– Ого! Выспалась на всю оставшуюся жизнь, – слабо усмехнулась я, пытаясь справиться с внутренним оцепенением.

– Ты ничего не вспомнила? – Вероника наклонилась чуть ближе, ее зеленые глаза блестели в приглушенном свете ночника.

– Нет, ничего… Только фотографии какие-то… Без лиц, – я пыталась уловить что-то в своей памяти, но воспоминания оставались размытыми, как тени.

– Ну, ничего. Лиха беда начало. Все, больше не разговариваем. Тебе нельзя, – строго сказала Вероника, и ее голос обрел привычную твердость.

Кажется, я хотела что-то еще добавить, но ее строгий взгляд заставил меня замолчать. Ее глаза, обычно проницательные, теперь казались мне двумя сияющими прожекторами, пронзающими меня насквозь. «Точно пантера», – мелькнула мысль, и я с улыбкой приложила палец к губам.

– Молчу! Не ругайтесь, Вероника, – прошептала я, повинуясь ее приказу.

Прошел примерно час. Я уже лежала в полусне, когда дверь в палату осторожно приоткрылась. Заглянул Савелий Аркадьевич, его усталое, но внимательное лицо выглядывало из-за двери. Убедившись, что я не сплю, он тихо подошел ближе.

Теперь, когда сознание немного прояснилось, у меня появилась возможность разглядеть его как следует. Савелий Аркадьевич был крепкого телосложения, с широкими плечами и чуть сутулой спиной. Его короткие, седые волосы были в беспорядке, а глаза, хотя и уставшие, излучали спокойствие и опыт. В этих глазах было что-то отцовское, надежное, словно он видел слишком много боли и жизни, чтобы чему-то удивляться.

Утро вечера мудренее

Он стоял у края кровати, его тяжелый взгляд изучал меня, как будто стараясь прочитать, что происходит в моей голове.

– Ну что, как самочувствие, Алиса? – спросил он тихим, чуть хриплым голосом, нарушая тишину палаты.

– Живая, кажется… Спасибо, доктор. Если бы не вы… – попыталась я выдавить, чувствуя слабость, но и огромную благодарность.

– Я просто делал свою работу, – Савелий Аркадьевич усмехнулся, но в его глазах мелькнуло что-то теплое. – А спасла себя ты сама. Никогда еще не видел, чтобы люди так цеплялись за жизнь. Умирать никто не хочет, это понятно, но чтобы с такими травмами на дороге попутку ловить – увольте. Это за гранью медицины. В общем, говорить тебе сейчас нельзя, но нам нужно поговорить. Так что лежи и слушай. Ты точно ничего не помнишь?

Его серьезный взгляд пронзил меня насквозь, и я на секунду задумалась. Внутри все еще царил хаос. Я цеплялась за обрывки воспоминаний, но все оставалось неясным, смазанным, как полустертые картины. Образы мелькали, но я не могла ухватить их, как не могла ухватить свою прошлую жизнь.

– Ничего… – прошептала я, смутно ощущая, что он ждет какого-то объяснения. – Только обрывки. Какие-то фотографии без лиц, фрагменты. Сестру помню, Лану. Но… этого мало. Больше ничего.

Савелий Аркадьевич кивнул, его лицо было задумчивым. Он явно размышлял над чем-то.

– Лана… – повторил он, словно пробуя имя на вкус. – Хм. Ну что ж, в таких делах память порой возвращается не сразу. Главное – ты жива. И что бы ни случилось, у тебя есть время разобраться с прошлым.

Он сделал паузу, вздохнув, и сжал мои пальцы на мгновение, как будто пытаясь передать мне немного сил.

– Но знай: жизнь подарила тебе второй шанс. Я видел многих, и таких чудес на операционном столе не часто случается.

Я отрицательно покачала головой, не в силах понять услышанное. Савелий Аркадьевич продолжал говорить, и его слова заставили меня глубоко задуматься. Он рассказал, что пока я была без сознания, в палату приходили представители полиции по его заявлению. Они опознали во мне девушку, фоторобот которой был развешан по всем отделениям полиции, вокзалам, аэропортам и прочим стратегическим объектам. Я числилась как похищенная, и за меня даже требовали выкуп.

