– Мой дорогой друг, – сказал он, – между солнечным ангелом и мной не установлена телеграфная линия. Ничего, кроме самого обычного невинного пейзажа, на фоне которого когда-нибудь может родиться хорошая, крепкая дружба. Да, девушка очень красива – просто невероятно. Но я не «человек из воска», как говорила старая нянька Джульетты, меня при всем желании никак нельзя назвать впечатлительным. – Тут Лоример снова принялся грести. – Послушайте, Фил, остальные, должно быть, уже ругают нас последними словами за то, что мы так надолго оставили их в компании Дайсуорси. Мы отсутствуем уже два часа!

– Не может быть! – воскликнул пораженный Эррингтон и тоже изо всех сил заработал своим веслом. – Они сочтут меня ужасно невоспитанным. Боже мой, они, наверное, уже не знают, куда деваться от скуки!

Подгоняемые мыслью о том наказании, которому они безвинно подвергли своих друзей, молодые люди стали грести с такой энергией, словно участвовали в гонках. Вдруг они услышали громкий крик «Ау!» и увидели другую лодку, которая медленно выходила из бухты Боссекопа. В лодке стояли два человека, которые отчаянно жестикулировали.

– Вон они! – воскликнул Лоример. – Фил, похоже, они наняли какую-то посудину и вышли нас искать.

Примерно так и оказалось. Дюпре и Макфарлейн, устав ждать своих явно где-то задержавшихся компаньонов, взяли внаем первый же попавшийся им неуклюжий ялик. На весла сел еще более неуклюжий норвежский лодочник, хозяин, которого тоже пришлось нанять, потому что он ни за что не отдал бы никому свое корявое плавсредство из опасений, как бы с ним чего-нибудь не приключилось. В итоге ялик с Макфарлейном и Дюпре на борту отчалил от берега. Но они направились не на поиски Эррингтона и Лоримера, а обратно в сторону яхты. Несколькими длинными, элегантными гребками Филип и Джордж вплотную приблизились к ялику, и друзья перелезли в их суденышко, с радостью избавившись от общества моряка с задубевшим малоподвижным лицом, которого с таким трудом уговорили оказать им услугу и который теперь, получив расчет, невозмутимо погреб восвояси на своем корыте, не удосужившись ни попрощаться, ни поблагодарить своих нанимателей. Эррингтон принялся извиняться за их с Лоримером долгое отсутствие, ссылаясь на встречи с некими влиятельными жителями побережья, которым никак нельзя было отказать во внимании и о которых он якобы забыл, а затем вдруг вспомнил.

– Мой дорогой Фили-ип! – воскликнул Дюпре со своим характерным поющим акцентом. – К чему извиняться? Наш дорогой Сэнди обладает просто изумительной юмористической жилкой! Мы времени не теряли. Нет! Мы буквально сделали мистера Дайсуорси нашим рабом. Мы его завоевали, мы добились его полной покорности! Теперь он все равно что воск в наших руках. Он поклоняется всем богам или не поклоняется вообще ни одному божеству – смотря за какую ниточку мы потянем! Если называть вещи своими именами, mon сher, этот любезный служитель культа пьян!

– Пьян! – одновременно удивленно вскрикнули Эррингтон и Лоример. – Господи! Вы ведь не всерьез?

Макфарлейн взглянул на них своими глубоко посаженными глазами, в которых тлела искорка язвительного юмора.

– Видите ли, – с деланой серьезностью пояснил он, – «Лакрима Кристи», или, как говорит этот благочестивый священник, папское вино, оказалось крепкой штукой. Мы заставили его выпить приличное количество – в самом деле порядочную дозу. Потом он уселся и завел философскую беседу сразу на множество тем – жаль, что вы не слышали его рассуждений. Но потом он запутался в каких-то метафизических лабиринтах. Это стало ясно, потому что две мухи, спикировав, уселись на его просторный и очень потный лоб, а он даже пальцем не шевельнул, чтобы их согнать. Потом я попробовал влить в него виски – моя карманная фляжка всегда со мной – и… О боже! Он был так рад и благодарен мне, когда я дал ему отхлебнуть из нее! Он заявил, что напиток во фляжке – дьявольски приятная штука, и глотнул еще, потом еще и еще. – Гнусавый шотландский акцент Сэнди становился все более и более явственным. – Через некоторое время он уронил голову на руки и задремал на минуту-другую. Но затем проснулся как ни в чем не бывало, выхватил фляжку у меня из рук и сделал настоящий, полновесный глоток! Боже правый! Вы бы видели, что с ним стало после этого! Он начал хохотать, как безмозглый дурень, и тереть ладонями свою башку, пока его волосы на стали похожи на солому, которую жевала корова!

