Варвара давненько поглядывала на взрослого соседа, а однажды поняла, что жить без него не может. Что ей необходимо постоянно видеть его, знать, что он где-то рядом, и она всё старалась мелькать перед ним, а он подмигивал лукаво, усмехался, лаская взглядом: «Ой хороша ты, Варька! Справная жена кому-то достанется!». Она краснела, смущалась и убегала, а в душе алым цветом цвела надежда. «Когда женишься, Игнат?» – спрашивали парня соседи. Он хмурился, напуская на себя делано-суровый вид, кивал на затеянную стройку, мол вот дом закончу, тогда и женюсь. Да ещё подождать надо, покуда невеста подрастёт. И Варя снова краснела и смущалась, думая, что говорит он о ней. Но вышло иначе.

Не Варвару Игнат под венец повёл, а подруженьку её – Антонину. Та, правда, знать не знала о Варькиных страданиях, девицей Варвара, закрытой была, подружкам самое сокровенное не доверяла. Вот и оставалось ей теперь довольствоваться короткими встречами на улице, здороваться и прятать ото всех свои чувства. Не очень-то получалось, конечно, та же Тонька скоро смекнула, отчего вдруг подружка с ней общение прекратила, но Варе до прочих дела не было, а Игнат в её сторону не смотрел даже, всё с Тоньки своей глаз не сводил.

Родила Тонька ему. Двоих пацанят родила. Сейчас уж одному три годочка, другому годик, а Варя всё так же живёт одна в родительском доме, никого не привечает, ни с кем дружбы не водит. Всё Игната ждёт. И понимает, что напрасно, но всё равно ждёт. Крутится перед ним, заигрывает почти в открытую, а он всё отшучивается добродушно, к Тоньке своей бежит, к сыновьям. Варя так и осталась для него смешной соседской девчонкой, которой он, приезжая домой на каникулы, непременно привозил из Москвы конфеты и леденцы на палочке…

Сделать приворот Варвара решилась от отчаяния, слишком невыносимо смотреть сквозь забор на чужое счастье, слишком больно осознавать, что мимо проходит жизнь, день за днём проходит, но в её днях ничего не меняется, в них всё так же сумрачно и промозгло.

Не то чтобы верила Варя в приворот, но отчаяние и не на такие поступки толкает, а тут ещё отец в разговоре с матерью бросил презрительно фразу о том, что дочь непутёвой вышла, все бабы как бабы, а эта… тьфу! Тронутая! Всё о прынцах грезит! Женихов прочь со двора гонит. Да посетовал, что время нынче не то, иначе бы давно со двора сговорили. Хоть за кого, хоть за Никитку блаженного, стыд-то какой! Другие уж внуков нянчат, а им и не дождаться поди…

Варя стояла за приоткрытой дверью, каждое слово слышала и зажимала ладонями рот, чтобы не завыть в голос от отчаяния. Ворчал отец, и при ней ворчал, но, чтобы вот так… Обида захлестнула, выскочила во двор, а за забором Игнат мальчонку в воздух подкидывает и ловит. Весело обоим, малыш заливается соловьём, хохочет, ногами в воздухе дрыгает… Да Тоня на крыльцо вышла, подошла к мужу, за руку тронула, улыбнулась. Он склонился к ней, зашептал что-то на ухо, обнял, и так, в обнимку, с малышом на руках, они в дом ушли.

Тогда Варвара решилась. А сегодня ехала в переполненном автобусе и смотрела, как наползает с севера сизая туча, заволакивает небо, догоняя пыхтящий от натуги автобус. Ох, не успеет Варя до дому добраться, как раз в грозу попадёт.

Непогода разразилась, когда Варя, энергично распихивая окружающих, начала пробираться к выходу. Успела. Вывалилась из автобуса в самый последний момент, когда двери уже закрывались. Вывалилась едва ли не плашмя, сильно ударившись коленом и рассадив о землю ладони. Тихонько скуля от боли, девушка отползла чуть в сторону от отъезжающего автобуса, погрозила ему, удаляющемуся, кулаком, попыталась подняться.

А вокруг бушевал ураган. Дождь лил, казалось, со всех сторон, и даже, наверное, немножко снизу, порывы ветра едва не сбивали с ног и Варваре пришлось ухватиться за столб, обхватить его руками и зажмуриться.

