– Кларис Алмира сказала, что вы произносите нашу фамилию, делая ударение на первом слоге. Однако, мисс Ширли, правильнее делать ударение на последнем – Донне́лл. Надеюсь, вы это запомните.

– Постараюсь, – проговорила Энн, с трудом сдерживая непреодолимое желание расхохотаться. – По собственному опыту знаю, как неприятно, когда неправильно пишут твое имя. И, наверное, совсем ужасно, когда неправильно произносят.

– Вот именно. Кроме того, Кларис Алмира проинформировала меня, что вы называете моего сына Джейкобом.

– Он сам себя так назвал, – удивилась Энн.

– Этого можно было ожидать, – сказала миссис Доннелл тоном, подразумевающим, что в такой развращенный век трудно ждать от детей чего-то хорошего. – У мальчика плебейский вкус, мисс Ширли. Когда он родился, я хотела назвать его Сент-Клэр… это звучит так аристократично, правда? Но его отец настоял на Джейкобе в честь дяди. Я уступила: дядя Джейкоб – богатый старый холостяк. И что вы думаете? Когда нашему невинному мальчику исполнилось пять лет, дядя Джейкоб всех удивил – взял и женился, и теперь у него самого трое сыновей. Вы когда-нибудь слышали про такое коварство? Получив приглашение на свадьбу – это какую надо иметь наглость, чтобы прислать нам после всего приглашение? – я сказала: «Никаких больше Джейкобов!» С того дня я зову сына Сент-Клэр и настаиваю, чтобы и остальные его так называли. Однако отец упрямо зовет его Джейкобом, и сам мальчик по непонятным причинам предпочитает это простецкое имя. Но он Сент-Клэр и останется им. Прошу вас помнить об этом, мисс Ширли, хорошо? Благодарю вас. Я так и сказала Кларис Алмире, что это всего лишь недоразумение и что после разговора с вами все уладится. Значит, Доннелл с ударением на последнем слоге… и Сент-Клэр… ни в коем случае не Джейкоб. Вы запомнили? Спасибо.

Когда миссис Доннелл выпорхнула из класса, Энн заперла школу и направилась домой. У подножия холма, где дорога граничит с Березовой тропой, она увидела Пола Ирвинга. Мальчик протянул ей изысканный букетик диких орхидей, которые дети Эйвонли окрестили рисовыми лилиями.

– Это вам, учительница. Примите, пожалуйста, – робко произнес он. – Я сорвал эти цветы на поле мистера Райта и вернулся, чтобы подарить их вам. Я подумал, что такой леди, как вы, цветы должны нравиться… и вы мне тоже очень нравитесь, учительница, – закончил он, подняв на нее большие, красивые глаза.

– Очень мило с твоей стороны, – сказала Энн, принимая прелестные, душистые орхидеи.

Этот неожиданный дар оказался волшебством, избавившим ее от разочарования и усталости, и надежда радостным фонтаном забила в сердце. Легкой походкой шла она по Березовой тропе, и нежный аромат орхидей окутывал ее, словно благословение.

– Ну, как все прошло? – не терпелось узнать Марилле.

– Спросите меня об этом через месяц – может, тогда и отвечу. А сейчас не могу… Сама ничего не понимаю. Я еще не отошла от всего. Мои мысли взбаламучены – все там спуталось. Единственное, что мне сегодня точно удалось – это научить Клиффи Райта, что алфавит начинается с буквы «А». Раньше он этого не знал. Разве не замечательно помочь ребенку встать на путь, который может привести его к Шекспиру и «Потерянному раю»?

Позже в Зеленые Крыши зашла миссис Линд со словами поддержки. Эта добрая женщина подстерегала школьников у калитки своего дома, чтобы выспросить, понравилась ли им новая учительница.

– Все дружно тебя расхваливали, за исключением Энтони Пая. Он о тебе и слова доброго не сказал. «Все девчонки-учителя никуда не годятся», – вот его точные слова. Другого и нельзя ожидать от ребенка из такого семейства. Не бери в голову.

– И не думаю, – спокойно произнесла Энн. – Я добьюсь, что он меня полюбит. Терпение и доброта принесут плоды.