Лоример, представив себе описанную картину, прислонился спиной к корме лодки и оглушительно захохотал – как, впрочем, и все остальные.

– Но это еще не все, – продолжил, отсмеявшись, Дюпре, в темных лукавых глазах которого читался неподдельный восторг. – Наш дорогой священник открыл нам свое сердце. Он говорил не очень внятно, но мы его все же поняли. Знаете, он был очень убедителен – во всяком случае, на мой взгляд. Так вот, он заявил, что религия – это чушь, выдумки, сказки. Мол, настоящий и единственный бог – это Мужчина, а Женщина – это его творение и должна ему подчиняться. Опять же, мужчина и женщина должны составлять пару, и это свято, это необходимость, закон. Он очень четко обозначил этот момент. Мы спросили – почему же он сам является служителем культа и проповедует религию, если сам в бога не верит? Тут он чуть не разрыдался! Ответил, что дети в этом мире любят сказки, а ему платят за то, чтобы он их рассказывал. Мол, это его кусок хлеба с маслом – неужели мы хотим, чтобы его лишили этого куска? Мы заверили его, что такая жестокая мысль никак не могла возникнуть в наших сердцах! И еще он нам признался, что любвеобилен – да, да! Этот толстяк любвеобилен! Мол, он стал бы не просто проповедником, а настоящим священнослужителем, если бы не узнал в свое время, что во время исповеди решетка не дает возможности даже толком видеть раскаивающуюся грешницу, а тем более поцеловать ее. Так что он отказался от этого плана. При той форме служения культу, которую он практикует, по его словам, он может целовать женщин и целует их – разумеется, речь идет исключительно о святых поцелуях! Знаете, он такой изобретательный! И такой восхитительно откровенный! Это просто очаровательно!

Молодые люди снова рассмеялись. Однако по виду сэра Филипа было видно, что он испытывает отвращение.

– Ну и скотина же он! – в сердцах произнес Эррингтон. – Надо бы, чтобы кто-нибудь дал ему хорошего пинка – конечно, это должен быть святой пинок, а потому более сильный, чем любые другие.

– Пусть вы будете первым, Фил, – со смехом отозвался Лоример, – а потом мы все по очереди. Дайсуорси будет как тот индиец из повести «Ватек», который обладал способностью свертываться в шар. Никто не мог удержаться, чтобы не пнуть его, когда он катился мимо. Вот и мы, я полагаю, не сможем удерживаться от искушения, если такого толстяка, как Дайсуорси, отдать нам на расправу.

– Вообще-то он порассказал много чего, Эррингтон, – снова заговорил Макфарлейн. – Слышали бы вы его, когда он говорил про свое любовное приключение! Подумать только, нашлась же женщина, польстившаяся на такого жирного скота.

Как раз в этот момент лодка вплотную подошла к борту «Эулалии», и гребцы подняли весла из воды.

– Остановитесь ненадолго, – сказал Эррингтон. – Расскажете остальное на борту.

– Ну, продолжайте, – потребовал Лоример после того, как все оказались на яхте. Джордж расположился на палубе в удобном шезлонге и, небрежно откинувшись на спинку, зажег сигару. Остальные остались стоять, опираясь на поручни вдоль борта. – Давайте же, Сэнди, – это забавно! Любовное приключение Дайсуорси – это должно быть интересно. Полагаю, он добивается благосклонности той ужасной, похожей на колоду женщины, которую мы видели у него дома и которая наверняка благочестиво внимает «слову Господа», которое доносит до прихожан наш проповедник.

– Ничего подобного, – ответил Сэнди исключительно мрачным тоном. – У старого сатира вкус получше. Этот тип утверждает, что за ним бегает молодая девушка, прямо-таки сохнет по нему. Бедное создание, должны быть, ей совсем не из кого выбирать среди мужчин! Но преподобный пока еще не принял решения, хотя признает, что вообще-то она красивая девушка и обладает всеми качествами, которые нужны мужчине. Вот только он побаивается, что она уж слишком на него нацелилась – мужчина он видный, сильный, да только у нее глаза как у ведьмы, – Макфарлейн хохотнул. – В общем, может, он ее пожалеет, а может, и нет. Короче, пребывая во хмелю, он сообщил нам, что намерен до последнего момента дразнить эту несчастную. Он, кстати, назвал нам ее имя, но оно очень странное, и я не могу его вспомнить.

