Я слышу звон приземлившихся на журнальный столик бокалов. Скоро появляется и бабуля с вязанием, все наконец садятся по местам, откидываются на подушки и что-то бурно обсуждают – я теряю нить. В животе урчит, но я бросаю взгляд в сторону холодильника в противоположном углу и с тоской понимаю, что не допрыгаю до него. Смотрю знакомое начало одного из любимых фильмов и… проваливаюсь в сон.

Глава 12

– Ты в курсе, что ты горячая штучка?

Услышав это, я застываю с куском картона в руках. Кручу-верчу его и раздраженно швыряю в коробку с мусором: верхний слой оторван, цвет ровно не ляжет, а значит, и для макета непригодно.

– Голицын!

Смахиваю назад хвост, который щекочет мне шею, когда наклоняюсь.

– Да ты послушай! – Он сидит за столом и что-то очень быстро эскизирует на обрывке крафтовой бумаги. – Это же химия, феромоны, которые источает женское тело.

– Фу!

– Ты видишь девчонку, чувствуешь ее запах и… да-а-а. Она просто стоит рядом, а ты знаешь, что хочешь ее. Вот тебя хочется…

– Может, тебе меня хочется, потому что мне тебя не хочется? – сама путаюсь в своих словах, на что Голицын только звонко смеется в ответ. – Ник!

– Что? – Он невинно приподнимает брови, игнорируя мой вопрос, и повторяет: – Ты горячая штучка.

– Ты обещал сделать меня не горячей штучкой, а талантливой су… с-сучкой! – все еще шепчу я на тон ниже, когда дело доходит до подобных разговоров.

– А это одно и то же. – Он подмигивает мне, посмеиваясь над моими попытками произнести ругательство без запинки. – Невинные глаза, вся такая милашка с мозгами, но чувствуется… – Он поднимает вверх кулак, а я не просто краснею, я, должно быть, слилась по тону с бордовой свободной блузкой. – Правда, стоит тебе открыть ро-о-от… – Голицын ухмыляется и снова утыкается в свой кусок крафта, – и оттуда летит один мусор.

Из моих рук тут же валится коробка с обрезками. Значит, я говорю мусор? Какого, а? Мне так обидно, что хочется заплакать. Тем более что, скорее всего, это правда. Я могу быть сколько угодно крутой и талантливой, а потом в ответственный момент перед важным – и немного великим – человеком вроде Аполлонова наговорить чепухи и разрыдаться. Или пнуть чей-то мотоцикл со всей дури, а уже потом разрыдаться. Снова, кстати, перед ним же. Вариантов масса – рыдай не хочу.

– Вот-вот. – Кивнув на кучу обрезков у моих ног, Голицын разводит руки в стороны. – Мусор.

– Да иди ты… умник нашелся.

Я нервно натягиваю длинные рукава блузки на кисти и рассматриваю свои ногти – ухоженные и аккуратные, которым, по словам Роксаны, не помешал бы яркий лак.

– Как ты разговариваешь с учителем? – Он наигранно цокает, картинно закатывает глаза. – В этом нет ничего такого. Ты просто слишком возвысила нашего Иванушку, а нужно немного… всего на каплю приспустить его на землю.

– Голицын!

– Вот заладила, Аннабель-Ли. Слушай меня, и все будет.

Я смотрю на него пару секунд и не понимаю, он правда верит в то, что говорит? Или только косит под дурака?

– Я поимел половину девчонок в институте, – с совершенно серьезным лицом заявляет мне он. – Я сексперт в этом деле.

Это становится последней каплей. Я взрываюсь.

– Иди в задницу! – Вот и рушится все. Сексперт он, видите ли!

Почему я вообще решила, что Голицын мне чем-то поможет? Люди так просто не меняются. Я не изменюсь. Если я от природы «горячая штучка» с «мусором изо рта», то вряд ли меня могут спасти подсказки какого-то… сексперта! Меня вообще не спасти.

– Неплохо. – Довольный, как слон, Голицын встает с места и прерывает поток обреченных мыслей. – «Задница» уже легче идет, даже не заикаешься. Глядишь, скоро скажешь «член», потом…

– Хватит! – Я машу на него руками, чтобы замолчал, пока не испортил все окончательно. И не довел меня до инфаркта своей пошлятиной. – При чем тут уверенность в себе и эта твоя чушь?

– При том, что тебя должны начать уважать. А тебя хочется ну… на ручках максимум потаскать. Знаешь, как котика.

На ручках? Потаскать? Где-то это уже было.

– Не верю, что ты справишься без меня. Сечешь? Хотя я знаю, что можешь справиться. Знаю… Но не верю.

– Я поняла. Продолжайте, учитель, – кривляюсь я, а Ник ржет как конь:

– О-хо-хо! Да это флирт, дамочка! Неплохо, совсем неплохо. Ролевые игры – это круто, но есть свои тонкости. Для начала уточни, нравятся ли твоему партнеру медсестры или школьницы, а потом да – дерзай. А то была у меня одна крошка… – Он потирает большим пальцем бровь. – Так вот оказалось, что у нее синдром «белого халата». Ну, это когда при виде врача не то что трусы не мокнут, а давление скачет. В общем, захожу я к ней в медицинской форме – у кореша взял погонять. Весь такой в образе, с бейджиком, стетоскопом. Думал, осмотр проведу во всех местах, а она… ну, короче, по итогу я вызвал скорую, и осмотр проводили они. Умора, они решили, что я их колле…

– Хватит! – перебиваю его. – При чем тут ролевые игры?

– Это фли-и-ирт. Но для начала научись со своим объектом хотя бы разговаривать. Притворись кем-то другим, а? Ну поиграй роль, представь его голым. Стой-стой! Я не про то, о чем ты подумала, это психологический прием. Типа, чтобы не бояться, представь, что твой дедуля голый, а ты в латексном костюме… м-м… с плеткой…

Следующую коробку обрезков я просто переворачиваю Голицыну на голову, и он со смехом бормочет: «Заслуженно».

Я некоторое время хожу взад-вперед по маленькой комнатке. Скрещиваю руки на груди и тут же их опускаю. Завожусь, и наконец меня прорывает:

– Я… я не могу, понимаешь? – Даже топаю ногой в бешенстве. – Слова, мысли, все в кучу, когда я рядом с ним! Он такой…

– Он такой, такой, такой! – Голицын стонет, потом падает спиной на парту. Он будто даже запускает руку в джинсы и делает вид, что… Он что, изображает, как я?..

«Матерь Божья!»

Закрываю руками глаза, а затем и вовсе отворачиваюсь. Не могу смотреть на это! Правда, к своему ужасу, понимаю, что и стоя спиной к Голицыну все прекрасно вижу благодаря огромному зеркалу на стене, на котором кто-то, видимо, годами делал записи маркером.

– Милашка-стесняшка, – довольно скалится Голицын, приподняв голову.

После он вскакивает с места, подходит ко мне совсем близко. Голицын во всем черном, с темными волосами и порочной ухмылкой. Я в красном – как маленький дьяволенок. Ник кладет ладони мне на плечи, чуть сжимая, а я наблюдаю за его пальцами, чуть приоткрыв губы, и чувствую, как пересыхает во рту и учащается дыхание.

– Ну смотри, как ты трогательно стесняешься, – шепчет он мне на ухо. – Ты красивая и умная, поверь в себя. Это, по сути, все, что тебе нужно. Когда ты поймешь, что ты сексуальнее и круче всех, кого я…. он встречал, стеснение пройдет. – Голицын будто мурлычет эти слова. Он убирает в сторону мои волосы, оголяет шею. – Ты сразу перестанешь заикаться и, может быть… однажды… однажды… станешь такой же крутой… как я!

Волшебный пузырь лопается.

– Ты не крутой, ты идиот, – бормочу, чуть дергаюсь, но Голицын усиливает хватку и не отпускает меня.

– Я идиот, а ты еще и умная. Представь, насколько круче меня ты можешь стать, если дашь себе волю? – Его слова словно завораживают меня.

В какой момент он начал перебирать мои волосы? Где вообще моя резинка для волос? Он ее снял? Когда? Почему? Хотя… да, так намного легче.

– У тебя умная голова, но тебе иногда это мешает. Ты все просчитываешь наперед, анализируешь, путаешься и пугаешься. И выходит черт-те что, верно?

– В-верно…

– И что-то на парах Зайчишки у тебя не было проблем, верно?

– Да. Я знаю, но…

– Но во взрослом мире не будет Зайчишек. Там будут акулы Аполлоновы.

– Н-наверное, просто…

– Почему ты думаешь, что он круче?

– О-он…

– Он когда-то тоже был студентом.

– Но уже н-не…

– Зато ты моложе. У тебя впереди больше возможностей. Ты сильнее. Талантливее. И ты намного горячее, чем он, усекла? Почему бы тебе не покорить этот мир, Санта-Анна?