– От этих Паев всего можно ожидать, – предостерегающе произнесла миссис Рейчел. – Они все делают наперекор. А что касается этой Доннелл, она не дождется, чтобы я делала ударение на последнем слоге. Слово даю. В этой фамилии ударение всегда было на первом. Женщина просто помешалась. У нее есть мопс по кличке Куини, он ест вместе с членами семьи за одним столом из фарфоровой тарелки. Я бы на ее месте рот лишний раз не раскрывала. Томас говорит, что сам Доннелл разумный, трудолюбивый человек, но, похоже, его сознание помутилось, когда он выбирал жену.

Глава 6
Мужчины… и женщины во всем их многообразии

Сентябрьский день среди холмов острова Принца Эдуарда. Бодрящий ветер с моря проносится над песчаными дюнами. Протяженная красноватая дорога вьется через поля и перелески, огибает густой ельник, пересекает кленовый молодняк с размашистым папоротником под деревьями, ныряет в ложбину, где из леса вырывается ручей, снова скрывается в лесу, а потом выходит на открытую, залитую солнцем равнину с лентами золотарника и дымчато-голубых астр по ее обеим сторонам. Воздух дрожит от звона мириад сверчков, этих веселых и беззаботных летних жителей холмов. По дороге неспешно ступает откормленный бурый пони, а за ним идут две девушки, которых переполняет простая, бесценная радость молодости.

– Сегодня настоящий райский день, Диана! – радостно вздохнула Энн. – Воздух просто волшебный. Только взгляни на залитые пурпурным светом поля! А этот запах срубленных пихт! Он доносится из той небольшой солнечной ложбины, где мистер Ибен Райт заготавливает слеги для изгороди. Благословен тот, кто живет в такой день, а запах умирающих пихт возносит к небу. Это на две трети Вордсворт^[3], а на одну треть Энн Ширли. Трудно представить срубленные пихты на небесах, правда? Однако мне кажется, что небеса не будут совершенными, если в кущах не будет легкого запаха умирающих пихт. Возможно, он не будет там связан со смертью. Да, думаю, так и есть. Изысканный аромат принесут души пихт – они должны быть на небесах.

– У деревьев нет души, – осадила подругу трезво мыслящая Диана, – но запах срубленных пихт и правда восхитительный. Я сделаю себе подушечку и набью ее пихтовыми иголками. Тебе тоже стоит такую сделать, Энн.

– Пожалуй, я так и поступлю. И буду на ней отдыхать. Тогда во сне увижу себя дриадой или еще какой-нибудь лесной нимфой. Но сейчас мне нравится быть Энн Ширли, школьной учительницей, и идти ласковым, чудесным днем по этой дороге.

– День действительно чудесный, а вот нашу задачу такой не назовешь, – тяжело вздохнула Диана. – И почему ты выбрала именно эту дорогу? Неужели хочешь обрести здесь поддержку? Все чудаковатые, тронутые мозгами жители поселка обосновались здесь. На нас будут смотреть как на обычных попрошаек. Хуже направления и не придумаешь.

– Поэтому я его и выбрала. Если б мы попросили пойти по этой дороге Гилберта и Фреда, они, понятно, согласились бы. Но пойми, Диана, я чувствую ответственность за «Общество», ведь именно я впервые заговорила о нем и, значит, должна выполнять всю черную работу. Прости, что тебя в это втянула, но в самых трудных случаях я буду говорить сама. Ты можешь и рта не раскрывать. Миссис Линд считает, что у меня язык хорошо подвешен. Сама она еще не поняла, как относиться к нашей задумке – одобрять или нет. Когда миссис Линд вспоминает, что наш проект понравился мистеру и миссис Аллен, она начинает благосклонно к нему относиться, но потом вспоминает, что общества такого рода впервые появились в Штатах и резко меняет свое отношение. Она колеблется, и только наш успех может поднять авторитет «Общества» в ее глазах. Присцилла собирается написать статью об очередном нашем собрании, и я не сомневаюсь, что получится хорошо, ведь у нее тетя прекрасно пишет – похоже, это у них в крови. Никогда не забуду, как сильно забилось у меня сердце, когда я узнала, что миссис Шарлотта Морган – тетя Присциллы. Казалось невероятным, что я дружу с девочкой, тетя которой написала «Время в Эджвуде» и «Сад розовых бутонов».

– А где живет миссис Морган?

– В Торонто. Присцилла говорит, что тетя собирается следующим летом приехать на остров, и Присцилла постарается организовать нам встречу с ней. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но иногда приятно помечтать на сон грядущий.

