– Очень симпатичная деталь туалета, если бы только горничные это понимали, – продолжала тетушка.

– Что именно?

– Передник. Понимаешь, она была горничной во дворце и носила такой забавный муслиновый фартучек. Просто очаровательный. Кстати, а во «Франчайзе» есть горничная? Нет? Что ж, неудивительно. Прошлую они, знаешь ли, морили голодом. Давали ей…

– Ох, тетя Лин!

– Уверяю тебя. На завтрак корочки от тостов. А когда у них бывал молочный пудинг…

Роберт не дослушал, какую гнусность породил молочный пудинг. Несмотря на вкусный ужин, ему вдруг стало тоскливо и тяжело. Если уж добросердечная, глупая тетя Лин не считает зазорным повторять абсурдные слухи, о чем же начнут болтать настоящие сплетницы Милфорда, когда разразится скандал?

– И кстати о горничных: у нас кончился коричневый сахар, милый, так что сегодня придется довольствоваться кусковым, – маленькая горничная Карли попала в беду.

– Хочешь сказать, кто-то вовлек ее в беду?

– Да, Артур Уоллис, подручный из «Белого оленя».

– Что, опять Уоллис?!

– Да, тут уж не до шуток, не так ли? Не понимаю, почему он никак не женится? Ему бы это обходилось гораздо дешевле.

Но Роберт опять не слушал. Он будто вернулся в гостиную «Франчайза», где над ним посмеивались за свойственную юристам нетерпимость ко всяческим обобщениям. Вернулся в унылую комнату с неполированной мебелью, где на стульях валялись какие-то вещи, и никто не думал их прибирать.

И никто, если подумать, не ходил за ним по пятам с пепельницей.

Глава 5

Неделю спустя в дверь кабинета Роберта просунулась маленькая, вытянутая седая голова мистера Хезелтайна. Тот сообщил, что в офисе ждет инспектор Хэллам, желающий с ним повидаться.

Помещение напротив, где всем заправлял мистер Хезелтайн, всегда называлось «офисом», хотя и кабинет Роберта, и комнатенка за ним, где сидел Невил Беннет, тоже явно были офисами, несмотря на ковровые покрытия и мебель из красного дерева. Позади «офиса» располагалась официальная приемная, по размеру соответствовавшая комнатке молодого Беннета, но клиентам фирмы «Блэр, Хэйуорд и Беннет» она никогда не нравилась. Посетители сообщали о своем прибытии в «офисе» и, как правило, задерживались там, чтобы посудачить до тех пор, пока Роберт не сможет их принять. Мисс Тафф давно приспособила крошечную «приемную» для своих нужд: писала в ней письма Роберта вдали от отвлекающих посетителей и надоедливых клерков.

Когда мистер Хезелтайн отправился за инспектором, Роберт с удивлением заметил, что волнуется так, как не волновался со времен своей юности, подходя к доске посмотреть листок с результатами экзаменов. Неужели жизнь его настолько скучна, что чужая беда может так его взволновать? Или дело в том, что всю последнюю неделю он так часто вспоминал Шарпов, что они перестали быть ему чужими?

Роберт взял себя в руки, готовясь выслушать Хэллама. Из его осторожных слов он понял, что Скотленд-Ярд не намерен ничего предпринимать на основании имеющихся на данный момент улик. Блэр обратил внимание на слова «имеющихся на данный момент улик» и правильно оценил положение. Дело не закрывается – разве Ярд вообще когда-нибудь закрывал дела просто так? Пока что полиция собирается подождать.

Ввиду сложившихся обстоятельств мысль о притихшем в ожидании Скотленд-Ярде не то чтобы успокаивала.

– Насколько я понимаю, у них нет подкрепляющих свидетельств, – сказал Роберт.

– Не смогли найти водителя грузовика, который ее подвез, – пояснил Хэллам.

– Ничего удивительного.

– Да, – согласился Хэллам, – ни один шофер не рискнет лишиться работы, признавшись, что кого-то подвез. Тем более девушку. У транспортных компаний на этот счет строгие правила. А уж если девушка влипла в неприятности и полиция взялась задавать вопросы, то никто в здравом уме не признается, что хотя бы видел ее. – Хэллам взял предложенную Робертом сигарету. – Им нужен этот водитель, – прибавил инспектор. – Или кто-нибудь в этом роде.