– Я его помню, – тут же отозвался Дюпре. – Оно удивило меня своей красотой и необычностью. Девушку зовут Тельма Гулдмар.

Эррингтон так вскинулся и побагровел, что Лоример испугался, как бы его друг в результате вспышки гнева не натворил чего-нибудь. Но Филип усилием воли сдержался. Он вынул изо рта сигару и выдохнул целое облако дыма, после чего холодно сказал:

– Должен заметить, что мистер Дайуорси, помимо того, что он пьяница, еще и отпетый лжец. Случилось так, что Гулдмары – это те самые люди, с которыми я только что встречался. Это во всех отношениях более достойные люди, чем все те, с кем мы до сих пор сталкивались в Норвегии. Собственно, завтра мистер и мисс Гулдмар придут в гости к нам на яхту. Я пригласил их отобедать с нами. Это даст вам возможность самим судить о том, соответствует ли упомянутая молодая леди тому описанию, которое дал ей мистер Дайсуорси.

Дюпре и Макфарлейн обменялись изумленными взглядами.

– А вы уверены, – мягко осведомился Сэнди, – что это не является с вашей стороны неосторожным поступком? Помните, вы ведь сами говорили, что пока никого не собираетесь приглашать на обед. Что же это за внезапный приступ гостеприимства?

Эррингтон, продолжая невозмутимо попыхивать сигарой, ничего не ответил. Дюпре вполголоса пропел себе под нос куплет из какой-то французской шансонетки и улыбнулся. Лоример лениво бросил на его взгляд, в котором сквозило легкое любопытство.

– Облегчите душу, Пьер. Ради всего святого! – процедил он. – Ваше сознание вроде навьюченного до предела верблюда. Позвольте ему лечь, снимите с его спины мешки с багажом, один за другим, и покажите, что там внутри. Короче говоря, что произошло?

Дюпре возбужденно всплеснул руками.

– Mon cher, я боюсь разочаровать Фили-ипа! Он пригласил этих людей, и они придут – что ж! Здесь не о чем больше говорить.

– Не согласен с вами, – возразил Макфарлейн. – Я думаю, Эррингтон должен узнать, что мы услышали. Думаю, будет честно, если он узнает, что за люди будут сидеть с ним за одним столом. Видите ли, Эррингтон, вы должны как следует подумать, прежде чем приглашать к себе лиц с сомнительной репутацией.

– А кто сказал, что у них сомнительная репутация? – раздраженно поинтересовался Эррингтон. – Пьяный Дайсуорси?

– Он был не так уж пьян, когда сказал нам об этом, – упрямо настаивал на своем Макфарлейн в своей привычно грубоватой манере. – Видите ли, дело обстоит следующим образом …

– Ах, извините – вмешался Дюпре. – Наш дорогой Сэнди прекрасный оратор, но он говорит немножко медленно. Вот в чем дело, mon cher Эррингтон. У этого самого джентльмена, которого зовут Гулдмар, была очень красивая жена – таинственная и явно необычная женщина. Эту красавицу никто никогда не видел в церкви, а также в местных городках или поселках. Иногда ее встречали в горах, в долинах, на берегах рек – с ребенком на руках. Люди стали ее бояться, но потом случилось вот что. Она вдруг вообще перестала где-либо появляться. Кто-то рискнул спросить у месье Гулдмара: «Что произошло с мадам?» Его ответ был очень коротким: «Она умерла!» Что ж, вроде бы все ясно, но не совсем. Потому что, если мадам умерла, то что стало с ее телом? Его никто не видел, гроб никто не заказывал, а значит, совершенно очевидно, что женщину так и не похоронили! Что ж, допустим! И что из этого следует? Добропорядочные жители Боссекопа делают единственный возможный вывод – месье Гулдмар, про которого говорят, что он очень вспыльчив, убил мадам и избавился от ее тела. Вуаля!

И Дюпре с удовлетворенным видом помахал рукой.

Эррингтон нахмурился.

– Так вот это и есть ваша история? – спросил он, помолчав какое-то время.

– Этого достаточно, разве не так? – со смехом воскликнул Дюпре. – Но, в конце концов, какая разница? Это будет очень интересно – отобедать с у…