В машине вновь повисает молчание. Я не спешу нарушить тишину, опасаясь реакции хуже той, что Льюис выкинул. Стыдно за то, что мирюсь с подобным отношением, будто распрощалась с остатками гордости. По спине бежит неприятный холодок, а в уголках глаз собираются слезы. Чувствую себя раздавленной, словно прижата к асфальту бетонной панелью и парализована. Затылком ощущаю усмешку Мартина, которому хочется врезать по самодовольной физиономии, ведь он явно рад видеть меня загнанной в угол и блеющей от ужаса. Не понимаю, что происходит, когда Льюис переходит черту. Я словно лишаюсь способности говорить. Это вовсе на меня не похоже. Это не я.

– Увидимся, – говорит Мартин, когда Льюис тормозит у закусочной, внешний вид которой наверняка отпугивает посетителей. Обшарпанный синий фасад. Вывеска, на которой часть букв покрыта ржавчиной и наверняка не работает. У центрального входа валяются окурки, предупреждая, что ужин там чреват пищевым расстройством и диареей.

Вжимаясь в кресло, предпринимаю попытку сфокусировать взгляд на дороге. Я знаю, что последует дальше.

– Кто он? – Низкий бас Льюиса наполнен скепсисом. Я чувствую исходящую агрессию, проникающую под кожу. – Что за тип был с тобой?

Я отказываюсь смотреть в его сторону, уставившись в окно.

– Я помогаю ему по истории.

– Какого хрена он улыбается тебе?

– Может, стоило спросить у него? Откуда мне знать?

– Как давно это продолжается?

Сердцебиение заметно ускоряется. Я стараюсь дышать ровно, моргаю, не позволяя страху поглотить остатки ясного мышления. В конце концов, оправдываться не за что, я не сделала ничего, из-за чего меня можно смешивать с дерьмом.

– Мы занимаемся третий раз, – сквозь зубы проговариваю я. – У нас неделя до зачета, после которого разойдемся как в море корабли.

Льюис пренебрежительно фыркает, взглянув на меня как на грязь под ногтями.

– Так он и есть причина, по которой задерживаешься?

– Я стараюсь вписать занятия в учебное время. Чего ты добиваешься?

– Хочу понять, почему ты решила скрыть его наличие от меня.

– Я должна докладывать о каждом сделанном шаге? Мы готовимся к зачету!

– Кто знает, чем еще вы занимаетесь. – Из его тона разит брезгливость, следом за чем он тычет носом в дерьмо как котенка: – Когда мы последний раз занимались сексом?

Разинув рот, не верю собственным ушам. Мир вокруг словно перестает существовать.

Что, черт возьми, вылетело из его поганого рта?!

Не желая усугублять ситуацию, открываю дверь, как только Льюис притормаживает на светофоре. Но все же не могу преодолеть себя.

– Кто знает, чем ты занимался, когда чинил машину, – я вкладываю в слова всю испытываемую неприязнь, надеясь, что он прочувствует переполняющее меня негодование. Кажется, сейчас ненавижу его как никого другого.

– Вали к нему, занимайтесь историей! – Выкрикивать Льюис, ударив по рулю так, что привлекает внимание прохожих.

Он дает по газам и оставляет наедине с осуждающими взглядами. Истошный визг по асфальту давит на виски, а едкий запах жженой резины повисает в воздухе.

На часах начало третьего, а я нахожусь непонятно где из-за отвратительного поведения Льюиса. Ради всего святого, я никогда не давала повод для недоверия. С тех пор как впервые поцеловала его, ни с кем не флиртовала. Но всякий раз, когда он замечает чужой взгляд, устраивает самый настоящий допрос с пристрастием. Меня душит несправедливость, ведь никогда не выражала подозрения на его счет. Никогда не звонила с вопросами, где он, с кем и когда вернется. Именно так, по моему мнению, выглядит доверие.

Официально заявляю: сегодня самый паршивый день в истории.

С намерением отвлечься от произошедшего, ловлю такси и направляюсь к заказчику в одиночестве, ведь за то время, сколько стою на месте и смотрю на проплывающие мимо машины, Льюис не изъявил желание вернуться и поговорить. Молчание пугает, оно как наказание. Хуже всего, что я привыкла к таким методам. Знакома с последовательностью.

