Удивительно, что в баре работает она, а не я. Если увидеть ее внерабочего времени, то можно смело заявить, что род деятельности связан с библиотекой или же другим приличным местом, нежели пивной бар. Селена предпочтет утонченное приталенное платье, нежели рокерскую футболку и джинсы. По стилю одежды в местную обстановку вписываюсь я.

– Это не подождет до вечера? – Между делом интересуется сестричка, продолжая загружать холодильник, будто способна узнать меня по топоту. – Не хочу, чтобы мне начали выражать соболезнования.

– Почему тебе должны выражать соболезнования? – Бормочу я, отслеживая ее движения в сторону кофемашины. Сел нажимает кнопку и автомат начинает громко жужжать, перемалывая зерна, а уже через несколько секунд первая капля падает на дно, за которой тянется коричневая струйка.

– Потому что у твоих проблем есть имя.

Она вытирает влажные руки о черный фартук, следом за чем сминает коробку. Еще один факт, по которому нас можно различить: на месте Селены, я, вероятнее всего, пну коробку под стол и уберу после распаковки всех бутылок, она же аккуратно утрамбовывает, чтобы мусор занимал меньше места.

– Ты преувеличиваешь, – говорю я, с жаждой наблюдая за ванильными сливками, которые образуют воздушную горку на поверхности напитка. – На этот раз Льюис тут ни при чем.

– Вау! – Громко протягивает сестренка-самоубийца, натянув фальшивое удивление, а следом возвращает прежнее выражение и высыпает горсть шоколадной крошки на пенку. – Если не он, то его тупоголовые дружки.

Господи, сегодня день встречи членов клуба смешай-их-отношения-с-грязью?

– Почему ты сразу обвиняешь Льюиса?

Она поднимает глаза и многозначительно вскидывает бровь.

– Ты действительно хочешь знать?

– Не хочу.

Обхватываю горячую чашку пальцами и делаю жадный глоток, чувствуя прилив новых сил. Селена складывает руки под грудью и внимательно следит за мной, всем видом показывая недоверие.

– У тебя всемирный катаклизм?

– Профессор обвиняет нас в списывании. Дословно он сказал: либо зачет получает один, либо балл делится пополам. Я в такой заднице, черт возьми, родители не потянут оплату обучения!

Сел проникается любопытством.

– Нас?

Черт, я начала с конца, потому что до сих пор не могу поверить, что такое происходит в реальности именно со мной.

– Какой-то идиот решил, что может обвести вокруг пальца профессора и спер мой зачет. Я не понимаю, как это удалось, но наши ответы абсолютно одинаковые!

– Он симпатичный?

– Ты издеваешься?! – Оскорбляюсь я, нарушая умиротворенную обстановку в баре.

– Ты можешь подумать, что я узко мыслю, но если он симпатичный и в форме, то кто-то помог, а если… так себе, то мог каким-то способом достать твой тест. Какой из вариантов подходящий?

– Он что-то говорил про стартовый состав, поэтому можно смело предположить, что придурок – качок-спортсмен, выросший на спортивных добавках.

– Но ты так и не сказала, симпатичный ли он.

Я закатываю глаза, не желая признавать очевидное. Мозг настроен категорично, а язык ни за какую сумму не даст утвердительный ответ. Рэй как планета из галактики за тысячу световых лет от моей. Мы никогда не должны столкнуться. А если это все же происходит, как показала практика, ничем хорошим встреча не заканчивается. Мы можем поладить лишь в одном случае: он будет держаться подальше от меня и моих экзаменов.

Селена наваливается на столешницу и ставит подбородок на ладони. В ее мягких карих глазах куча вопросов, а в моих – отсутствие ответов.

– Надо же, у тебя появились истории, не связанные с Льюисом, – уголки ее губ приподнимаются от предвкушения. – Многообещающее начало.

– Господи, почему ты даже не попыталась найти с ним общий язык?! – Кажется, я снова злюсь, но на самом деле внутри меня коробит от одной мысли остаться ни с чем. – Ради всего святого, Сел, мы вместе почти четыре года, а ты даже не попыталась!

– Я всегда говорила, придурок тянет тебя на дно.

– Я учусь в одном из лучших заведений в стране!

– Ты выбрала Нью-Йоркский только из-за того, что сюда хотел он. Потому что в другом месте он ни на что не годится, кроме как работать дегустатором пива. Ему было удобно переехать и жить как пиявка у своей бабки, пока старушка не отпишет жилплощадь и не отойдет в мир иной.

– Но я учусь там, к тому же получила грант!

– А он?

Я скриплю зубами.

– Он сделал паузу.

– Год, – сухо напоминает она, отмахнувшись от меня, как от букашки, мешающей работать. – Он говорил это три года назад. Раскрой глаза. Слава Богу, что ты хотя бы не залетела.

– Не будь праведницей. Твои самые долгие отношения длились ровно неделю, а потом ты бросила его в сообщении.

– Кое-кто из нас не готов быть паровозом, – равнодушно доносит она, вытащив очередной ящик с пивом из-под стойки.

Я раздраженно фыркаю и делаю еще один глоток, чтобы сбавить обороты и усмирить буйный нрав. Не хватало еще потерять лучшую подругу в лице сестры из-за длинного языка. Несмотря на внешнюю идентичность, наша внутренняя начинка всегда разнилась.

– И что это значит? – Неохотно уточняю я.

– Это значит, что ты тянешь все на себе. У него ни черта нет, он ни к чему не стремится. И если на то пошло, он полный лузер во всех отношениях, – парирует она, как делает это всегда. – О, чуть не забыла, еще он ревнует тебя к каждому столбу.

– Он любит меня.

– Ты знаешь, что я отвечу.

Ревность вовсе не признак всепоглощающей любви. Ревность равноценна недоверию.

– Он не следит за мной, не роется в мобильнике, не отслеживает каждый шаг, – натянуто напоминаю я, но у Сел, разумеется, и на это найдется, что сказать. – Он даже не звонит мне каждые пять минут, чтобы узнать, где я и с кем.

– Потому что ты все время крутишься вокруг него или ждешь дома, а если открыть переписки, то там будут сообщения от меня или оператора. К тому же он до сих пор не способен нас различить. Отсюда вывод: он тупее пробки.

– Многие не могут нас различить, это ни на что не влияет.

– Вы вместе четвертый год. За это время он должен был понять наши различия. Он должен узнавать свою девушку как минимум по аромату и походке. Вы живете вместе с первого курса. Занимаетесь сексом. Этого достаточно.

– Спасибо за поддержку.

– Я пытаюсь до тебя достучаться, – она дергает плечом и отворачивается к холодильнику. – Я всегда стараюсь быть объективной. Ты это знаешь, но продолжаешь упираться и думаешь, что я против него без весомых на то причин. Он не должен мне нравиться, Си.

– Сегодняшняя проблема даже не связана с Льюисом. Я говорю, что вляпалась и на грани завершения так и не начавшейся карьеры. Мне просто нужна поддержка. Я переживаю, а ты предпочла добить.

– Хочешь совет?

Я быстро киваю.

– Найди того парня и надери его задницу, но предварительно узнай, как это произошло. Может быть, вы оба не виноваты, произошел сбой или что-то типа того.

– Не могу, – я сглатываю, прокручивая в голове диалог с Рэем. Его надменность, уверенность в правоте, самовлюбленность. Бога ради, да он буквально предложил мне трахнуться в ближайшем закутке. Его поведение сплошной красный флаг.

– По какой причине?

– Мы плохо закончили.

– Вы и начали, судя по всему, не очень. Ты убежала?

Я глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю.

– Ага. Разозлилась.

А еще представилась не своим именем. Плевать на детали. Я сделала это намеренно или ляпнула не подумав. Меня невозможно поставить в пример подрастающему поколению.

– В чем проблема найти его сейчас?

– Я не знаю о нем ровным счетом ничего, кроме имени. Сложновато придется спрашивать каждого студента, не знакомы ли они с Рэем, а потом общаться не с тем Рэем.

– Он в стартовом составе, – подсказывает она. – Можешь сузить поиск до спортивных команд, а можешь обратиться к профессору, чтобы он дал точные координаты.

– Что, если я уже в заднице?

– Не узнаешь, пока не проверишь.

Я допиваю остатки кофе и сползаю со стула, потому что должна идти, иначе у нее будут проблемы с управляющим. Гаррет, может быть, понимающий, но меня приписал к безответственным из-за резкого увольнения. Я не проработала даже неделю. Льюис не оставил выбора, а Гаррет больше не примет назад в случае крайней необходимости. Он не приверженец вторых шансов.

– Си, – зовет Селена, и я оборачиваюсь, положив ладонь на металлическую ручку в форме полумесяца, прежде чем покину стены бара. – Мне действительно жаль. Ты способна разобраться с этим.

Выудив что-то наподобие улыбки, прощаюсь с ней взмахом руки.

Я не нахожу ничего лучше, кроме как вернуться домой и отложить поиски Рэя на завтра.

Решив прогуляться пешком не без причины, направляюсь по тротуару, каждый раз задерживая дыхание между зданиями, потому что от мусорных баков несет протухшим дерьмом. Селена права. Я не из числа тех, кто грезит жить в Нью-Йорке, переехала исключительно ради Льюиса, бабушка которого нуждалась в уходе. Ухаживала за ней, разумеется, никто иной, как я, ведь на него порой нельзя положиться. Ее бездыханный труп тоже обнаружила я. Это одновременно худший и лучший день, ведь больше не была привязана к старушке, чье тело медленно превращалось в скелет, ничего не говоря о промывке пролежней. Я не слепая. Вижу пропасти в наших отношениях, но… не в состоянии отпустить человека, с которым связала жизнь со школы. Не представляю, как можно отказаться от будущего, которое мы вместе распланировали. Еще несколько лет назад все казалось очевидным: мы окончим университеты, найдем работу, постепенно сделаем ремонт в доме, в котором он давно нуждается, возведем гребаный белый забор вокруг и с приходом тепла будем ужинать на заднем дворе, в конце концов, когда-нибудь у нас появятся общие дети. Мы станем семьей. Картина идеального мира прочно засела в сознании и проститься с ней нелегко, а забыть про обещания подавно.

Я отскакиваю назад, когда под ногами пробегает крыса, а красивые пейзажи небоскребов сменяются унылыми домами. Они представляют собой петлю, обвивающую шею. Но прогоняю прочь скверные мысли и стараюсь представить радужную картинку. Однажды этот район станет родным. Тут будет жить наша семья.

Льюиса нет до вечера, за время его отсутствия успеваю заглянуть в доклад и внести несколько штрихов в работу над картиной.

Шорох за спиной заставляет оглянуться.

Пачка чипсов в руках Льюиса сводит на нет совместный ужин. Его выразительные синие глаза, обрамленные густыми ресницами, изучают картину, после чего встречаются с моими.

Боже, он все также невероятно красив несмотря на неряшливый вид. Когда-то его нежелание подстраиваться под пресловутые правила, выдуманные кем-то, и отсутствие склонности быть-как-все, стали одной из причин влюбленности. Мы мыслили в одном направлении. Смотрели на мир под определенным ракурсом. Но нам давно не семнадцать. Трехдневная щетина на квадратном подбородке прибавляет возраста, а отросшие песочные волосы давно пора остричь. Его небрежность больше не кажется очаровательной, как и кружки с пакетиком чая, веревочку которых он приноровился обматывать вокруг ручки. Я не знала, что буду заменять мать, которая мирилась с халатным отношением, казалось бы, даже к таким банальным вещам как уборка.

– Чем занимался?

– Чинил машину, – говорит он, и я опускаю взгляд, обнаружив на бежевой футболке черные мазки то ли грязи, то ли мазута. От него несет бензином как от заправочной станции. Кажется, жизнь впитала тошнотворные запахи. Меня жутко укачивает в машинах, хотя с годами надеялась на перемены. – Сколько тебе заплатят за нее?

Мысленно приказываю языку прилипнуть к небу, чтобы в ответ не спросить, как скоро он начнет зарабатывать, ведь тема поступления до сих пор выводит нас из равновесия.

– Три сотни.

– Неплохо.