Лукас и Нера выбежали первыми. Они выросли. Лукас стал почти ростом с меня в свои одиннадцать лет, а Нера такая же застенчивая. Тепло, которое вижу в их глазах радует. Я все ещё дядя Даниэль для них. Габриэль и Каир накидываются крепкими объятиями, говоря о том, что новая стрижка мне идет больше. К слову, волосы стали короче. Адриана вышла последней, обняв с сияющими глазами.

– Мы скучали, – выдыхает она, и я слышу в ее словах слезы, но Дри быстро предотвращает лить сопли, – Пошли в дом, – широко улыбается девушка, – Наверное, ты соскучился по нормальной еде.

Несмотря на смятения внутри, этот маленький круг людей вокруг, создает тепло. Быть может, мир в котором мы живем, лишен настоящих любви и доверия, но в такие моменты в окружении семь по-особенному прекрасны и доказывающие обратное.

За столом собрались все. Впервые за долгое время я позвал Габриэля и Каира сесть вместе с нами. За все правления отца, такой практики никогда не было. Но сейчас…когда он не в силах даже встать с кровати, все будет меняться.

Кристиана все время у мужа, что дает больше свободы Инесс. Адриана занимается открытием фонда для детей сирот. Она изменилась за эти годы. Её глаза сияли, в них горела жизнь. Я искренне рад. Ведь именно таким хотел видеть её Диего.

У остальных ничего не изменилось.

Габриэль, Каир и Тристан продолжали активную жизнь холостяков.

– Моя мама все ещё надеется меня женить, но все мы знаем…

– Что посадить твой член на замок невозможно, – перебивает Каир Тристана, заставляя всех засмеяться.

Стол наполнен всевозможными итальянскими блюдами. Запах лазаньи дурманит голову. Дри права, я всерьёз соскучился по нормальной домашней еде. Думаю, это и объясняет, почему уплетаю все с большим удовольствием, будто ничего не ел вовсе.

– А если честно, почему ты категорически отказываешься жениться? – после вопроса Габриэля, все внимательно прислушиваются.

Тристан замялся, его челюсть резко напряглась. Синьору адвокату явно не нравится зашедшая тема разговора. Однажды ему разбили сердце. И он явно не готов доверять женскому полу вновь. Ну, кроме их кисок на ночь.

– Тот же вопрос могу задать и вашим персонам, – оглядывает всех Тристан, – Почему вы ещё не женаты?

Габриэль не сдаётся.

– Если когда-нибудь я встречу подходящую девушку, обязательно женюсь, – друг оставляет в сторону приборы, – Я не отрицаю, но ты – да, – он хитро качает головой, вытирая уголки губ салфеткой, – Ты отказываешься принимать этот факт.

– Да, – кивает Тристан, цепляя руки поверх стола, – Я не собираюсь связывать себя узами брака. Более того, и не буду.

– Как же самоуверенно, Трис, – смеется Адриана, положив мне в тарелку курицу в томатном соусе. Сейчас она напоминает любую бабушку, задачей которой являлось накормить своего внука до отвала. Ладно, я не против.

– Пожалуй, я пойду. У меня вокал, – Инесс, молчавшая все это время, резко встает. Она сверлит взглядом Тристана, а после разворачивается и уходит.

Скажу сразу, мне совершенно не нравится эта муть.

– А что насчёт тебя, Дэн? – кидает вопрос Каир, – Слышал, после конфликта с товаром, Дон Лоренцо решительно хочет женить тебя на восточной красавице, – он улыбается, а я готов втащить ему кулаком, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Знаю, он не со зла. В этом и есть Каир. Сначала его гребаный рот говорит, а потом думают мозги. Хотя последнее утверждение спорное. – Вито Гамбино продал своего брата за три гроша, и теперь бизнес пошел на спад. Зейд серьезно настроен взять отмщения, либо же женить вас со своей дочерью, что даст им подушку безопасности в будущем.

Адриана кидает в него салфетку, стреляя возмущенным взглядом, явно говоря заткнуться.

– Этого не случилось пять лет назад, и не случится сейчас, – аппетит резко пропадает, и я тоже оставляю приборы, делая глоток красного вина, – Пусть горит его зад, мне не нужна его дочь. Тем более по правилам я не могу на ней жениться, ясно?

Зара Гамбино не была итальянкой и по традициями клана я не мог на ней жениться, ведь всегда требуется чистая кровь в браке с прямой родословной Дона.

– Тебе нужен наследник, Дэн, – вмешивается Габриэль.

Все вокруг замирают, переводя взгляд с меня на друга.

Дри рядом заметно напрягается, потянувшись за водой, явно чувствуя возникшее напряжение. И тут понимаю, что она знает правду. Единственная, кто знает, что сделала Андреа.

– Не тебе решать, что мне нужно, а что нет, – встаю изо стола, направляясь к выходу.

Да, прозвучало грубо. Но весь этот разговор вывел из себя. Не хочется говорить о будущем, о детях. Потому что их у меня запросто не будет.

«Я сделала аборт» – слова, которые прочно засели в голове, сейчас заставляют жилку на шее играть сильнее и сжать руки до белизны костяшек.

– Ты не хочешь стать отцом?

– Нет, и тема закрыта. Единственная женщина, которая могла сделать меня отцом, ушла пять лет назад.

Она лишила меня этого права.

Адриана опускает взор, теребя подол своей голубой рубашки. Каир прокашливается, пытаясь развести обстановку. Тристан же утопает в своих мыслях.

– Пора бы забыть прошлое, дружище, – выдыхает устало Габриэль.

Он всегда был голосом разума в нашей компании, и сейчас, в какой-то степени прав. Но так ли просто это сделать? Забыть прошлое?

Нет, невозможно. Его можно лишь игнорировать.

– На тебе многолетний клан, твои солдаты, семья и люди, которые верят в тебя, – перечисляет он, – А ты думаешь о той, что ушла, – в этом он тоже прав, но Габриэль никогда не любил. Он был так же жесток, не прикосновен и холоднокровен, как и я когда-то, до встречи с Андреа.

– Габриэль, – шикает Адриана, стреляя взглядом в его сторону, – Ты переходишь границы.

– Ты просто блять, меня не поймёшь, – вырывается с языка слишком жёстко.

– Почему же?

– Да потому, что никогда, никого не любил, – сам не верю, когда повышаю голос и яростно выплескиваю эти слова. Всё вокруг превращается в горящую массу, или горю я сам, понять невозможно.

Ухожу, разворачиваясь и не желая никого видеть. Дорога до комнаты кажется длиною в жизнь. Не хочется переходить порог спальни, хранящей столько воспоминаний. Смятые простыни, растрепанные волосы Андреа по всей подушке, сонный взгляд, её возмущения, обнаженное тело.

Сколько отголосков сохранило в себе это место за четыре месяца нашего общего проживания. С раздельных ночей на диване, до общих на кровати, чувствуя её тепло и размерное дыхание на коже. Все будто дежавю, прошлось перед глазами, но открыв комнату, не улавливаю даже её запаха диких роз. Пять лет прошло. Это было невозможным. Как же много «невозможного» появилось в жизни. И среди этого списка, на первом месте – Андреа.

Спальня осталась нетронута, но при этом изменилось абсолютно все. Атмосфера, запах, ощущения.

Видно, заранее навели чистоту. Все блестит, но не имеет ценности. Вхожу глубже, следуя к гардеробной. Когда оказываюсь в ней, интуитивно тянусь к шкафчикам, где когда-то висели вещи Андреа. Но за дверями пустота. Пыльная и удушающая. Напоминает ту, что поселилась в груди.

Куда дели вещи? Впрочем, мне должно быть все равно. Но нет. Опять, черт бы все драл, невозможно.

Быстрым шагом направляюсь к выходу, и как только распахиваю дверь, врезаюсь в девушку, вышедшую из угла. На вид ей двадцать с чем-то. Форма домработницы, говорит о должности в доме. От неожиданности и страха, девушка с немного рыжеватыми волосами, роняет все полотенца из рук.

– Синьор, – она опускает взгляд, явно боясь посмотреть на меня.

Разбираться с этим недоразумением нет желания. Перехожу к делу.

– Мне нужна Джулия. Где она?

Услышав имя старой и доброй Джулии, девушка поднимает взгляд недоумения.

– Бабушка…ой, – качает она головой, – Джулия…она, – девушка – очевидно её внучка – замялась, и это злит. Скажет она что-нибудь или нет?

– Бри, ты…, – слышу Джулию и оборачиваюсь. Экономка застыла около нас, – Синьор, – женщина кивнула со сдержанной улыбкой.

– Синьор искал тебя, бабушка, – подает голос та самая Бри.

– Хорошо, ты можешь идти, – Джулия взглядом дает понять, что она свободна, а после вновь обращается ко мне, – Добро пожаловать, – тёплые карие глаза щурятся от улыбки, – Рада вас видеть, – во взгляде женщины промелькнуло что-то материнское, и вспомнились моменты, когда я впервые попал в этот дом. Джулия заботилась обо мне больше всех, пока отец не сказал, что хватит бегать за ребёнком, и я должен учиться быть мужчиной. После этого наше общение сократилось. Тогда я был маленьким, и помню, как плакал. А теперь кажется, что тот мальчик, и я сейчас, совсем разные люди. Будто все, что было в детстве стало неправдой. – Чего-то желали?

– Да, где вещи Андреа? – звучит требовательно, словно если услышу ответ, который мне не понравится, будет плохо.

– Мы убрали их, – благо тут же отвечает Джулия, – Кажется, на чердак, – задумчиво подправляет она ленточку на голове, – Кристиана велела их сжечь.

От этих слов кулаки сжимаются, как и челюсть.

– Но я не смогла.

– Спасибо вам, Джулия.

– Кто бы, что не говорил, – вдруг начинает экономка, – Я видела, как сильно вы любили, и не смогла сжечь те вещи, – кивнув мне, она уже было уходит, когда окрикиваю её.

– Ваша внучка.

Её лицо напрягается от этого упоминания. Возможно, Джулия и видела, как я любил Андреа, но это не мешает все еще чувствовать во мне опасность. В конце концов я Конселло. Во мне течет кровь отца.

– Она учится?

– Нет, у нас нет средств, чтобы обучать её, – качает отрицательно головой женщина.

– Она хочет учиться?

– Это её мечта на данный момент, – грустная улыбка касается её губ, – Но…

– Выберите ВУЗ. Я оплачу обучения.

Джулия поднимает удивлённый взгляд, разинув рот и замерев на месте.

– Но, Синьор…

– Не нужно, я делаю это потому, что хочу. Лучше порадуйте внучку, – мы стоим в коридоре второго этажа, и я слышу, как что-то шевелиться в соседней комнате. Бри или как там её, подслушивающая наш разговор, явно рада. – Габриэль поможет вам с оформлением документов и сдачей вступительных. Обратитесь к нему.

Джулия спешно благодарит меня, почти подпрыгивая на месте, и быстро убегает. Я же поднимаюсь на третий этаж, и подойдя к лестнице на чердак, опускаю её.

На крыше пахнет пылью и темно. Только падающие лучи солнца с маленьких круглых окошек, рассеивают темноту. Чердак совершенно не жилой. Тут хранится старое барахло, а местами ценные вещи, как картины стоимостью в миллионы, не подошедшие под интерьер дома, но нашедшие интерес в глазах Лоренцо Конселло. Их можно было продать, но отец никогда этого не делал. Он любит хранить все, что поднимает его самолюбие перед другими.

Обхожу все помещение, разыскивая коробки, и когда вижу наполовину открытую, из которой торчал кусочек золотистой ткани, подхожу, вытягивая ее. Это карнавальная маска. И она принадлежит Андреа, я прекрасно знаю, ведь сам и покупал. Крепче сжимаю ее, словно через тонкую ткань, мог прикоснуться к птичке, и подношу к лицу, вдыхая давно забытый и до боли любимый аромат диких роз. Он слабый, но даже это прекрасно.

Запихиваю маску в карман. Внимание привлекает прозрачная обложка для платья, лежащая поверх всех коробок. Поднимаю его и в мыслях словно старая заедливая пластинка, заигрывает та ночь, когда птичка порхала в нем в нежном танце.

Порой, лежа на койке в тюрьме, я прокручивал в голове именно этот танец. Плавные движения, белое платье и горящие глаза. Это давало не сойти с ума.

Сейчас, я бы все отдал, чтобы увидеть ее вновь. И странное собственническое чувство заигрывает внутри. Оно говорит о том, что, если когда-нибудь я увижу дьяволицу вновь, больше никогда не отпущу.

Больше. Никогда. Не. Отпущу.

А значит ты ее найдешь.

***

Дверь в комнату отца приоткрыта.

Стою перед ней добрых десять минут, так и не находя силы открыть и войти.

Ненавижу его. Всю свою осознанную жизнь желал его смерти.