1. Гложущее чувство вины.

2. Раскаяние.

3. Принесение извинений.

4. Прощение.

Признаю, что не сказала, но не понимаю, за что подвергаюсь моральным пыткам. Рэй не тот, на чей счет стоит беспокоиться. Я вижу в нем поверхностного мальчишку, который капризничает из-за цвета дарованной машинки. За что меня наказывают?

Добравшись до пустой квартиры, которую совсем скоро обставят мебелью, наполнят домашним уютом и семейными вечерними посиделками, бросаю ключи и рюкзак на пол.

Представляю, что это мой дом. Сюда ежедневно возвращаюсь и наслаждаюсь безопасным островком, который невзгоды обходят стороной. Мне остро не хватает места, где могу обрести желанный покой. Где буду чувствовать себя в безопасности. Откуда не выкинут в любую минуту. Кто знает, может быть, Льюис уже трамбует мои вещи по пакетам и выставляет за дверь. Я живу на пороховой бочке, не имея права голоса. По правде говоря, никогда не ощущала себя в нем как дома. Никогда не чувствовала себя полноценной хозяйкой. Моя прерогатива – жить там на птичьих правах. Я нигде не могу найти себя, как будто такого места вовсе не существует. Тексас-Сити слишком мал, Нью-Йорк до невозможности велик.

Поработав в тишине неопределенное количество времени, валюсь с ног от физической усталости, морального истощения и чувства вины, но делаю выбор в пользу метро, чтобы сохранить несколько долларов, которые могу потратить на что-то более полезное, нежели такси. Если Селена узнает об этом, вероятней всего, выслушаю нотации по поводу ночных прогулок, представляющих опасность даже для физически подтянутого здоровяка. Но и в метро нетороплюсь спускаться. Прежде всего заглядываю в рюкзак и ищу мобильник. Гордость ничто, когда на кону здоровье или жизнь. Я снова становлюсь той, кто делает первый шаг. Но переключаюсь с поисков телефона на блокнот, которого нет. Опустив рюкзак на массивные каменные перила, перебираю конспекты, и с каждой последующей секундой в груди нарастает тревога.

Его нет.

Проверяю второй раз. Тщательно перебираю содержимое, и в уголках глаз собираются слезы, когда терплю очередную неудачу.

Не задумываясь, хватаю телефон и набираю Льюиса, но в ответ получаю голосовую почту. Замечательно! Прогулка по ночному Нью-Йорку неизбежна. Он не позвонил и не удосужился включить сотовый. Я на грани, потому что порой его черствость переходит границы. Иногда он нарочно заставляет чувствовать себя самой настоящей дрянью. Если так выглядят воспитательные меры, то они лишь помогают пропасти разрастаться. Следующий на очереди Рэй. Именно на него спускаю собак.

– Ты спер мой блокнот? – Шиплю я, как только парень принимает вызов.

– Не понимаю, о чем ты. – В унисон его голосу на заднем фоне звучит звонкий смех, и будь он громче, я могла подумать, что Рэй включил громкую связь и снова будет отшучиваться, но с каждой секундой шум угасает, как будто он отошел от оживленной компании.

– Второй раз, Рэй. Второй раз ты воруешь у меня! У тебя есть хоть капля совести?

– Приходи к нам, если хочешь вернуть его. – Тон Рэя становится мягче, исчезает игривость и насмешка, но он продолжает обводить меня вокруг пальца.

Льюис манипулирует мной.

Рэй манипулирует мной.

Они заходят так далеко, что в груди сжимается сердце. Я по какой-то необъяснимой причине пытаюсь помочь, но в ответ получаю новую порцию отборного дерьма.

– Ты уже изучил его, ведь так?

– Разумеется. Я уделяю особое внимание всему, что касается тебя.

Я шумно втягиваю морозный воздух и выдыхаю через нос, когда мимо проносится скорая с громкой сиреной.

– Что ты делаешь на улице в одиннадцать вечера? – Озадаченно интересуется Рэй, сменив тему. – Не поздновато для прогулок?

– Не твое дело. Верни. Мой. Блокнот.

– Приезжай к нам. Это единственный способ вернуть его.

