Я отстраняюсь, как только предупреждение слетает с его губ.

– Я запнулась и упала, – настаиваю, ведь оступилась без помощи посторонних. Льюис тут совершенно ни при чем. Или, может быть, немного. Моя неуклюжесть – исключительно моя заслуга.

– Ты звонила ночью.

– Как видишь, удар пришелся на голову.

Рэй на секунду закрывает глаза, как будто предпринимает попытку совладать с эмоциями. Обычно он предпочитает оставаться придурком, который залезает под кожу пошлыми шутками, но сегодня… Сегодня в его взгляде читается скептицизм.

– В четыре утра?! – Упрекает он.

– Да, в четыре утра. Я ошиблась номером.

– Дважды?

Боже, высока вероятность, что положу голову на бревно, чтобы ее отсек палач, нежели признаюсь в том, что Льюиса временами словно подменяют, а у меня нет никого, кто придет на помощь, кроме не менее хрупкой сестры и родителей, за тысячу миль от меня.

Рэй качает головой.

– Слушай, можешь держаться кремнем сколько угодно, но, когда тебе действительно угрожает опасность или что-то вроде того, не бойся обратиться за помощью.

– Мне не угрожает опасность. Я в полном порядке.

Буду в порядке, когда увижу одну полоску на тесте.

Рэй в упор смотрит на меня, словно должна уловить немое требование. И я понимаю, но не хочу. На самом деле то, что начинаю понимать его с полуслова, уже равноценно тревожным сигналам.

– Он никогда не трогает меня. Я оступилась на лестнице ночью!

– Вы на разных уровнях, Сиенна. – Его голос звучит ровно, как будто Рэй преисполнен уверенностью в том, что озвучивает. —Люди всегда будут задавать вопрос, что ты в нем нашла, а ты не сможешь придумать ответ. Его нет. И однажды ты проснешься с мыслью, что зря потратила время на человека, который тебе не подходит. Который тебя недостоин.

– Я не стану обсуждать с тобой личную жизнь, – натянуто произношу в ответ, сжимая кулаки.

Рэй улыбается краешком губ, но не могу разглядеть свойственное ему озорство.

– Ты уже задумываешься об этом.

Я остаюсь непробиваемой.

– Ты не знаешь меня, чтобы быть уверенным.

– О, я весьма наблюдателен.

Рэй удерживает мой взгляд, из-за чего мурашки бегут по коже, ведь мы абсолютно одни на огромном футбольном поле. Нас окружают высокие стены и… отсутствие людей, даже если начну кричать что есть мочи, никто не услышит. Бежать некуда, спрятаться негде и не за кем. Может быть, так выглядит план: заманить меня в ловушку. Что ж, у него получилось. Капкан захлопнулся. Моя физическая подготовка уступает его. Его ловкость превосходит мою. Кто знает, что он сделает: скрутит руки, навалится сверху или того хуже. Я гоняю подобные мысли по порочному кругу, испытывая смешанные ощущения, ведь Рэй вовсе не похож на сексуального маньяка. Но и Тед Банди был весьма обаятельным парнем, совершающим страшные вещи.

– Ты боишься меня, – парирует Рэй, предупреждающе сверкнув глазами. – Снова этот забитый взгляд. В самом деле, Сиенна? Я похож на того, кто возьмет тебя силой?

– Я… – Голос надрывается, а в голове не возникает ни одного гуманного возражения.

– Я предпочитаю девушек, которые стонут от удовольствия, а не скулят от страха.

По телу пробегает странная волна, которой не могу дать определение, кроме того, что его откровения немного смущают.

Рэй приземляется на землю и, похлопав по местечку рядом, ставит локоть на шлем, но рука соскальзывает, и он падает, распластавшись на траве.

Я прыскаю. Начинаю хохотать и в уголках глаз собираются слезы. Может, у меня истерика, а может, ситуация действительно забавная. Слушать собственный смех так необычно, я забыла, как он звучит. И я ужасно скучала по нему, даже если сейчас он вызван неуклюжестью Рэя, который тоже смеется, приложив ладонь к затылку.

– Чертова штуковина, – хмыкает он. – Это было больно, но красиво.

– Красиво? – Изумляюсь я. Кто вообще называет несуразную грациозность – красивой?

– Я о твоем смехе.

Я резко замолкаю. Дыхание перехватывает, и я молча устраиваюсь подальше от него. Нацепив серьезное выражение, вытаскиваю конспекты. Пытаюсь унять дрожь в руках, но получается плохо. Волнение выдает. В воздухе повисает напряжение или накручиваю себя, ведь Рэй выглядит совершенно беспечно в родной среде, как будто выпаливать подобные комментарии вполне обыденное явление. Как будто у него напрочь отсутствует фильтр между мозгом и ртом. Он запускает пальцы в волосы, пытаясь совладать с непослушными прядями, которые вновь падают на лоб. Белоснежная форма сегодня, на удивление, чистая. На рельефной груди вышит семидесятый номер. Вытянув длинные и подтянутые ноги, одну из которых сгибает в колене, Рэй опускает ладонь рядом с блокнотом, который лежит поверх ежедневника. Внимание фокусируется на нем. Будь возможность сжечь его, чтобы Рэй никогда не получил часть меня, могла пойти на отчаянный шаг.

Он отслеживает траекторию взгляда и поднимает блокнот вместе с ежедневником, протянув мне.

– Это не мое, – хмуро говорю я, забрав лишь блокнот.

– Теперь твое, – сообщает он, сунув оранжевый скетчбук, твердая обложка которого по ощущениям напоминает бархат. —Хватит перебираться дешевыми блокнотами.

Я отрицательно качаю головой.

– Я не нуждаюсь в подарках.

– Это не подарок. Можешь считать за извинение.

Он нагло хватает мой рюкзак и убирает покупку, решив идти на крайние меры.

Я не соглашаюсь. Вытаскиваю скетчбук и прижимаю к груди парня с такой силой, что едва не теряю баланс и не приземляюсь на него, но вовремя координируюсь и возвращаюсь на место. Боже, до чего была бы неловкая ситуация.

– В таком случае мне не нужны твои извинения.

– Не будь упрямицей. Ты заслуживаешь его.

Я с минуту смотрю на протянутую руку. Растерявшись, не знаю, что правильно: отклонить или принять. На самом деле, Рэй обязан мне, значит, могу принять скетчбук в качестве прощения, но что-то останавливает.

– Он окажется либо у тебя, либо в мусорном баке, – добавляет Рэй.

– Передари.

– Он принадлежит тебе и не окажется в чужих руках.

Поднимаю глаза, встретив его внимательный взгляд. Обогнув пальцами папку с распечатанными конспектами, чувствую, как на гладком материале потеют ладони. Либо сегодня слишком жарко, либо меня лихорадит на фоне смятения. Я полностью выбита из колеи, встав на скользкую дорожку и, вероятнее всего, она черным цветом.

– Зачем ты позвал меня сюда? – Я задаю вопрос, который мучил все утро. Футбольное поле должно стать его убежищем, куда приходишь, чтобы найти себя, погрузиться в себя, прислушаться к себе. Испытываю страх, как будто угодила в зыбучие пески, ведь он пускает в личное пространство. Таким местом для меня является мастерская. Именно там могу ощутить желанный покой и уйти от реальности. Скрыться от любопытных глаз и избежать бессмысленные разговоры.

– А почему ты пришла? – Любопытничает Рэй, изучая меня словно под микроскопом.

Помрачнев, я поджимаю губы.

– Потому что хотела вернуть блокнот.

– Это не единственная причина.

– Я просто хотела развеяться и не хотела сидеть в четырех стенах!

– Хочешь развеяться? – Рэй вскидывает бровь, скрестив пальцы в замок и положив на грудь. – Мы устраиваем что-то вроде вечеринки в честь Хэллоуина.

– Если это приглашение, то я – пас. И сейчас только начало октября.

– Поводок короткий?

– Прекрати! – Сердито отрезаю. – Дело не в Льюисе, а в том, что я не хочу идти. Я могу пойти с ним, было бы желание.

– Приглашение не подразумевает плюс один.

– Это по-свински, Рэй.

Он шевелит пальцами, будто знает о наличии нового теста.

– Что там на повестке дня?

– Убийство, расфасовка по пакетам и вывоз на пустырь, – с намерением сгладить неловкость, по-идиотски отшучиваюсь я.

Рэй заразительно смеется, а я протягиваю тест.

– Расскажи что-нибудь, чего я о тебе не знаю, – просит он, пробегая глазами по содержимому.

– Ты ничего обо мне не знаешь. – Кошусь на скетчбук, который мирно покоится рядом с его бедром и спрашиваю себя, почему не могу быть такой же бесцеремонной. Почему не беру то, что хочу. Что мешает?

– Ладно. Расскажи что-нибудь, о чем мало кто знает.

– Я играла на кларнете, – не подумав, признаюсь я, о чем тут же жалею.

– Серьезно? – Его удивление кажется вполне искренним.

Что ж, отказываться от собственных слов было бы настоящим идиотизмом. Я уже брякнула лишнее.

– В школе я была задействована в музыкальном кружке.

– О-о-о, черт, – стонет Рэй. – Это чертовски сексуально.

Я с недоумением таращусь на него.

– Ты шутишь?

– Ты держишь в руках длинную палку, перебираешь по ней пальчиками и касаешься губами. Это охренеть, как сексуально. Я бы хотел, чтобы ты сыграла для меня.

– В чем подвох? – Я складываю руки под грудью, недоверчиво щурясь. – Я должна быть голой в этот момент?

Он начинает стонать громче и закрывает глаза, растянув губы в хулиганской улыбке.

– Проклятие, так еще лучше!

Еще девять дней, Си. Чуть больше недели. Ты сможешь это пережить.

– Каково это? – Спрашиваю я, стараясь придать тону как можно больше равнодушия и предпринимая попытку сменить тему. Ради всего святого, я не хочу фигурировать в его похабных фантазиях.

Рэй смотрит на меня из-под приоткрытых век так, что ресницы касаются щек. Я испытываю необъяснимое и пугающее желание снова вдохнуть аромат его тела, но прогоняю прочь подобные мысли. Я, черт побери, неподвластна его феромонам. К тому же могу быть в положении. Каким сумасшедшим нужно быть, чтобы связаться с беременной? Как сильно нужно любить, чтобы принять чужого ребенка? Со стороны Рэя это не любовь, а похоть. У страсти, как и у ненависти, есть срок годности. Рано или поздно они испаряются, оставаясь не более чем воспоминанием.

– Что конкретно? – Задумчивый тембр его голоса возвращает в реальность.

– Понимать, что на тебя возлагают надежды.

Рэй широко улыбается, как будто самый банальный вопрос приводит в восторг.

– Ты о футболе?

– Да.

– Волнительно, – помычав, лаконично озвучивает он.

– И все? А как же самовосхваление? Упоминание количества фанаток, готовых целовать траву, по которой проехалась твоя тщеславная задница, чтобы убедить всех в своей важности?

– Ты мыслишь поверхностно, – пожав плечом, отзывает Рэй, но не чувствую себя приниженной. Наверное, я действительно вижу лишь верхушку айсберга. – Когда я не поле, существует только мяч. Так же, как в рисовании. Ты фокусируешь внимание на карандаше, а не на наблюдателях. Признание вроде приятного бонуса, но помни, что ты рисуешь ради себя, а не ради других.

– То есть, тебя не принуждали заниматься футболом? Вроде несбывшихся надежд родителей, которые проецируют свои мечты на тебя.

– Им придется попотеть, чтобы заставить меня, например, податься в бейсбол. Я не делаю то, что мне не нравится.

– Забавно, ведь сейчас ты занимаешься тем, что не нравится.

– Опять заблуждаешься.

– Тебе хотя бы немного нравится археология?

– А кто сказал, что мне не нравится? – Его дразнящий тон вызывает слабую улыбку. – Мне интересно покопаться в нашем наследии. Проблема в том, что я не могу погрузиться в нее полностью.

– Куда поедете на этот раз?

– Греция.

– Афины настоящее произведение искусства, – с толикой зависти произношу я, ведь там столько вдохновляющих мест, от которых перехватывает дыхание. Настоящая гробница с немыслимыми сокровищами. Куда я могу никогда не попасть, потому что буду занята младенцем. Меня снова мутит, и завершить предложение получается сдавленно: – У Греции длинная и богатая история.

– Вряд ли они согласятся, если учесть тот факт, что в пятом веке персы хотели стереть их с лица земли.

– У них огромное наследие, включающие как хорошие, так и плохие периоды. Там есть на что посмотреть.