Я задумалась над вопросом психолога. Когда именно я впервые ощутила этот перекос?

– Мне было, наверное, лет шесть, – наконец произнесла я. – Мы были у бабушки в деревне. Мама что-то предложила – кажется, поехать на озеро. Но дедушка сказал «нет». Просто «нет», без объяснений. И все согласились. Даже мама, которая так хотела поехать. Я помню, как спросила: «Почему мы не поедем?» А мама ответила: «Дедушка сказал нет, значит – нет».

Марина Сергеевна кивнула:

– И как вы это восприняли тогда?

– Я подумала, что дедушка знает что-то, чего не знаем мы. Что-то важное. Что у него есть причина, просто он не хочет ее озвучивать, – я грустно улыбнулась. – Мне казалось, взрослые мужчины обладают какой-то тайной мудростью, которой нет у женщин.

– А сейчас вы понимаете, что произошло?

– Сейчас? – я горько усмехнулась. – Сейчас я понимаю, что это была просто власть. Необъяснимая, неоспоримая власть мужчины над женщиной. И начало моего обучения подчинению.

Марина Сергеевна делала пометки в блокноте:

– Это важное наблюдение, Лея. Многие из нас с детства впитывают определенную иерархию отношений. И когда мы вступаем во взрослую жизнь, эти модели кажутся нам естественными, даже если они токсичны.

Я кивнула:

– В моей семье не было открытого насилия. Мой отец никогда не бил маму. Но была… система. Он принимал решения. Он говорил громче. Его слово было последним. А мама… мама подстраивалась.

– Ваша мать была образцом для подражания, – мягко заметила Марина. – Дети учатся прежде всего наблюдая. И если девочка видит, что ее мать подчиняется, уступает, молчит – она учится делать то же самое.

Я посмотрела в окно, за которым виднелся двор центра. Илья играл с другими детьми в футбол, его звонкий смех доносился даже сюда.

– Я не хочу, чтобы Илья перенял модель Романа, – тихо сказала я. – Не хочу, чтобы он вырос, считая, что с женщинами можно так обращаться.

– Тот факт, что вы ушли, уже меняет его перспективу, – Марина отложила блокнот. – Вы показали ему, что насилие не норма, что женщина имеет право на безопасность и уважение.

Я вспомнила глаза Ильи, когда он увидел, как Роман душил меня. Ужас, непонимание, но и что-то еще – осознание. В тот момент он увидел своего отца таким, какой он есть на самом деле.

– Вы упоминали мать, – продолжила Марина. – Вы поддерживаете с ней связь?

Я покачала головой:

– Не сейчас. Роман наверняка следит за моими родителями, ждет, что я выйду на контакт.

– А раньше? До всех этих событий?

– Мы общались, конечно. Но… поверхностно, – я помедлила. – После того, как родился Илья, я виделась с ней в основном по праздникам. Рома не особо жаловал моих родителей. Считал их… примитивными.

– Это типичная тактика абьюзера – изолировать жертву от семьи и друзей, – заметила Марина. – Но меня интересует другое. Вы говорили с матерью о том, что происходило в вашем браке? О поведении Романа?

Я вспомнила разговор с матерью три года назад. Тот единственный раз, когда я рискнула намекнуть на правду.

– Однажды, – тихо сказала я. – Когда она заметила синяк.

– И как она отреагировала?

– Она… – я сглотнула ком в горле. – Она сказала: «Мужчины бывают разными. Главное – ради ребенка. Всё должно быть ради него».

Марина сделала еще одну пометку:

– Она не поддержала вас. Не сказала, что насилие недопустимо. Не предложила помощь.

– Нет, – я покачала головой. – Она фактически посоветовала терпеть. Ради Ильи.

– Это часть той же системы, – объяснила Марина. – Системы, в которой женщина должна жертвовать всем – своим счастьем, здоровьем, даже безопасностью – ради сохранения семьи. Системы, в которой «терпеть» и «быть хорошей женой» стали синонимами.

Я задумалась над ее словами. Внезапно всплыли воспоминания из детства – фразы, брошенные как бы между делом, но засевшие глубоко в подсознании.

«Будь послушной девочкой» – когда я спорила с отцом. «Уступи, ты же девочка» – когда я конфликтовала с мальчиками во дворе. «Не перечь мужчине» – когда я возражала дяде за семейным ужином.

– Я вся состою из этих наставлений, – прошептала я. – Меня буквально воспитали для такого брака, как с Романом.

– Многих из нас воспитывали с этими установками, – кивнула Марина. – Но не все оказываются в абьюзивных отношениях. Важно понимать: то, что произошло с вами – не ваша вина. Роман сделал сознательный выбор, используя насилие как инструмент контроля.

– Но я позволяла ему, – возразила я. – Годами.

– Вы выживали, – мягко поправила Марина. – Вы делали то, что считали необходимым для защиты себя и сына. И в конечном итоге, Лея, вы нашли в себе силы уйти. Это требует огромного мужества.

Я неуверенно кивнула:

– Иногда мне кажется, что я всё еще там. В той квартире, под его контролем. Просыпаюсь по ночам в панике, думая, что всё это – свобода, безопасность – просто сон.