– Я разрываю соглашение. – Горло режут непролитые слезы, но стараюсь говорить четко и уверенно. Я зла на него, разочарована в Льюисе, меня распирают на части переполняющие эмоции. – Можешь оставить при себе все, о чем договорился с профессором. Может быть, это очередная уловка, ведь я даже не подумала найти его и удостовериться в правдивости твоих слов. Я почему-то поверила, хотя не должна.

– Слушай, Техас…

– Хватит давать мне идиотские клички, я не собака! – Яростно перебиваю, не позволив ему договорить.

– Сиенна, – голоса Рэя становится до невозможности мягким. Он не может быть милым со мной. Я желаю знать лишь того парня, у кого в штанах вечно чешется член. – Я хотел сказать, что не могу вернуть его прямо сейчас.

– Почему?

Он на мгновение теряет дар речи, и я понимаю, по какой причине. Вопрос прозвучал как мольба. По правде говоря, я действительно готова умолять вернуть блокнот, чтобы сегодня произошло хоть что-нибудь хорошее.

– У тебя все в порядке?

– Почему, Рэй.

– Потому что мой друг занял позицию квотербека. Потому что сегодня они разгромили соперников. Потому что мы решили отметить. Я просто не могу привезти его сегодня.

Я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть лишнее. Не сказать, что не могу заснуть без того, чтобы не пролистать его перед сном. Мне жизненно необходимо взять в руки карандаш и избавиться от назойливых мыслей. Я храню каждый завершенный блокнот, чтобы видеть прогресс. Потеря одного сравнима с кусочком жизни, которого безжалостно лишили. Это становится последней каплей в череде бед.

Но в данном случае необходимо действовать осторожно.

Озираюсь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии на голову отбитых, готовых увязаться следом за мной, после чего отклоняюсь в сторону метро по тускло освещенной улице. Закутавшись в тоненькую куртку, обнимаю себя руками и стараюсь оставаться незаметной, держась вблизи жилых зданий, а не проезжей части.

– Теперь мир?

– Я подумаю, когда вернешь блокнот.

– Так не пойдет, Техас, – смеется Рэй, щелкнув языком, а я скриплю зубами, вновь услышав идиотскую кличку. – Либо да, либо нет. Я предпочитаю конкретику.

– Если скажу, что соглашение разорвано, ты, конечно, не отдашь.

– Разумеется, нет. Ты же не наивная школьница. Он навсегда останется со мной.

Я резко вздыхаю, задумываясь, по какой причине Рэй хочет сохранить его. Блокнот – способ манипулировать, но если не пойду на поводу, то на кой черт ему сдались мои рисунки? Это всего лишь дешевая бумага, за которую не получить ни цента. Для всех, кроме меня.

– Моя очередь задавать вопросы, – уведомляет Рэй. – Что ты делаешь на улице в одиннадцать вечера, и я так понимаю, в одиночестве.

– Иду домой, остальное тебе знать необязательно. Доволен?

– Где Люлис, который должен встретить тебя?

– Его зовут Льюис!

– Как будто мне не плевать. Где он, Сиенна? Почему ты идешь одна?

– Потому что я недалеко от дома. – Прошмыгнув в метро, извлекаю пользу из разговора. Я предпочитаю вести бессмысленный диалог с Рэем, нежели оставаться наедине с собственными страхами, темными закоулками и сомнительными компаниями. Не хочу признавать, но мне гораздо спокойнее, когда он висит на линии и может среагировать в любой момент. Но не покидает мерзкое ощущение, что на его месте должен быть Льюис.

– Ты живешь в метро?

Я мысленно ругаюсь на грохот поезда, приближающегося к безлюдной станции.

– Мне нужно проехать несколько остановок. – Очередная ложь, за которую не стыдно.

– Несколько – это сколько? Конкретнее, Сиенна.

– Не твое дело, – говорю я, запрыгну в полупустой вагон и забившись в дальнем углу, чтобы не привлекать внимание. На противоположной стороне замечаю мужика, который без труда способен обчистить мои карманы до нитки. Вид у него потрепанный, глаза налиты кровью, а отвратительный душок повис в закрытом пространстве. Хуже всего то, что у меня нет ни цента, чтобы откупиться.