи» были такие повелительные нотки, что проигнорировать нельзя. Я бы сказал, что это скорее напоминало завуалированную угрозу. – Чем занимаешься? Сколько лет? Где работаешь? Хочу знать все!

Я поерзал на месте, потому что задница уже затекла. Подцепил палочками кимчи и захрустел, разрушая тишину, прерываемую только отзвуками дождя.

– Да ничем особенным, – отмахнулся он, играя со стаканом в руке.

– Блогер, что ли? – напирала она. – Похож.

– Нет. – Он рассмеялся. Смех у него был красивый и даже чуточку заразительный. – Для этого я слишком стар.

Мы недоуменно переглянулись, но ничего не сказали в ответ.

– А мог бы крутить мордашкой и собирать миллионы лайков. – Хаюн пожала плечами. – Монетизация, деньги, фанатки – и вот уже айдол.

– Не, не интересно. – Ёнхён провел ладонью по волосам. Только сейчас заметил, что пальто у него сухое, хотя зонтика при нем не было. – У меня очень специфическая работа.

– И какая? – Тут в разговор встрял я. – Едва ли ты нас удивишь.

– Вот представьте, что есть отдельный слой населения. – Он поставил локти на стол и неосознанно шевелил ладонями, сопровождая рассказ небольшими жестами. – Как дети из неблагополучных семей, например. – Краем глазом заметил, как Хаюн напряглась и перестала жевать. – Только я работаю не с ними. Помогаю адаптироваться, решаю какие-то проблемы и выступаю скорее в роли волонтера, нежели полноценного работника.

С мгновение мы все молчали. Что-то меня напрягало в его словах и образе, но, стараясь не подавать виду, я сказал:

– Благородно.

Решили это дело обмыть.

– Кстати, красть у нас, если что, нечего. – Хаюн забрала мою дудку и выпустила дым практически в лицо Ёнхёну. – Мы тоже не блогеры, миллионы не зашибаем и едва сводим концы с концами. Просто говорю заранее.

– Я и не собирался. – Он вновь мягко улыбнулся. – Хотя лица у вас красивые. – Он перевел взгляд на меня. – Могли бы и кривляться, зарабатывая на монетизации.

– Не, слишком нестабильно. – Хаюн кашлянула. – Да и не факт, что получится выйти в рекомендации.

– А я даже не знаю, о чем снимать, – посетовал я, потому что свободного времени у меня было больше. – Без идеи даже лицо не спасет.

– Ну, не скажи. – Она решила со мной поспорить. Язык у нее начал слегка заплетаться. – Парням априори легче раскрутиться. Возьми те же айдол-группы, к парням меньше требований, чем к девушкам. Везде этот сраный сексизм.

– У-у-у, – протянул я. – Началось…

– Нет, ну а что. – Хаюн уже было не удержать. – Сколько сраных требований к девушкам-айдолам вплоть до того, что если она поправилась на один килограмм, то все, ее пора отменять?! А то, как взрослые мужики с удовольствием готовы дрочить на несовершеннолетних подростков, которые только-только дебютировали? Разве это нормально?

– Нет, – одновременно с Ёнхёном сказали мы, даже Сом И покачал головой.

– Именно! А среди обычных людей? – не унималась она. – Девушки, которые выбрали карьеру, – ужасные, но при этом обязательно нужна идиотская вышка, чтобы что? Чтобы я потом безвылазно варила рис, стирала его грязные трусы и нянчилась с ребенком, но зато он мог бы хвастаться своим коллегам-друзьям, какая я клевая?! Ну уж простите, пошел он! И никакой ведь карьерной лестницы для девушек! Где деньги зарабатывать? В к-поп индустрии? Это же сплошное рабство, будто ты не человек, и срать тебе нельзя: посмотрела на парня из другой группы – шлюха, сделала пластику – лицемерная, не сделала – уродина, продвигаешь феминизм – умри. Вот вам и самоубийства среди них!

Я забрал у Хаюн под и сам задымил. Мне ответить было нечего. Сказала как отрезала, и все тут.

– А еще эти убогие неудачники, которые начинают ныть, что женщины не служат в армии, как они! – Она иронично хохотнула. – Видите ли, это портит их никчемную карьеру. Зато они забывают о том, что нам не доплачивают и даже на работу принимают с недовольством: ты же женщина, родишь, перерабатывать будет сложно, ведь тебе к ребенку надо! Нам вообще в этой стране хоть что-то можно делать, чтобы не лилось повсеместное осуждение? – Она налила нам всем еще по порции, но, не дожидаясь, выпила свою раньше. – Да, спасибо за то, что всякие извращенцы теперь не могут фоткать мой зад, но что вообще в мозгах у этих сталкеров, которые ставят камеры в унитазах? Есть ли хоть что-то, что мужчины бы не портили?

Мы промолчали.

– Короче, ненавижу это все! За тату меня тоже многие осуждают, знаете ли, а еще у меня не V-образное лицо, поэтому многих это бесит. Бесит что?! Что я родилась с другой формой челюсти? Идиоты…

– Лукизм цветет и пахнет, – выдохнул я.

– «Ой, у тебя нет двойного века», «ой, я слишком толстая, поэтому буду есть бананы и кофе, чтобы понравиться ему», а потом у них проблемы со здоровьем, РПП и куча всего еще. Только ведь это никого не волнует. Ты должна быть идеальной, и все тут! Милой, робкой, послушной, умной, обязательно красивой, делать мужу массаж пяток каждый вечер и рожать, потому что в стране демографический кризис.

Обиженная на мирскую несправедливость, Хаюн скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула. Дышала она тоже тяжело, все-таки выговорилась на славу. Щеки у нее раскраснелись не только от выпитого, но и от злости, до сих пор бурлящей в ее хрупком теле.

– Я тоже не плейбой в этом прогнившем мире, а вот ты, Ёнхён, мог бы им быть. – Я поднял стакан и выпил. – За дискриминацию!

– Уж не знаю, комплимент ли это, но допустим. – Ёнхён выглядел удивленным тирадой Хаюн. Он повернулся к ней и произнес: – Не воспринимай это за сексуализацию, но вообще ты красивая, а еще, что, на мой взгляд, важнее, – харизматичная и сильная. Крутая.

– Я знаю, – фыркнула она. Посмотрела на часы помутневшим взглядом и, нахмурившись, начала собираться. – Ладно, мне пора.

– Ага, мне тоже, – солгал я, потому что дел никаких у меня не было. Просто с Ёнхёном оставаться наедине не хотелось. – Приятно было познакомиться. – Из вежливости я протянул ему руку. Он посмотрел на меня как-то хитро и пожал ее в ответ. – Хорошего всем вечера. Тебя, может, проводить? – Тут я уже обратился к подруге.

– Не. – Хаюн махнула рукой на прощанье. – Йонг уже подъехал, тут недалеко.

– Хорошо, но все равно отпишись, как сядешь в машину.

– Понято плюс принято. – Она натянула капюшон толстовки, торчащей из-под куртки, на голову и двинулась в сторону той самой мусорки, которая частично проглядывалась в темноте.

С Ёнхёном еще раз прощаться не стал. Просто молча пошел в сторону дома, периодически поглядывая назад, чтобы удостовериться, что он не идет следом. Вернувшись в родные стены и еще даже не разувшись, я повернулся к Сом И и серьезным тоном спросил:

– Он же не человек, да?

Сом И кивнул.

Очередной день в цирке

Прищурив один глаз, я зачарованно катал меж пальцев рисинку, о чем-то думая. На самом деле в моей голове царила тотальная тишина, и я просто отлынивал от работы всеми известными способами – обычно бездумно пялился на витрину, но сегодня настроения смотреть на еду не было.

– Бли-и-ин, и вот че делать-то теперь, – причитал мой сменщик, ковыряясь в телефоне. – Нет, ты только подумай, какая будет катастрофа, если сайт не восстановят…

– Ну… – Я сочувственно пожал плечами, но так медленно, будто просто пытался лениво размяться. – Придется на улицу выходить.

– Да это же совсем шляпа будет, и так все боятся друг друга, а тут легавые быстро всех вязать начнут.

С Чжиыну я работал пятый месяц. Когда-то этот низкорослый тощий парень был моим личным сонбэ, который обучал всем местным премудростям и вырастил из глуповатого стажера вполне себе нормального работника. Точнее, такого, на которого сваливали едва ли не всю работу.

«Хубэ^[13], иди на кассу», или «Джихо, ты что, не видишь, что им на линии нужна помощь?», или «Хубэ-э-э, с тебя витрина, и не делай мозг, у тебя отлично получается, так что ноги в руки – и вперед».

Проблема состояла в том, что обычно мне приходилось делать все одновременно, и, пока я пытался справиться с наплывом обязанностей, меня не забывали пожурить за отсутствие улыбки на лице.

– Блин, будет забавно, если и сам начну на улицу выходить, ха-ха…

– Ты по тюрьме соскучился? – Я удивленно вскинул брови и таки перевел взгляд на него. – Ты хоть годик побудь на свободе.

Главной проблемой Чжиыну было то, что он заядлый фанат запрещенки. Не из тех, кто не сможет вспомнить в конце дня свое имя, но нюхать он любил и вполне мог отдать последние деньги на что-нибудь увеселительное.

На самом деле, он был старше всех в кафе. Ему стукнуло чуть за тридцать, но он вел себя скорее как мой ровесник – сказывались годы, проведенные за решеткой, потому что Чжиыну был зависимым со стажем, и однажды легавые действительно его повязали и упрятали в тюрьму лет на восемь. На ошибках он особо не учился, хотя сам факт того, что Чжиыну все еще был на свободе, говорил об обратном.

– Блин, но так ваще по всей стране, понимаешь? – Чжиыну поднес руку ко рту и слегка прикусил выпирающие костяшки пальцев. – Помнишь, я рассказывал про ту богатую одноклассницу? Она ж прям по-черному употребляет, и даже у них сайт слег, прикинь…

– Сочувствую ей. – Я выкинул рисинку в мусорку, которая стояла в шаге от нас, и, скрестив руки на груди, скривился. – Ломать ее должно не по-детски, я думаю.

– Ага-а…

– Вам что, заняться нечем? – из ниоткуда раздался голос сонбэ, которая собиралась выйти покурить с менеджером Ким. – Там кондитерка вся разбитая, Джихо, иди поправь.

– Да почему снова я? – Капризно запрокинул голову и ткнул в сторону Чжиыну. – Его черед, ничего не знаю.

– Не-не-не, – запротестовал тот. – Я убого ее делаю, и вообще, у тебя рука легкая.

Этот хитрый лис скользнул на несколько шагов назад – к кассе и, помахав рукой, скрылся в посудомойке, оставляя меня один на один с самой нелюбимой витриной. Тяжело вздохнув, я удрученно взглянул на ровные треугольники тортиков, украшенные ягодами и марципановыми фигурками. Перед внутренним взором всплыло лицо того типа, с которым мы пили прошлым вечером. Черт, и до чего же у него классные волосы! Наверняка отгрохал за них в парикмахерской кучу денег. Завидно до жути.

С неохотой взяв деревянную доску и отрезав пергамент, я аккуратно начал выкладывать на нее кусочки тортов, сверяясь с ротацией. День тянулся до безобразия медленно, и все, чего мне хотелось, – побыстрее уйти домой.

С обеда вернулась Пак Мина. Она вышла на линию, завязывая фартук, и кротко улыбнулась мне.

Устроилась она не так давно. В целом она была довольно приятной, но имела один очень существенный минус – была невероятно глупой. Настолько, что, когда подходила к кассе, мне начинали капать на мозг, ведь «Пак Мина не кассир! Встань вместо нее». А еще она не знала, как зовут лидера Северной Кореи, – то вообще была отдельная история, после которой многие начали над ней стебаться.

В какой-то момент менеджер Ким заставила всех и каждого сдавать меню: что входит в порции, какие соусы использовались в блюде, где есть орехи, лук или чеснок. В общем, информация, с одной стороны, полезная, но с другой – нет, потому что порой гости не знали всяких вычурных словечек по типу «шантильи»^[14], и приходилось дополнительно объяснять, что это (да и после сдачи меню у всех в головах была зияющая пустота).

Пак Мина, как типичная студентка, попросила поспрашивать ее. Тогда я ткнул на одно из блюд с кимчи. Вспомнить его Пак Мина, разумеется, не могла: жалась, нервно прикусывала губу и ныла, что ничего не сдаст. Тогда я решил над ней сжалиться и дать подсказку: