Ладно, это уже более глубокий вопрос, к которому я не готова. Тянусь за вином, чтобы выиграть немного времени. Что можно рассказать Заку, чтобы не показаться сумасшедшей? Только не правду, что я коллекционирую укромные уголки по всему миру, где никто не сможет увидеть меня и мое горе. Что это место идеально, потому что я могу притвориться, что любые непрошеные слезы – всего лишь капли воды из джакузи.

– Нашла его, когда Тед отправил меня проверить территорию, – говорю я. – Кто-то забыл выключить горячую воду, и я не сочла нужным сообщать им об этом факте.

Зак кивает и погружается в воду до подбородка.

– Я рад, что ты этого не сделала. Спасибо, что позволила мне передохнуть в твоем убежище.

– Технически оно не мое, так что…

Снова молчание. Зак закрывает глаза. Его угловатые черты лица смягчаются, напряжение спадает. Он разительно отличается от своего персонажа, Бойда Шелтона. Во всех своих ролях он выглядит по-разному. Даже в роли Феликса Флеминга, мудрого гангстера с золотым сердцем, которого он сыграл в фильме «Безумная восьмерка». Эта роль принесла ему номинацию на «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана на предстоящей в этом году церемонии. Ему карандашом нарисовали маленькие усики, прилизали волосы, и он заговорил с идеальным старомодным акцентом. Ему каким-то образом даже лицо удавалось изменить. Разные лица на разные роли, и именно их видит мир.

Но я вижу в нем его самого.

Я делаю еще один глоток вина, затем отставляю бокал на бортик, и слышится тихий скрежет стекла о цемент. Зак открывает глаза.

– Итак, это наш последний совместный вечер, – произносит он, – а я только начал узнавать тебя получше.

– Переживешь как-нибудь.

– Будет не очень легко. – Он приближается, чтобы сделать глоток вина. – Я до ужаса любопытен, когда дело касается людей. Ради работы, разумеется.

– Звучит как еще один способ сказать, что ты крайне надоедливый.

Он смеется.

– Давай задавать друг другу вопросы. Быстро. Без остановок, чтобы не было времени думать над ответом. Если вопрос слишком личный, говорим «пас» и двигаемся дальше. Так за короткое время можно успеть многое узнать друг о друге.

– Кто сказал, что я хочу узнать тебя получше?

– А почему бы и нет? Я же просто восхитителен.

Я ухмыляюсь.

– Это спорный вопрос.

Он ухмыляется в ответ.

– Начнем с основ. Простые вещи. Например… какой твой любимый цвет?

– Черный.

– Так вот почему ты каждый день ходишь на работу в одной и той же черной футболке и джинсах?

– Да, но и потому, что проще иметь что-то вроде рабочей униформы.

– Как Стив Джобс со своими водолазками.

– Не думаю, что Стиву Джобсу когда-либо приходилось помогать актрисе запихивать ее сиськи обратно в корсет, но да, ты прав.

Он смеется.

– Твоя очередь.

– Какое у тебя второе имя?

– Это скучно. Райан. А твое? – Он качает головой. – Подожди, я даже твоей фамилии не знаю.

– Уолш. Второе имя – Эмили.

– Как мило.

У Зака ласковая улыбка, и от того, как он на меня смотрит, в животе зарождается странное ощущение.

– Что, м-м-м… что ты будешь делать после «Вожделения»? – небрежно спрашиваю я.

– У меня будет несколько выходных, а потом я отправлюсь на Аляску на очередные съемки. Немного инди на этот раз.

– Уже?

– Я падок на испытания, – печально говорит он. – А что насчет тебя?

– Собираюсь немного отдохнуть в домике в Уайлдвуде, который мне оставил отец.

– Звучит заманчиво. Тебе определенно нравятся укромные уголки, я прав?

Я прокашливаюсь.

– Можно и так сказать.

– Ты уже нашла другую работу?

– Нет.

На мгновение Зак выглядит почти смущенным.

– Ну, если ищешь, я слышал, на Аляске в это время года холодно и безрадостно.

– Все в порядке, спасибо, – говорю я и обрываю его, прежде чем он успевает заговорить снова. – А разве не намечается грандиозное награждение? Ведь ты номинирован по главным категориям.

Он отводит взгляд.

– Полагаю, что так.

– Ну вот. Разве ты…

– Пас. Следующий вопрос.

Мне кажется странным, что номинация на «Оскар» попала в список щекотливых тем, но я никогда не стану давить, если человек не хочет о чем-либо говорить. Я профессионал в этой области.

– Есть какие-нибудь фобии? – предлагаю я.

– Опаздывать куда бы то ни было.

– Это не настоящая фобия.

– Ты просто не видела, как я встаю в четыре утра, чтобы успеть на десятичасовой рейс.

Я тихонько смеюсь.

– Справедливое замечание.

Зак отпивает немного вина и снова излучает тепло, которое перекрывает даже тепло от горячей воды. Меня поражает, насколько глупой должна быть женщина – Ева Дин, – если она не готова сделать все возможное, чтобы наслаждаться им вечно.

– Роуэн?

Я поднимаю на Зака рассеянный взгляд.

– Прости, что?

– Твои фобии.

– Насекомые, – отвечаю я. – Бабочки и божьи коровки еще куда ни шло, но на этом все.

– Интересно. – Он постукивает себя по подбородку. – Расскажи поподробнее.

– Я просто не понимаю, почему их должно быть так много.

– Баланс экосистемы? Опыление нашей пищи?

– Ты так говоришь, как будто это важно.

Мы оставляем наши стороны джакузи и располагаемся посередине лицом к лицу. Так удобнее пить из одного бокала, только и всего. Хотя я не в восторге от того, что нахожусь так близко к его карим глазам, пристально меня изучающим, или к капелькам воды на его груди, поднимающемуся пару…

– Кстати, твоя очередь, – напоминает Зак.

– Тебе не надоело отвечать на вопросы? – Я приподнимаю бровь. – Разве у тебя мало берут интервью?

– Ненавижу интервью. Но от твоих вопросов я не устаю.

– Какая разница?

– Они настоящие, – отвечает Зак. – Наверное, это мой первый настоящий разговор за долгое время сплошных правил и прочего.

– Твои друзья с тобой не разговаривают?

– Это твой официальный вопрос?

Я обдумываю его нерешительность. Его готовность доверить мне личную информацию.

– Это не для протокола, – говорю я, и он расслабляется.

– У меня осталось не так уж много настоящих друзей. Несколько приятелей сейчас в Сент-Луисе. Но, похоже, из-за всей этой драмы с Евой мой круг общения сузился.

Ей не нравилось, когда я куда-то уходил, и мне до ужаса надоело ругаться по этому поводу. Проблемы бедного богатенького мальчика, да?

Зак опирается локтями о край джакузи и кладет подбородок на тыльную сторону ладоней. Я тоже кладу руки на край.

– Не знаю, – отвечаю я. – Я бы предположила, что трудно заводить друзей, не зная, интересен им ты сам или возможность находиться рядом с тобой.

Он вскидывает брови, и на его лице появляется оценивающее выражение.

– Ладно, все не так уж плохо. У меня есть команда, и мы близки. Я называю их своей калифорнийской семьей. – Он печально улыбается. – Семьей, которой я плачу за то, чтобы она была рядом со мной. Так что да, мне нравятся твои вопросы. И я уверен, что сейчас моя очередь их задавать.

– Мои были не для протокола.

– У нас весь разговор не для протокола, – замечает он. – Если только ты не шпионка «Скандальной хроники»^[3].

– Ты меня раскусил. Роль ассистента всего лишь прикрытие. – Я подталкиваю его под руку. – Видишь? Тебе вовсе не стоит переживать о моей дальнейшей карьере.

Зак улыбается.

– Хорошая попытка, но хватит тянуть время. Моя очередь. Когда ты в последний раз была до смерти напугана?

Прямо сейчас.

Эта мысль приходит в голову без предупреждения. Только в ней нет никакого смысла. Чего тут бояться? Но я постоянно борюсь с той аурой безопасности, которую излучает Закари. Меня так и подмывает излить ему душу, потому что с ним все должно быть хорошо…

Я прокашливаюсь.

– Эти твои вопросы становятся все более личными.

– Мы повышаем уровень сложности. Но ты всегда можешь пропустить, – мягко добавляет он.

Я на мгновение задумываюсь, перебирая в памяти моменты, в которых от ужаса перехватывало дыхание. Большинство из них связано с тем вечером, когда сбили Джоша. Его ботинок на дороге. Кровь. Его поминки и куча плачущих людей – особенно его мать, навеки сломленная. Я же была холодна как лед. Или бесчисленное количество долгих, темных ночей, в которых волком таилось горе, готовое разорвать меня в клочья, если взглянуть ему в глаза…

– Эм, первое утро после смерти моего отца, когда мама не встала с постели, – рассказываю я Закари, удивляясь, что выбрала такое легкое воспоминание. – Мне пришлось самостоятельно собираться в школу. Мне было тринадцать, вполне достаточно, чтобы самой справляться со своими проблемами, но просто завтракать в одиночестве на тихой кухне… Да, это было страшно. В глубине души я уже знала, что мать не придет в норму и что детство официально закончилось.

Зак кивает, его взгляд еще больше смягчается.

– Понимаю, это действительно страшно.

Я делаю большой глоток вина.

– Верно. Итак. Твоя очередь. Тот же вопрос.

Он пальцем размазывает по бортику каплю воды.

– В Ванкувере, три года назад. Мы с Евой поссорились, просто грандиозный скандал. Во время него были сказаны слова, которые нельзя вернуть или забыть, и она… – Он замолкает на середине предложения. – Именно тогда в меня впервые закрался настоящий страх, что у нас ничего не получится. Что она уже не та, в кого я когда-то влюбился. – Он вздыхает. – Банально, правда?

– Нет, – отвечаю я. – Прозвучало искренне.

– У нас была распланирована вся жизнь, по крайней мере, я так думал, – продолжает Зак. – Голливуд был лишь одной из частей плана. Я думал, мы с ней создадим что-то настоящее. Брак, семья, дети… что-то прочное. – Он качает головой, устремив взгляд вдаль. – Было тяжело наблюдать, как все это рушится.

Он сексуален, богат и знаменит, но на самом деле хочет одну женщину, которую будет любить вечно.

Я смотрю на это странное существо передо мной. В голове теснятся сотни вопросов, большинство из которых различные вариации одного: «Ева сумасшедшая?» Но что, если, возможно, она не хочет семейной жизни? Черт возьми, я и сама не могу себе этого представить. Возможно, она тоже не может.

На телефоне Зака высвечивается сообщение.

– Помяни дьявола. – Он вздыхает и выключает звук, а затем переворачивает телефон экраном вниз. – Она хочет поговорить. Не знаю, о чем. Все должно было закончиться, но меня продолжают тянуть назад.

– Почему?

– Сожаление, я полагаю. – Он встречается со мной взглядом поверх воды. – Я не хотел говорить об «Оскаре» и номинации за «Безумную восьмерку», потому что это как очередной удар ножом в сердце. Потому что мне действительно нравилось сниматься в этом фильме. Съемки в нем стали одним из лучших опытов в моей жизни.

– Было заметно.

– Получить номинацию за эту роль – просто вишенка на торте, но Ева… – Он качает головой, поджимая губы и делая глоток вина. – Она говорила, что мне только награды не хватало, чтобы потешить свое эго. Что я слишком сильно хочу нравиться людям.

– Я бы на такую новость отреагировала поздравлениями, но это всего лишь мое мнение.

Зак печально улыбается.

– Она не всегда такой была, и об этом я больше всего сожалею.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не смог с этим смириться. В телесериале… – Он замолкает и бросает на меня взгляд. – Мы с ней снимались в сериале «Дар божий», помнишь?

Я приподнимаю бровь.

– Ты про шестисезонный феномен поп-культуры? Никогда о нем не слышала.

Он слегка подталкивает меня локтем, а затем вздыхает.

– Слава «Дара божьего» ударила Еве в голову, и она изменилась. Я не сразу это заметил, иначе тут же схватил бы ее в охапку и утащил в какое-нибудь укромное место. Чтобы оградить от опасности.