– Да, – задумчиво произнес Роберт. – Как она вам, Хэллам?

– Девочка? Не знаю. Славная. Кажется, вполне искренняя. Могла бы быть моей дочерью.

«Вот что их ждет, если дело дойдет до суда», – подумал Блэр. Каждому присутствующему девочка, дающая показания, непременно будет напоминать собственную дочь. Не потому, что похожа на беспризорницу; как раз наоборот. Добротная школьная куртка, неприметные волосы, юное, не тронутое косметикой личико с милыми ямочками на щеках, широко расставленные честные глаза – не пострадавшая, а мечта представителей обвинения.

– Обычная девочка, такая же, как другие ее сверстницы, – продолжал рассуждать Хэллам. – Ничего плохого о ней сказать не могу.

– Значит, вы не судите людей по цвету глаз, – сказал Роберт как бы невзначай, все еще думая о девочке.

– Ха, еще как! – вдруг заявил Хэллам. – Уверяю вас, существует определенный оттенок светло-голубого цвета, который может заклеймить человека, прежде чем тот успеет раскрыть рот. Обладатели таких глаз – лжецы все как на подбор! – Он помолчал и затянулся сигаретой. – Если подумать, они и на убийство способны, хотя я встречал не так уж много убийц.

– Вы меня пугаете, – сказал Роберт. – Теперь буду держаться подальше от обладателей светло-голубых глаз.

Хэллам ухмыльнулся:

– Ничего страшного, главное – как следует спрятать бумажник. Все такие голубоглазые лгут ради денег. А убивают, только если совсем запутаются в собственном вранье. Настоящего убийцу отличает не цвет глаз, а то, как они поставлены.

– Поставлены?

– Да. Они поставлены неправильно. В смысле, глаза. Так, будто им место на разных лицах.

– Я думал, вы встречали не так много убийц.

– Да, но я читал множество дел об убийствах и изучал фотографии. Меня всегда удивляло, что ни в одной книге об убийствах об этом не говорится, а это ведь так часто бывает. Я имею в виду неправильно поставленные глаза.

– То есть это ваша собственная теория.

– Результат моих личных наблюдений, да. Советую вам самому взглянуть. Очень любопытно. Я дошел до того, что теперь выискиваю этот феномен.

– На улице?

– Нет, не до такой же степени. Но когда поступает новое дело об убийстве, я жду фотографий, а когда их получаю, думаю: «Ну вот! А я о чем говорил?»

– А если на фотографии глаза совершенно правильные?

– Тогда это почти наверняка то, что называется случайным убийством, то есть совершенным при таких обстоятельствах, при каких каждый мог бы стать убийцей.

– А если бы вам попалась, например, фотография его преподобия пастора из Нижнего Дамблтона, для которого благодарные прихожане устроили праздник в честь пятидесятилетия преданного служения, и вы бы заметили, что глаза пастора поставлены совершенно неправильно, к какому бы вы пришли заключению?

– Что он доволен женой, дети его слушаются, денег на жизнь ему хватает, политикой он не занимается, ладит с местными большими шишками, а службу вести ему позволяют так, как он сам того пожелает. Иными словами, ему незачем кого-то убивать.

– По-моему, вы умеете ловко выкручиваться.

– Ха! – угрюмо воскликнул Хэллам. – Похоже, я зря потратил свои полицейские умозаключения на человека с юридическим складом ума. А я было подумал, – вставая, прибавил он, – что адвокату пригодились бы бесплатные советы о том, как оценивать незнакомцев.

– Я бы сказал, – заметил Роберт, – что вы развратили мой невинный ум. Теперь я не смогу разговаривать с клиентами, не обращая внимания на цвет глаз и симметричность их расположения.

– Ну хоть что-то. Вам давно пора узнать правду жизни.

– Спасибо, что вы зашли сообщить мне новости о «Франчайзе», – сказал Роберт, взяв себя в руки.

– В этом городе говорить по телефону, – сказал Хэллам, – все равно что по радио объявлять.

– В любом случае спасибо. Я должен сразу же поставить Шарпов в известность.