Савелий Аркадьевич не знал всех подробностей, но его голос выдавал беспокойство. Было видно, что он сомневался в том, правильно ли поступает, рассказывая мне это сейчас.

– К палате приставлена охрана, – продолжал он. – Я, как твой лечащий врач, запретил любые допросы до завтра, но будь готова. Не верю я, что ты дочь какого-то мультимиллиардера. Ты не похожа на избалованного ребенка с золотой ложкой во рту. Ты другая.

– Какая другая? – тихо переспросила я, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Ну, не как эти дети, которые с детства купаются в роскоши. У тебя множество старых шрамов. Ребра у тебя были сломаны, причем один из переломов неправильно сросся. Из-за этого ты можешь иногда чувствовать резкие боли в груди, особенно при резких движениях или во время глубокого дыхания. Так бывает, когда кость срастается под неправильным углом, и ее края могут давить на соседние ткани, вызывая хроническое воспаление и дискомфорт.

Я невольно прижала руку к груди, пытаясь вспомнить, были ли у меня раньше такие боли, но память не спешила возвращаться.

– У тебя была пересадка кожи, – продолжил Савелий Аркадьевич, не сводя с меня серьезного взгляда. – На лице. Тебе делали операцию. Это такие вещи, которые не забываются. На твоем лице видны следы пластической операции, и, судя по ее сложности, произошло что-то очень серьезное.

Его слова эхом раздались в голове, вызвав странное чувство тревоги. Операция на лице? Я не могла этого вспомнить. Все, что я знала о себе, было размыто, словно кто-то намеренно стер эти воспоминания.

Савелий Аркадьевич попрощался и направился к двери. Я услышала его строгий голос в коридоре, когда он трижды твердо отказал полицейскому, дежурившему у двери.

– Завтра поговорите, – коротко бросил он перед тем, как уйти.

Я вздохнула. Значит, у меня есть время до завтра. Время собраться с мыслями, попытаться вспомнить что-то важное. Но пока… Голова раскалывалась от боли, глаза жгло, словно кто-то резал их ножом. Нужно спать. Может быть, к утру что-то прояснится.

«Утро вечера мудренее», – подумала я и закрыла глаза, пытаясь провалиться в сон, который, возможно, принесет мне хоть немного покоя.

Заснуть не удавалось долго. В голове вдруг всплыла мудрость: "Не все в жизни как по маслу идет." Сейчас моя жизнь казалась вовсе не скользкой дорогой, а ухабистой тропой, где каждый шаг был непредсказуем. Все вокруг было странным и незнакомым, как будто это происходило не со мной, а с кем-то другим.

Наверное, я начала засыпать, потому что на этом ухабистом пути вдруг появилась Лана. Она шла ко мне с присущей ей улыбкой – той самой, которая всегда демонстрировала легкую усмешку, когда я вела себя, по ее мнению, как ребенок. Лана приближалась быстро, но я видела лишь ее смутные очертания, как тень в тумане. А потом рядом с ней появился мужчина. Его лицо было искажено яростью, и, прежде чем я поняла, что происходит, он бросился на Лану и начал ее избивать.

Меня охватил ужас, все тело парализовало от страха. Я не могла дышать, мое сердце застыло в груди. Почему я не двигаюсь? Почему не кричу? Как будто оказалась заперта в этом кошмаре. Кажется, я проснулась, но глаза сразу не открыла. Страх все еще сковывал меня, заставляя задуматься, что это было? Больное воображение, игра моего разума после того, как Савелий Аркадьевич рассказал, что я – дочь какого-то богатого человека? И меня действительно кто-то похитил и пытался убить? Или все это не про меня? Может, они ошиблись, и я – совсем другая?

Эти мысли рвались в голову, не давая покоя. Вдруг я резко открыла глаза, и сразу же натолкнулась на волну боли, которая обрушилась на меня, напомнив о своих правах – в голове и глазах снова пульсировала яркая боль.

– Вероника! – вырвалось из меня, как крик отчаяния. Терпеть дальше было невозможно.

В коридоре послышались быстрые шаги, и вскоре дверь распахнулась. Вошла Вероника – та самая "пантера". Она двигалась так быстро и грациозно, что казалось, каждое ее движение было тщательно отточено, словно у хищника, готового к прыжку. Ну, действительно пантера!

– Что случилось? – резко спросила она, и в ее голосе легко угадывалось нескрываемое пренебрежение. Видимо, мое внезапное ночное обращение нарушило ее покой, и это ее раздражало.

– Голова дико болит, – простонала я, чуть приподняв голову, – можно таблетку?

– Можно, – буркнула она, развернувшись и с явным недовольством вышла из палаты, хлопнув дверью так, что казалось, стены зазвенели.

Минутой позже "ночная фея" вернулась, не сказав ни слова. Она бросила таблетку на столик возле моей кровати и поставила стакан воды, из которого выплеснулись капли. Все было сделано молча и с минимумом эмоций, как будто я была для нее просто очередным раздражающим фактором ночной смены.

Я потянулась за таблеткой, чувствуя, как боль все еще гудела в голове, словно тысячи молотков стучали внутри черепа.

Я протянула руку к таблетке, но, прежде чем проглотить ее, в моей голове внезапно всплыло одно воспоминание. Оно вспыхнуло резко, словно кто-то резко включил свет в темной комнате. Я вспомнила, как однажды Лана дала мне таблетки от головной боли. Сказала, что они помогут быстро снять боль. Но вместо обычного ожидаемого облегчения, я ощутила внезапный прилив невероятных сил! А потом мы с ней всю ночь прыгали по комнате под громкую музыку, смеясь до слез. Казалось, энергия просто била ключом, как будто мы стали заводными игрушками, не способными остановиться.

Такая была Лана. Всегда могла удивить неожиданной выходкой, сделать что-то, что шло вразрез с привычным ходом вещей. Она никогда не укладывалась в рамки обыденности. Я могла бы обидеться на нее за ту "шутку" с таблетками, но, как всегда, не смогла. Мы тогда так сильно смеялись и дурачились, что вся злость быстро растаяла. Вместо того чтобы упрекнуть ее, я лишь обняла ее и мы вместе продолжили наш ночной беспредел.

Это воспоминание промелькнуло в моем сознании ярким кадром, и я невольно улыбнулась. Такое простое, но дорогое мгновение. Как и сказал врач, воспоминания действительно начали возвращаться. Пока еще разрозненные, как осколки разбитого стекла, но все же они были там, внутри меня. И Лана… Она была частью этого прошлого, частью меня, которую я никогда не смогу забыть.

Полный ненависти взгляд

Я осторожно взяла таблетку в руку, ощущая, как тепло воспоминания продолжает согревать меня, несмотря на холод и боль.

Я напряглась, пытаясь вспомнить, что еще происходило в тот момент. Но кроме того, как мы с Ланой бесились под громкую музыку, и мелькающих ярких огней в какой-то комнате, больше ничего не всплывало в памяти. Все выглядело, как отрывок старой пленки в голове: было четкое начало и резкий конец фрагмента, а между ними – пустота.

– И чего смотришь? – нервно бросила Вероника, сверкая глазами. – Пей свое лекарство и ложись спать!

Я не имела ни малейшего желания вступать в конфликт. Быстро выпила таблетку и тихо извинилась перед медицинской сестрой за то, что потревожила ее. Однако, несмотря на мои извинения, я поймала ее острый, полный ненависти взгляд. Почему она так смотрит на меня? Вроде бы я ничего не успела сделать ей плохого. Или все-таки успела?

То, что я услышала дальше, полностью выбило меня из колеи и повергло в шок.

– Возятся тут с мажорками, – пробормотала она сквозь зубы, не удосужившись даже скрыть свое раздражение. – Особые условия им обеспечивай, отдельную палату подавай! Особый уход! А нормальные люди по восемь человек в палате лежат! Савелий Аркадьевич, добрая душа… А меня всегда бесили такие, как ты! Думаете, раз деньги есть, значит все вам можно! Своими бы руками тебя прибила бы, да мараться не хочу.

Ее слова обрушились на меня, словно ледяной душ. Я остолбенела. Словно кто-то вдруг снял маску с привычного мира и показал мне, что за ним скрывается настоящая злоба и зависть. Почему она так ко мне относится? Я ведь даже не знаю, кто я на самом деле, а она уже судит меня за то, кем, по ее мнению, я являюсь.