Тихон подошел ближе, его шаги были тихими, как тень. Сердце в моей груди билось так яростно, что казалось, его можно было услышать. Я лежала, не в силах встать, парализованная чувством беззащитности перед этим мальчишкой со взглядом убийцы. Это ощущение застало меня врасплох, словно я вдруг поняла, что не могу защитить себя.

Тихон медленно наклонился ко мне, его холодные глаза не отрывались от моего лица. Я замерла, не зная, чего ожидать. Затем, неожиданно для меня, он осторожно коснулся моего лица своими тонкими, мягкими пальцами. Я вся напряглась, ожидая удара или чего-то страшного, но его прикосновение было легким, почти нежным.

От его дыхания на моей щеке я вдруг почувствовала, как напряжение понемногу спадает. Странное чувство покоя накрыло меня, и страх отступил, оставив лишь слабую дрожь в теле.

Я уже покойница

Казалось, я знала этого мальчишку, хотя видела его впервые. В его глазах светилось что-то родное, как будто я могла заглянуть в его душу и почувствовать его боль, как свою собственную. Словно между нами была невидимая связь, понятная только нам двоим. Тихон сел рядом, его взгляд не отрывался от моего лица. Я готова была поклясться, что на меня смотрел не ребенок. Его глаза казались старческими – мудрыми, добрыми, но в то же время строгими, как будто он видел гораздо больше, чем должен был.

Он снова наклонился ко мне, его маленькие пальцы мягко скользнули по моей щеке, и, улегшись рядом, он остался лежать, словно эта близость была чем-то естественным для нас обоих.

– Хм… – вдруг нарушил тишину Потапыч, не отрывая взгляда от Тихона. – Тебе бы я и не поверил, но Тихону не верить не имею права. Он мне жизнь спас прошлой зимой, когда я уже считал, что конец пришел. Из-подо снега меня вытащил, я упал и не мог встать. Заснул. Так он сообразил взять на помойке дверь, затащил меня на нее и тащил до укрытия. А потом отогревал меня чаем. Так что, я ему жизнью обязан. И если Тихон тебя признал, то и я не сомневаюсь, что ты человек хороший.

Я попыталась улыбнуться, но это было скорее слабое движение губ, чем настоящая улыбка. Сил почти не осталось, и воздух вокруг стал тяжелым, словно его густота удушала меня. Дышать было тяжело, каждая попытка вдохнуть превращалась в мучение.

– В больницу тебе надо. Умрешь ты так. Голова вся разбита, кровью истекла не меньше половины. И похоже, что легкие твои точно воспалились. Надо на дорогу выбираться, там "скорые" катаются, поймаем какую-нибудь. Телефона, сама понимаешь, у нас нет, – в его голосе было беспокойство, но и твердость.

– Не смогу… не дойду я, Потапыч. – Мой голос звучал едва слышно, словно издалека. – Я уже покойница…

– Я тебе дам – покойница! – резко оборвал он меня, и в его голосе вдруг прорезалась неожиданная сила. – Мы с Тихоном тебя не для этого вытащили. Ты Богом избранная, раз тебя спас, не гневи его.

Его слова будто ударили меня в грудь. "Избранная?" Моя изнеможенная душа не могла воспринять это всерьез, но что-то внутри меня заставило задуматься. Почему я?

Потапыч аккуратно поднес к моим губам грязную кружку. Внутри был странный напиток, едва ли напоминающий чай, но в этот момент мне было все равно. Я сделала глоток – он обжег горло, но странным образом вернул мне немного сил. Сделала второй глоток, потом третий, чувствуя, как теплота разливается по телу, напоминая, что я еще могу бороться. Потапыч был прав – сдаваться рано.

– Потапыч, а как ты здесь оказался? Ну… на свалке? Если не хочешь, можешь не отвечать, – спросила я, стараясь не выглядеть слишком любопытной. Но что-то в нем будило вопросы. Он не походил на типичного бездомного, и я интуитивно чувствовала, что за его историей скрывается нечто большее.

– Да что уж скрывать… – Потапыч вздохнул, словно переваривая свою судьбу. – Сын меня из квартиры выгнал. Я сам виноват. После смерти жены совсем сдался. Одиноко было, пил много… да и вот результат.

– Сын выгнал? Не верю… Бывает такое? – я не могла сдержать удивления. Как можно выбросить собственного отца на улицу?

– О, юная леди, в жизни такое случается, что и поверить сложно. Не такое еще увидишь, – ответил Потапыч с горечью в голосе.

Я внимательно посмотрела на своего спасителя. Грязные, но аккуратно уложенные волосы, борода подстрижена, а ботинки, хоть и старые, но странным образом начищены до блеска. Он говорил, что с прошлой зимы здесь, живет как бездомный. Но его вид не вызывал того обычного отвращения, которое порой ощущаешь к людям, оказавшимся на дне. Наоборот, в его облике была какая-то интеллигентность, остатки достоинства, которое он старательно сохранял.

– Потапыч, ну как же ты так смирился, что сын тебя выбросил из квартиры? Разве нельзя через суд? – спросила я, и мысли начали стремительно кружиться в голове.

Я вдохнула поглубже и, вспомнив все свои юридические знания, вдруг начала рассказывать Потапычу, как можно вернуть свое. Говорила быстро, стараясь вложить в свои слова весь накопленный опыт.

– Смотри, вот как можно сделать, – начала я, и он внимательно слушал. – Первое: если тебя незаконно выгнали, ты можешь подать иск о восстановлении своих жилищных прав. Да, через суд это займет время, но по закону сын не имел права тебя выгнать без твоего согласия, особенно если это была общая квартира с женой. Он не может лишить тебя собственности.

Потапыч раскрыл рот, и я видела, как на его лице отражаются одновременно изумление и интерес.

– А если у тебя проблемы со здоровьем, что, судя по всему, так и есть, – я продолжала, – ты можешь подать заявление, что ухудшение состояния напрямую связано с его действиями. Компенсация за моральный ущерб и ухудшение здоровья – это реально. А если у тебя есть хоть какие-то медицинские документы о лечении или жалобах, это будет весомым аргументом…

– Ты хочешь сказать, я могу через суд заставить его выплачивать мне пособие? – его глаза были расширены от удивления.

– Да, еще как! Если докажешь, что он виноват в ухудшении твоего здоровья, плюс к тому, что тебя незаконно выселили. Если возьмешь хорошего адвоката, он сможет даже добиться компенсации. Но это еще не все. Ты можешь подать заявление на алименты на содержание пожилого родителя, и суд обяжет его платить. Это его прямая обязанность. Если сын работает, доход у него есть, ты имеешь право требовать выплат.

Потапыч буквально замер, переваривая услышанное. Я продолжала, стараясь не дать ему упасть духом:

– Главное – действовать! Сначала обратись за помощью к бесплатному адвокату, они должны помочь тебе составить заявление. Дальше – собери все бумаги, которые у тебя остались. Даже если это всего лишь какие-то справки, их можно использовать. Не сиди сложа руки, Потапыч, у тебя есть шанс вернуть свою жизнь!

Он смотрел на меня с откровенным изумлением, а потом покачал головой:

– Ты… это… точно знаешь, что говоришь? Да кто ж меня слушать-то будет, старика-то?

– Будут, если грамотно подойдешь к делу, – уверенно ответила я, чувствуя, как вновь пробуждается мое стремление помочь, бороться не только за себя, но и за других.

– А ты откуда такая умная взялась? Юристом что ли работаешь? – Потапыч прищурился, глядя на меня с любопытством.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Кажется, я хорошо в праве разбираюсь.

Он внезапно расхохотался, но смех его был не злым, скорее горьким, как будто он смеялся над тем, что уже не имело значения.

– Как я в суд пойду, девочка? У меня даже паспорта нет. Да и пустое все это. Не стану я с сыном судиться, – махнул он рукой, словно отметая мои слова, как что-то далекое и нереальное.

– Да это разве сын?! Он же тебя из собственного дома выставил! Потапыч, очнись! – воскликнула я, не понимая, как можно было так смириться с этим.

Потапыч нахмурился, его голос стал твердым, но в нем не было злости, только усталость.

– Ты меня жить не учи. Сказал – не стану. И сына моего не обижай. Я его люблю. Обиды на него не держу. Говорю тебе, сам виноват. Знаешь, я ведь помню, как он совсем маленький был, бегал вокруг меня… Худенький такой, как прутик, – голос его смягчился, и я заметила, как его лицо на мгновение озарилось теплотой.

Он замолчал, как будто погрузился в воспоминания. Глаза его затуманились, и в них светилась какая-то болезненная, но нежная память.

– Однажды он с велосипеда упал, – продолжил Потапыч, чуть дрогнувшим голосом. – Коленки в кровь разбил… Напугался до смерти. А потом ко мне подбежал, в руку вцепился, дрожит весь… До сих пор помню, как вчера это было, – он улыбнулся, но улыбка была грустной, словно эта память была для него драгоценной, но одновременно болезненной.

Я молчала, не зная, что сказать. Потапыч в очередной раз поразил меня. Казалось, что этот человек, которого судьба выбросила на самое дно, продолжал хранить в себе нечто невероятное – огромную, всеобъемлющую любовь и прощение. Ничего не помня о своей собственной прошлой жизни, я точно знала, что людей с таким большим сердцем встретишь нечасто.

Потапыч украдкой смахнул слезу, думая, что я не замечу. Это был человек, который отдал бы все, даже свое счастье, ради того, чтобы его сын был в безопасности, даже если сам остался без крыши над головой.

– Внука бы увидеть, хоть одним глазком, – тихо сказал Потапыч, его голос был проникнут тоской. – Ему уже шесть лет, Алешкой зовут. Да видно, не судьба… Пошли, дорога рядом. Соберись, красавица. Ты должна жить. Поверь, как бы плохо ни было, а радоваться жизни надо. Борись за нее.

Я заставила себя встать. Все тело ныло от боли, но голос Потапыча придавал сил. Тихон, который успел задремать, тут же приподнялся, как только я пошевелилась, и, не говоря ни слова, начал помогать мне подняться.

– Спасибо, Тихон. И тебе, Потапыч, спасибо. Даст Бог, еще увидимся, – прошептала я, чувствуя, что силы почти на исходе.

– Это ты сейчас так говоришь, – горько усмехнулся Потапыч. – Увидимся… Кому нужны старый бомж и немой беглый мальчишка? Тебя сейчас в больничке подлатают, родных найдешь и забудешь все, как страшный сон. Живи, дочка. А если когда-нибудь помянешь нас добрым словом – уже не зря все это.

Он остановился, покопался в кармане и неожиданно вытащил две купюры по тысяче рублей. Протянул их мне.

Сквозь мокрую тьму дороги

Слезы подступили к глазам, а потом потекли, едва сдерживаемые. Эти две тысячи рублей – все, что у него было. Его богатство. И он готов отдать его мне, совершенно незнакомой девушке. Это было слишком. Стыдно было плакать, но остановить себя я не могла.

– Потапыч, не надо. Оставь их, тебе нужнее.

– Бери, не обижай старика, – его голос был тихим, но твердым. – За мной грехов много. Считай, что один из них я сейчас этими деньгами искупаю… Ты только не думай, деньги не ворованные. Я их честно заработал – огороды весной копал у дачников. Пить давно бросил. Мы с Тихоном не привередливы, нам хватает на еду и на мелочи. А еще в парке бесплатные обеды раздают. Так что бери.

Он уверенно вложил деньги мне в руку. Я еще раз посмотрела на него, на его теплое сердце, на его большую, но тяжелую судьбу, и не сдержала эмоций. Обняла его за плечи, и в этот момент почувствовала, как темнота снова начала подступать к глазам. Голова разрывалась от боли, сердце стучало так громко, что этот звук перекрывал даже шорох ветра.

Впереди, сквозь мокрую тьму дороги, показался свет фар. Тихон уверенно вышел вперед и начал махать руками, сигнализируя приближающейся машине. Это была «скорая». Тихон не ошибся.

Машина резко затормозила, скрип колес оглушил тишину. Из кабины выскочил разъяренный водитель.

– А ну пошел отсюда! И откуда взялся только?! – крикнул он на мальчика, схватив с земли камень и замахнувшись на Тихона.

Тихон даже не двинулся с места, его взгляд был твердым и непоколебимым. Я, собрав последние силы, встала рядом с ним.

– Не тронь его, – твердо сказала я.