Сколько она так стояла под порывами ветра и потоками дождя – сама не знала, лишь орала в голос от страха и… молилась. Молилась?! Она?! Бога нет. В него нельзя верить. Запрещено! Вот только почему человек в самые тяжелые для себя моменты обращается к богу, а не к Советской власти? Да чем она защитит? Вот именно! Ничем. А бог? Да и он не помощник! Что остаётся? Уповать на судьбу. Принять её такой, какая есть, и вздрагивать, втягивая голову в плечи каждый раз, когда рассекает небосвод рогатая молния, шептать в исступлении: «Только не сейчас! Только не в столб!», считать секунды между вспышкой и раскатом грома.

Да чего там считать-то? Гроза лютует здесь и сейчас, и Варвара вопила от ужаса, понимая, что каждая новая вспышка может стать для неё роковой. Чуть в стороне рухнуло выдранное из земли дерево, осколки древесины разлетелись брызгами. Что-то больно чиркнуло по ноге, обожгло её, но и боль прошла мимо понимания, девушка, ослеплённая страхом, не заметила её, как и того, что чьи-то руки, живые, человеческие руки, пытаются оторвать её от столба. Откуда здесь человек? Ведь только что никого не было…

А тому, кто явился на помощь, пришлось прижаться к девушке, вжимая её в столб, и только тогда получилось разжать намертво сцепленные пальцы.

Пропала из-под рук опора, и девушка разом обмякла, повалилась на кого-то кулем, мазнула по спасителю стеклянным взглядом и… не узнав его, завопила ещё сильнее, принялась усиленно отбиваться, хватаясь за столб. Мужчина, чертыхнувшись, потащил её к трактору. Как бы то ни было, но раз взялся спасать, отступать не годится. Дотащить дотащил, а в кабину затащить упирающуюся девчонку – никак. Ударил по щеке. Голова мотнулась в сторону, но взгляд прояснился немного, сфокусировался, промелькнуло в нём узнавание. Он выдохнул с облегчением, жестами показал Варе, что нужно подняться, подтолкнул к подножке. Она кивнула, поняла, охнув от внезапной боли в ноге, оступилась, но решительно полезла в кабину. Он нырнул следом.

– Игнат, ты откуда здесь? – крикнула она. И тут молния ударила. Яркая, во всё небо, от края до края, и от грохота уши заложило, а деревянный столб, от которого только что Игнат оттащил Варю, превратился в пылающий факел.

Варвара зажмурилась, обхватила голову руками и завизжала, Игнат покосился на неё и завёл мотор. Надо ехать к деревне. Пусть соседка повопит в своё удовольствие, может и страх вместе с криком выйдет, начнёт соображать. Мужчина видел, как ломает её от страха, а ещё видел, что поранилась сильно, что кровь заливает лицо. Видать щепка отлетела, рассекла лоб. Нужно ехать. Хоть и видимость нулевая, но Варваре сейчас необходима врачебная помощь, самому не справиться. А тут ещё, странное дело, он впервые увидел в Варваре девушку. Красивую девушку. И это несмотря на то, что выглядела она сейчас совсем не лучшим образом. Мокрая, перемазанная грязью и кровью, лицо разбито, все руки в ссадинах да синяках. А ему до дрожи захотелось обнять её. Так крепко обнять, чтобы дыхание перехватило. Обнять, пробежаться пальцами по острым позвонкам…

Что ж за наваждение такое?! Игнат заставил себя отвернуться от девушки и не коситься на облепленные мокрыми брючками колени. Скорей бы до дома добраться. Скорее…

Варю Игнат знал с рождения. Частенько оставался приглядывать за ней по-соседски, таскал её с собой на реку, бывало из детского сада забирал, позже помогал с уроками. Он так привык относиться к Варе как к младшей сестрёнке, что и не заметил, когда она вырасти успела. Впрочем, не до Вари ему стало. Влюбился. Да так, что готов был горы свернуть, добиваясь расположения той единственной, кого в толпе всё время взглядом искал. А ведь его Тоня на десяток лет моложе, и она ровесница Варвары, подружка её лучшая. Её тоже Игнат помнил совсем малышкой, да только её взросление не прошло мимо, зацепило, измучило, он и не чаял её благосклонности дождаться. Но сложилось всё. Сейчас семья у них, живут душа в душу, деток растят. И любовь в их доме живёт. Настоящая.