«Общество по улучшению жизни в Эйвонли» стало свершившимся фактом. Его президентом избрали Гилберта Блайта, вице-президентом – Фреда Райта, секретарем – Энн Ширли, а казначеем – Диану Барри. «Улучшатели», как их быстро окрестили в поселке, постановили собираться раз в две недели в домах членов «Общества». Было ясно, что они не успеют многого сделать до зимы, и тогда порешили не торопиться, но следующим летом взяться за дело ретиво. А пока надо копить новые идеи, обсуждать их, готовить соответствующие документы и, как подчеркнула Энн, воспитывать общественное мнение.

Конечно, в отношении «улучшателей» было много непонимания и – что особенно удручало – не обходилось и без насмешек. Рассказывали, что мистер Илайша Райт считал, что организацию было бы уместнее называть «клубом флирта». Миссис Хайрем Слоун заявила, что слышала, будто «улучшатели» собираются вспахать обочины дорог и посадить там герань. Мистер Леви Булдер пошел дальше, оповестив соседей, что «улучшатели» потребуют, чтобы все снесли свои дома, перестроив согласно утвержденному ими плану. Мистер Джеймс Спенсер донес до «улучшателей» свою личную просьбу снести церковный холм. Ибен Райт намекнул Энн, что «улучшателям» стоит заставить старого Джосайю Слоуна подровнять свои бакенбарды. Мистер Лоренс Белл заявил, что он еще согласен побелить свои сараи, если это доставит всем удовольствие, но вешать в них кружевные занавески – уж увольте. Мистер Мейджор Спенсер спросил Клифтона Слоуна, одного из «улучшателей», возившего молоко на сыроваренный завод в Кармоди, правда ли, что следующим летом всем придется покрасить подставку под бидоны, да еще покрыть ее вышитой салфеткой.

Несмотря на все это, или – таково уж свойство человеческой натуры – благодаря этому Общество смело приступило к решению единственной задачи, которую надеялось завершить этой осенью. На втором заседании, проходившем в доме Барри, Оливер Слоун предложил начать сбор денег для приведения в порядок крыши магистрата и покраске всего здания. Джулия Белл поддержала эту инициативу, хотя сомневалась, женское ли это дело. Гилберт поставил вопрос на голосование, и все единодушно проголосовали «за». Энн с важным видом зафиксировала результат в документах. Теперь оставалось избрать соответствующий комитет, и Джерти Пай, желая, чтобы Джулии Белл не достались все лавры, решительно выдвинула на роль главы комитета Джейн Эндрюс. Это предложение тоже было единогласно поддержано, а Джейн в знак благодарности предложила ввести Джерти в состав комитета наряду с Гилбертом, Энн, Дианой и Фредом Райтом. Члены комитета, собравшись отдельно, распределили между собой участки работ. Энн и Диане поручили вести агитацию на ньюбриджской дороге, Гилберту и Фреду – на дороге, ведущей к Уайт-Сэндз, Джейн и Джерти – на дороге к Кармоди.

– Все члены семейства Пай живут вдоль этой дороги, – пояснил Гилберт, когда они с Энн возвращались домой через Зачарованный Лес, – и никто из них не даст ни цента, если деньги будет собирать кто-то, не носящий фамилию Пай.

Следующую субботу Энн и Диана отвели на дела «Общества». Они подъехали к дальнему концу улицы и начали агитацию с дома «девушек Эндрюс».

– Если Кэтрин дома одна, мы можем на что-то рассчитывать, – сказала Диана, – но, если там будет Элайза, пиши пропало.

Элайза, как назло, оказалась дома и выглядела еще более угрюмой, чем обычно. Мисс Элайза была из тех людей, глядя на которых осознаешь, что мир всего лишь юдоль слез, а улыбка, не говоря уж о смехе, – пустая трата жизненных сил. Сестры уже полсотни лет были «девушками Эндрюс» и, похоже, менять этот статус не собирались. Поговаривали, что Кэтрин еще не оставила надежду на перемены, а Элайза, вечная пессимистка, вообще никогда ничего хорошего от жизни не ждала. Жили они в маленьком коричневом домике, построенном на солнечной стороне буковой рощи Марка Эндрюса. Элайза жаловалась, что в доме летом ужасно жарко, а Кэтрин обычно говорила, что у них уютно и тепло зимой.