Когда Хэллам ушел, Роберт поднял телефонную трубку.

Хэллам был прав: свободно говорить по телефону Роберт не мог, но он хотел сообщить даме из «Франчайза», что собирается навестить их и передать хорошие новости. Это их хоть немного успокоит. Кроме того, взглянув на часы, он установил, что как раз подойдет время ежедневного послеобеденного отдыха миссис Шарп, а значит, ему, вероятно, удастся избежать встречи со старой фурией. В сознании возникла не до конца оформленная мысль о встрече с Марион Шарп наедине.

Но на звонок никто не ответил.

Роберт минут пять подряд тщетно набирал номер. Шарпов не было дома.

Пока он возился с телефоном, в комнату вошел Невил Беннет – как обычно, в ужасном твидовом костюме, в розоватой рубашке и пурпурном галстуке. Прижав трубку к уху и разглядывая Невила, Роберт в сотый раз подумал о том, что станет с фирмой «Блэр, Хэйуорд и Беннет», когда она выскользнет из крепкой хватки Блэра и перейдет в руки юного отпрыска семейства Беннет. Мозги у Невила были, однако проку от них в Милфорде мало. Милфорд требовал, чтобы человек, достигший совершеннолетия, остепенился. Но Невил упорно не желал принимать мир таким, какой он есть, по-прежнему активно, пускай и несознательно, эпатируя его. Костюм – прямое тому доказательство.

Не то чтобы Роберт требовал от юноши носить традиционный черный костюм. Сам Роберт предпочитал серый твид, да и деревенские клиенты свысока смотрели на «городской» стиль. (Тогда, по телефону, Марион Шарп неосторожно назвала адвоката, одетого по городской моде, «ужасным маленьким человеком в полосатых костюмах».) Однако твид твиду рознь. Твид Невила гротескно отличался от твида Роберта.

– Роберт, – сказал Невил, когда Роберт с унылым видом проигравшего положил трубку, – я закончил с бумагами по делу Кэлторпов и думал прокатиться в Ларборо, если у тебя больше нет для меня поручений.

– А ты не можешь с ней по телефону поговорить? – спросил Роберт.

Невил в свободной современной манере был как бы помолвлен с третьей дочерью епископа из Ларборо.

– Да нет, я не к Розмари собираюсь. Она уехала на неделю в Лондон.

– Видимо, на митинг возле Альберт-холла? – спросил Роберт, пребывавший в скверном настроении от того, что ему не удалось порадовать Шарпов добрыми вестями.

– Нет, возле Гилдхолла, – сказал Невил.

– Что на этот раз? Вивисекция?

– Порой ты чудовищно старомоден, Роберт, – с видом торжественного долготерпения произнес Невил. – В наше время никто, кроме пары-тройки психов, не протестует против вивисекции. Это митинг по поводу того, что наша страна отказалась дать убежище патриоту по фамилии Котович.

– Насколько я знаю, этого так называемого патриота разыскивают в его собственной стране.

– Да, его враги.

– Нет, полиция. Из-за двух убийств.

– Это были казни.

– Невил, ты случаем не последователь Джона Нокса ^[4]?

– Господи, конечно, нет. Он-то тут при чем?

– Он верил в самосуд. Я смотрю, эта идейка и у нас набирает популярность. Впрочем, если выбирать между мнением Розмари по поводу Котовича и мнением особого отдела полиции, то я на стороне полиции.

– Полиция лишь выполняет приказы министерства иностранных дел. Это любой знает. Но если я начну разъяснять тебе тонкости дела Котовича, то опоздаю на фильм.

– Что за фильм?

– Французский. За этим я и еду в Ларборо.

– Полагаю, тебе известно, что вся эта французская чепуха, которую с таким восторгом потребляет британская интеллигенция, в родной стране считается весьма второсортной? Ну да ладно. Не мог бы ты по дороге остановиться у «Франчайза» и бросить записку в их почтовый ящик?

– Могу. Давно хотел поглядеть, что там за забором. Кто там теперь живет?

– Пожилая дама с дочерью.

– Дочерью? – заинтересовался Невил.

– С дочерью средних лет.

– А-а! Ладно, только пальто возьму.