Это просто мед в уши. Мурашки по телу и кипяток по венам. Пусть он продолжает свои уроки. Почему это так круто? Голицын не стал мне симпатичен, но его голос, энергетика… Я хочу поверить в его слова. Могу же я интереса ради воспользоваться его секспертным мнением и понять, что я и правда хороша, горяча?

– Расслабься. – Его пальцы давят на мои плечи, и я пытаюсь расслабиться. Тело постепенно размякает, и я чувствую, что затылок касается груди Голицына.

Аня, Аня, Аня…

– Ты должна понимать, что он просто мужчина. – Его пальцы продолжают массировать мою шею. А потом он, кажется, проводит носом линию от ключицы до уха. – А мы, мужчины, во власти таких, как ты. Не наоборот. И чем больше власть, тем ты круче.

Мне становится жарко, и, кажется, все тело пульсирует. А этого-то он как добился? Не понимаю. Я не могу в это поверить, но хочу, чтобы Голицын поцеловал меня в шею.

Что?

Не знаю, что это, но факт остается фактом. Кожа аж зудит в этом месте. Если бы не больная нога, я бы привстала на цыпочки, подставляясь его губам. Я почти уверена, что за это все бы сейчас отдала. По крайней мере, мне так кажется. Ник наклоняется, и у меня перехватывает дыхание. Я не отстраняюсь.

– Когда ты говоришь со мной, ты другая. – Каждая взрывная согласная создает поток воздуха, который ласкает мою кожу. – Ты дерзишь, рычишь. Мне правда кажется, что ты умнее, чем показываешь. И такая смелая, что тебя хочется… – Давай, говори, что тебе хочется. Если не скажешь, я прямо сейчас задохнусь на месте! – Затащить в первое попавшееся помещение и…

Резко становится холодно, потому что открывается чертова дверь. Злость. Отрицание. Шок. На пороге, застыв, стоит Андрей Григорьевич и хмуро смотрит на нас. На меня. На Голицына, склонившегося к моему плечу. Я сглатываю, но не двигаюсь, даже не моргаю. Его бровь ползет вверх.

– Когда закончите… – Аполлонов осекается. – Через пять минут совещание. Вам полезно…поприсутствовать.

Черт! Дважды черт!

Он явно пришел за чем-то другим. Аполлонов же не секретарь, чтобы нас приглашать на совещание! Но, кажется, передумал и ушел, хлопнув дверью. У меня будто весь воздух выбивают из легких, и с громким «ах» я оседаю на пол.

– Что ты наделал? – Меня накрывает паника. – Это максимально непрофессиональное поведение. Мы же на… РАБОТЕ! Что он… Боже, он подумает, что мы…

– Воу, да это идеально, Аннабель-Ли! – почти восхищенно выдает Голицын. – Ты видела, как он растерялся?

– Что?

Ничего не понимаю.

– Он даже забыл, зачем пришел. Ты его удивила! Его верная собачонка, которая не могла объяснить, когда день, а когда вечер, сачкует на рабочем месте, хах!

– И зачем ему такой работник? – восклицаю я.

– Вчера вечером ты, как ответственный человек, разобрала вон тот стеллаж и к тому же сдала Семену Иванычу целую коробку годных обрезков. Почти ничего ведь не утилизировала? Знаю, что нет. Ты разобрала эту ерунду по цветам, как будто тебе больше нечем было заняться. Так? Так! – Ему плевать на мои ответы, он разговаривает сам с собой. – Ну, знаешь, это мышиная работа, на которую всем плевать.

– И что? – окончательно и бесповоротно теряюсь в секспертной логике.

– А я об этом всем растрындел, – довольно улыбается Голицын, что аж щеки трещат. – Ты ушла последняя, все это знают. Уверен, Иванушка шел тебя похвалить.

– Н-но…

– Он не отчитал нас.

– К-как…

– Он растерялся. – Голицын хлопает себя ладонью по лбу. – Да все еще проще, чем я думал! Может, он и правда думает, что ты талантливая.

Почему из его уст такие простые слова звучат так непристойно?

– Подсекай, он почти в твоих руках. Только умоляю, будь смелее.

– Да, блин, как? Я не горячая штучка, как ты мне тут заливаешь! Я так себя не чувствую! И никакая я не сучка! Не стать мне такой! Я даже не представляю, с чего можно начать!

– Для начала выйди из этой комнаты.

– Что? – все еще тяжело дыша после длинной тирады, произношу я, разбившись о его тотальное спокойствие и простоту.