Так с чего вдруг возникло такое острое, непреодолимое желание наброситься на Варю, утащить куда-нибудь на сеновал и до рассвета не выпускать из объятий?!

Вот наконец, знакомая калитка, Игнат остановил трактор, выпрыгнул из кабины, помог спуститься Варе, неловкую паузу заполнив очевидными словами, о том, что гроза идёт на убыль, и всё будет хорошо.

Варвара отстранённо кивнула, не поднимая глаз, буркнула слова благодарности и нырнула в тёмные сени. Постояв на крыльце, Игнат вздохнул и побрёл к своему дому. Дождь почти закончился, над лесом в разрывах туч синело умытое грозой небо, пронизывали тучи солнечные лучи. Игнат не спешил. Он стоял возле своей калитки, взявшись за неё рукой, смотрел на небо, словно среди туч ответы искал. Но молчали тучи. Где-то вдали грохотал гром, иногда рассекала небо молния, но гроза ушла далеко. Так стремительно налетела, растревожила сонный посёлок, побушевала над полями и лесом, расплескалась слезами и унеслась, гонимая ветром. Лишь запах озона в воздухе оставила да щемящее чувство с горьким осадком, ощущение чего-то несбывшегося, потерянного безвозвратно.

Глава 4

Даше нездоровилось. Ночные вылазки на кладбище дали знать о себе и обернулись простудой. Девушка никак не могла согреться, хоть и разожгла камин, едва оказавшись дома.

Очнувшись в чужом доме, на чужом диване, она хотела сразу уйти, слишком неловко было пользоваться чужой добротой. Непривычная к ней, Даша воспринимала любое внимание к своей персоне как вежливость, не более того. Просто вежливость. Разве могут люди помогать друг другу? Разве бывает так, что кто-то спасает тебя не из корыстных побуждений, а ради самого спасения? Разве твоя жизнь, растоптанная и истерзанная может хоть что-то значить для окружающих?

Когда-то маленькая девочка Даша верила людям, но они раз за разом доказывали, что она ошибается. И душа девочки покрылась коркой, что с каждым годом становилась всё толще и жестче. Девочка замкнулась, перестала верить окружающим, перестала подпускать к себе людей. Исключение сделала лишь для Матвея, но и он предал…

Дом, полученный в наследство, пришёлся как нельзя кстати. Надеясь спрятаться от прошлой жизни, Даша уехала в деревню, полагая, что уж в деревне-то точно никто в душу лезть не станет. И не только в душу. В итоге ехала за уединением, а оказалось, что затеряться в Москве куда проще. В деревне все на виду, повсюду люди. И даже если ты их не видишь, всё равно они видят тебя, и что бы ты ни сделала, в кратчайшие сроки это становится достоянием общественности. Но друг дружке местные аборигены перемывать кости устали, а тут она, новенькая. Москвичка! Да ещё вида такого необычного… Вот Даша и стала в деревне самой обсуждаемой личностью, а учитывая, что не просто так приехала, а сразу мужа хоронить, так и вовсе разошлись местные. Кто-то за спиной шушукался, а кто-то и вслух вопросы задавать не стеснялся. Даша упорно делала вид, что не слышит, лишний раз из дома старалась не выходить, но тут в магазине шепоток до слуха донёсся, короткое, но веское словечко: «ведьма». Даша усмехнулась украдкой. Ведьма! Да будь она ведьмой, влипала бы раз за разом в истории одна страшнее другой? Вот уж вряд ли.

Так вот Григорий не отпустил её бродить по ночной деревне, оставил ночевать в своём доме, напоил горячим молоком. Молоко Даша не любила, тем более с мёдом, но привередничать не стала. В чужом доме – чужие правила. Раз поят молоком, значит так тому и быть, она выпьет, даже с мёдом, и ночевать останется, потому что голова кружится и перед глазами всё плывёт. Хочется одного – принять горизонтальное положение, укрыться одеялом так, чтобы один нос наружу торчал, закрыть глаза и спать. Спать… Гриша что-то говорил ей. Что-то успокаивающее и доброе, и она, словно на волнах качалась, слушая его. Ни слова не понимала, но ей впервые за долгое время было спокойно.