– Это нормальная реакция на травму, – заверила Марина. – Ваше тело и разум еще не до конца осознали, что опасность миновала. Но со временем эти ощущения станут реже.

Она сделала паузу, затем спросила:

– Лея, вы думали о том, чтобы поговорить с матерью сейчас? Объяснить ей ситуацию?

Я напряглась:

– Вы думаете, это безопасно?

– Безопасность – главный приоритет, – Марина покачала головой. – Я не предлагаю вам раскрывать свое местонахождение или встречаться лично. Но иногда разговор с родителем, даже трудный, может быть важной частью исцеления. Конечно, только если вы чувствуете себя готовой.

Я задумалась. Была ли я готова? Смогу ли я говорить с мамой, не обвиняя, но и не принимая больше ее молчаливого одобрения насилия?

– Я подумаю об этом, – наконец сказала я.

Выйдя из кабинета Марины, направилась во двор. Илья заметил меня и помахал рукой, не прерывая игру. Я улыбнулась ему и села на скамейку под деревом.

Рядом устроилась женщина с коротко стрижеными седыми волосами – Надежда, тоже жительница центра. Ей было около пятидесяти, и она ушла от мужа после тридцати лет брака.

– Тяжелая сессия? – спросила она, заметив мое выражение лица.

– Да, – я вздохнула. – Много воспоминаний о детстве. О том, как всё начиналось.

Надежда понимающе кивнула:

– Знаешь, что самое страшное? Я не могла понять, в какой момент всё пошло не так. Он не был чудовищем с самого начала. Или я просто не видела?

– Я тоже часто об этом думаю, – призналась я. – Были ли знаки, которые я пропустила? Красные флажки?

– Конечно были, – горько усмехнулась Надежда. – Но нас не учили их замечать. Нас учили другому: «мужчины ревнуют, потому что любят», «настоящая женщина может изменить мужчину своей любовью», «если он обеспечивает семью, можно потерпеть его характер»… Слышала такое?

– Всю жизнь, – кивнула я.

– Я своей дочери теперь другое говорю, – Надежда смотрела на играющих детей. – Если мужчина не уважает твоих границ в малом – не будет уважать и в большом. Если контролирует, с кем ты общаешься – тебе с ним не по пути. Если заставляет тебя чувствовать себя маленькой, глупой, неполноценной – беги без оглядки.

Я молча слушала, думая о том, скольких ошибок могла бы избежать, если бы кто-то сказал мне это десять лет назад.

– Моя дочь сначала отмахивалась, – продолжала Надежда. – Говорила: «Мама, ты преувеличиваешь, сейчас другое время». А потом…

Она замолчала, и я увидела боль в ее глазах.

– Что случилось? – тихо спросила я.

– Ее парень поднял на нее руку. Один раз. Она ушла в тот же день. – Надежда грустно улыбнулась. – Знаешь, что она мне сказала? «Мама, я вспомнила твои слова. И подумала: если я останусь сейчас, то через тридцать лет могу оказаться в кризисном центре, как ты».

Я посмотрела на Илью, который с восторженным криком забил гол. Каким он вырастет? Какие уроки вынесет из нашей истории?

– Мы можем разорвать этот цикл, – тихо сказала я.

– Уже разорвали, – Надежда сжала мою руку. – В тот момент, когда решили уйти.

***

Телефонная будка в двух кварталах от центра казалась пережитком прошлого, но сейчас это был самый безопасный способ связи. Никаких следов, никакой возможности отследить звонок. София одобрила мое решение позвонить матери, но настояла на предельной осторожности.

Мои пальцы дрожали, когда я набирала знакомый номер. Три длинных гудка, и я уже решила, что никто не ответит, когда трубку сняли.

– Алло? – голос матери звучал напряженно.

– Мама, это я, – тихо сказала я.

– Лея! – она почти вскрикнула. – Господи, где ты? С тобой всё в порядке? Илья с тобой?

– Да, мама, мы в порядке. Илья со мной, он в безопасности, – я прислонилась к стенке будки. – Я не могу сказать, где мы.

– Лея, – голос матери дрогнул. – Здесь такое творится… Роман приезжал каждый день, расспрашивал. Полиция приходила. В новостях говорят…

– Что говорят в новостях? – напряженно спросила я.

– Что у тебя… проблемы с психикой. Что ты забрала ребенка и сбежала. Роман везде рассказывает, что беспокоится за вас, что хочет только помочь.

Я горько усмехнулась:

– И ты веришь ему?

Пауза. Слишком долгая.

– Я не знаю, чему верить, – наконец произнесла мать. – Лея, просто вернись домой. Что бы ни случилось, вы можете это решить. Ради Ильи.

Я закрыла глаза, чувствуя, как внутри поднимается боль и разочарование:

– Мама, он душил меня. Понимаешь? Обхватил руками горло и сжимал, пока я не начала терять сознание. Илья видел это. Твой внук видел, как его отец пытается задушить его мать.

Тишина на другом конце провода. Затем тихое: