Как будто нам необходимо было что-то добавить к драматизму живых прослушиваний с присутствующим здесь Зейном. И все мы расходились во мнениях по поводу каждого игравшего для нас гитариста. Пока мы могли согласиться только насчет тех, кто полностью провалил прослушивание.

В данный момент ребята все еще спорили, а это означало, что, хотя я уже мысленно нежилась на пляже острова Кауаи, мне приходилось делать вид, что нахожусь с ними, здесь, пока не прекратятся дебаты.

Как обычно, Джесси и Зейн бодались. Дилан молчал, откинувшись на спинку кресла, а я изо всех сил старалась не потерять самообладание. Все закончилось почти полчаса назад; я уже успела отойти, чтобы проверить сообщения, и вернуться. Мы уже наполовину прослушали лучшие хиты группы The Guess Who, а они до сих пор обсуждали парня из Ванкувера, который на прошлой неделе сумел произвести впечатление на Джесси своим исполнением песни Оззи Осборна «Crazy Train», и девушку, которая вчера исполнила странно замедленную и в чем-то знойную кавер-версию песни группы Avenged Sevenfold.

– Если бы у нее не было сисек, – говорил Джесси, – ты бы по-прежнему считал, что она сыграла «God Damn» чертовски круто? – Он сидел слева от меня, хотя я почти не смотрела на него в течение всего этого процесса – если только не включались камеры и мне не приходилось вести себя как ни в чем не бывало.

– А у нее разве были сиськи? – сухо спросил Зейн. Он развалился в кресле по другую сторону от Джесси, одетый в свой фирменный черный кожаный жилет поверх потертой белой футболки и в джинсы с заниженной посадкой, намеренно обнажающей дорожку волос от паха до пупка. У Зейна горячее тело, да. Хотела ли я это видеть? Нет.

Он убрал с лица волосы, запустив в них пятерню, унизанную кольцами, и его льдисто-голубые глаза встретились с моими. Он подмигнул.

Я вздохнула.

Я не стала утруждать себя упоминанием о том, что девушке, о которой идет речь, едва исполнилось восемнадцать, и, вероятно, ее вообще не должно было здесь быть, и, скорее всего, не было бы, если бы не тот факт, что мы снимали эти прослушивания для «добротного телевидения» и все такое.

– Итак, что, если никому не удастся сразить нас наповал, что дальше? – спросил Дилан, наверное, в десятый раз за неделю, устав от бесконечного спора. Он сидел справа от меня, вытянув перед собой длинные ноги в джинсах с подворотами. Я взглянула на него, и он бросил на меня страдальческий взгляд, его зеленые глаза умоляли меня помочь ему покончить с этим безумием. – Может, мы просто выберем кого-нибудь для телесериала, – предложил он, – и вышвырнем его после истечения срока контракта?

– Мы ни за что не станем этого делать, – сказал Джесси.

– А почему нет? – возразил Зейн. – Да какая, на хрен, разница? Разрулим все, насладимся шумихой и уволим его, если он ни к черту не годится.

– Ни за что на свете, – сказал Джесси. – Я не стану делить сцену ни с кем, с кем не хочу ее делить.

– Никто не хочет, – вставил Броуди. Он стоял, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди в своей кожаной мотоциклетной куртке и едва ли проронил пару слов с тех пор, как ушел последний гитарист. Обычно он молчал, когда работали камеры, но теперь, когда все закончилось, а мы все еще дискутировали, нам явно нужен был голос разума. – Но у нас есть обязательства перед телекомпанией. Если мы не сможем отобрать кого-то, они могут ожидать, что мы продлим съемки и продолжим поиски.

Он посмотрел на продюсера сериала, который тоже сидел, прислонившись к стене, и играл на своем телефоне. Он вообще почти не разговаривал, только с энтузиазмом целовал нас в задницы при каждом удобном случае, полностью полагаясь на Лив в творческом подходе к делу.

И где, черт возьми, она сейчас? Она была частью сделки и, честно говоря, главной причиной, по которой телеканал дал зеленый свет сериалу.

Главной причиной, по которой мы согласились сниматься в сериале.

– Это не заложено в текущий бюджет, – подтвердил продюсер, глядя на нас и энергично кивая, как будто сказал нечто полезное. Фрэнк или как его там? Я не потрудилась запомнить его имя. – Но да. Они, вероятно, попросят.

– К черту бюджет. – Это был Зейн.

– Согласен, – сказал Джесси, и я перевела на него взгляд, потому что на согласие с Зейном у него обычно была аллергия. – Я лучше заплачу из своего кармана и продолжу поиски, пока мы не найдем кого-нибудь подходящего. – Его темно-карие глаза встретились с моими; до его великолепного лица было рукой подать. У меня слегка скрутило живот, но не так, как в то время, когда мы были парой. Или раньше, когда я безумно сильно хотела, чтобы мы стали парой.

Виной тому был дискомфорт.

И я задумалась: когда же, черт возьми, это пройдет? Смогу ли я когда-нибудь смотреть на него и не чувствовать… ничего? Ничего, кроме того, что я чувствовала, когда смотрела на Зейна… совершенно безличное восхищение его мужским обаянием, которое совершенно не находило никакого отклика во мне.

Я отвела взгляд. Они с Зейном были правы, но не это я хотела услышать прямо сейчас. Этот поиск выжег нас дотла. Не тот поиск, который начался с прослушиваниями на прошлой неделе. Поиск, который начался семь лет назад, когда мы потеряли Сета.

С тех пор, как Сета Бразерса уволили из группы, у нас сменилось восемь ритм-гитаристов. И формально никто из них не присоединился к Dirty. Они были наняты по временным контрактам в качестве студийных или гастролирующих музыкантов, или же они играли в качестве «специальных гостей» на наших альбомах. Эту зияющую дыру почти удалось заполнить, когда полгода назад мы наняли самого Сета.

Тот контракт продлился считаные дни.

С тех пор мы отчаянно пытались заполнить образовавшуюся пустоту. В этот момент нам всем начало казаться, что мы прокляты или что-то в этом роде. Каждый раз, когда мы думали, что нашли своего человека, все рушилось.

Идея создания документального сериала была затеяна нашей командой менеджеров, возглавляемой Броуди и Мэгги, а также У, нашим музыкальным продюсером, и разработана совместно с Лив. Это была хорошая идея по многим причинам. Мы надеемся, что она вызовет всплеск ажиотажа и восторженного волнения, когда выйдет сериал, радостного возбуждения, который посодействует подготовке к выпуску нашего грядущего юбилейного, десятого, альбома и продвижению тура. Также появилась возможность открытого доступа к прослушиваниям для публики, что означало расширение популярности в Сети и возможность поймать восходящую звезду.

У и Броуди просеяли кандидатов в качестве первого шага в процессе отбора, а это означало, что они просмотрели десятки часов видеозаписей с прослушиваниями. Лучших, а в некоторых случаях и худших, – в конце концов, это телевидение – пригласили на живое прослушивание перед группой. Сегодня последний день прослушиваний, и пока что у нас было, вероятно, с полдюжины годных (с натяжкой) кандидатов, но ни одного реального претендента.

Мы все немного настороженно отнеслись ко всему этому, поскольку понимали, что все это происходило для телевидения. Но мы также не теряли надежды. Мы были взволнованы и оптимистично смотрели на перспективу отыскать настоящий талант. И для нас сыграло множество талантливых гитаристов. Несколько невероятных историй от людей, которые проехали полмира, чтобы оказаться здесь.

Но не было никого, кто бы нас всех потряс.

К настоящему моменту все в группе нервничали, расстраивались из-за того, что не смогли найти замену Сету, и это проявлялось в напряжении между нами.

Парни продолжали препираться, но мне удалось кое-как отвлечь их. Только что на полную катушку заиграла «American Woman», и я уже начала погружаться в себя, кайфуя, когда музыка прекратилась и чей-то голос произнес: «Есть еще кое-кто». Это была Лив, звучавшая из аудиосистемы, как глас Божий.

Зейн взял свой микрофон; он все еще был включен.

– Горячая штучка? – спросил он куда-то в воздух.

Броуди подошел, забрал у Зейна микрофон и заговорил в него:

– Мы закончили.

– Поверьте, – произнесла Лив своим фирменным бесстрастным тоном, – вы хотите это послушать.

Голубые глаза Зейна встретились с моими, и его бровь с пирсингом приподнялась; в них я заметила искру интереса. Он одними губами спросил у меня: «Какого хрена?» – но я только пожала плечами.

Сидевший рядом со мной Джесси откинул голову на спинку кресла, его темные кудри рассыпались по спинке; волосы отросли. Ему это шло.

Я отвела взгляд. Мы расстались больше года назад, и мне все еще было трудно смотреть на него дольше нескольких секунд.

Я почувствовала бесшумный вздох Дилана по другую сторону от меня. Его ботинки отбивали по полу беспокойный ритм, колени подпрыгивали вверх-вниз, и дело было не только в том, что в голове у этого человека постоянно звучали барабаны. Я знала, что ему до смерти хочется убраться отсюда к чертовой матери, но он ничего не сказал.

Зейн забрал микрофон у Броуди и сказал ему:

– Прижми задницу, босс. Я хочу послушать, как играет эта горячая цыпочка.

Я закатила глаза. Для нас играли ребята всех возрастных категорий, пола и телосложения, но, по мнению Зейна, все они были горячими цыпочками. До тех пор, пока не отодвигался экран и не демонстрировал, что это не так.

Съемочная группа Лив незаметно материализовалась из тени и включила свое оборудование. Я заметила ее оператора-постановщика, готового к действию, и операторов у всех камер. Сама Лив появилась снова и заняла свое место у ряда мониторов рядом с оператором-постановщиком.

Я предположила, что все должно пройти хорошо, иначе она не отправила бы своих парней обратно на работу, когда они уже намеревались перекусить перед тем, как разойтись по домам.

Броуди слинял обратно на свой пост у стены, а Дилан сумел принять более-менее вертикальное положение.

Все огни на сцене, которые были приглушены, зажглись, и группа заняла свои места. Эш стоял у микрофона, холеный и сексуальный в своих обтягивающих черных джинсах и футболке с Ramones, его черные волосы привели в искусный беспорядок, а пирсинг искрился на свету. У него на руке была новая татуировка: русалка с белыми волосами, которая, как он клялся и божился, не имела ко мне никакого отношения.

Когда он посмотрел на меня, то демонстративно облизал губу, слишком долго задержав на мне взгляд, и я слегка ощетинилась. В последнее время он стал слишком бесцеремонным и кокетливым. И теперь на него тоже были нацелены камеры.

Лив ни за что не проморгала бы этот нахальный жест языком.

За экраном зажегся свет, и появилось таинственное размытое пятно, ставшее нашим следующим и последним прослушиванием.

По крайней мере, я, черт побери, надеялась, что последним.

Лив подала сигнал группе, как только мы были готовы начать, и они заиграли. Это была «Stone Cold Crazy». И это было громко. Быстро и слаженно, особенно учитывая тот факт, что группа, вероятно, не репетировала ее вместе давненько – или вовсе.

Но эти ребята были профессионалами.

Впечатляет, наш таинственный гитарист держался или держалась молодцом.

Через несколько секунд Зейн вскочил на ноги. Даже Джесси слегка дернулся на своем стуле, подавшись вперед. Он закрыл глаза и прислушался.

Гитарист был хорош. Действительно хорош. Каким-то образом он (или она) обменивался сольными риффами с Рафом, даже не имея возможности его видеть. Можно было просто почувствовать, как все – мы, группа на сцене, даже съемочная группа и охранники, которые стояли вокруг и наблюдали из тени, – погрузились в эту энергетику.

Ближе к концу Зейн выскочил на сцену и начал петь вместе с Эшем. Они вдвоем просто зажгли в конце песни, а когда она закончилась, Зейн, смеясь, заключил Эша в крепкие мужские объятия.

– Да, черт возьми! – прорычал он в микрофон. – Отлично сработали.

– У-у-у-у, – поддразнил Джесси.

– Возвращайся на место, чтоб тебя! – крикнула я. Я знала, что с того места, где он стоял, Зейну ничего не было видно из-за ширмы, но, вероятно, он просто умирал от желания броситься туда и посмотреть, кто это был.