Я не нашла ни одного слова, ни одного аргумента, чтобы возразить Веронике. Все, что она сказала, ударило меня так резко и глубоко, что я просто остолбенела. Она уже вышла за дверь, а я лежала, не в силах пошевелиться. Глаза сами собой закрылись от усталости, но покоя мне это не принесло.

Передо мной возникло огромное поле с высоким забором, за который я не могла попасть. Я была одна, совершенно одна. Мокрый снег валил с неба, покрывая мои волосы, обжигая кожу ледяным холодом. Капли стекали по щекам, оставляя за собой ощущение пустоты. Вдалеке я услышала голос, мягкий, теплый, полный любви.

– Доченька, почему ты забыла нас? – голос был спокойным, но полным печали. Я не видела лицо женщины, потому что забор был таким высоким, что закрывал ее полностью. Но я знала, что она стоит там, прямо за ним, и если бы я только смогла, я бы увидела ее. Мне казалось, что нужно сделать что-то важное, чтобы попасть к ней.

– Мама? – сначала тихо прошептала я, но затем крик прорвался наружу. – Мама! Я здесь! Мамочка! Я не забыла тебя! Я помню! Где ты, мама?!

Мои крики разрывали тишину поля, но ответа не было. Только мокрый снег продолжал падать на мои плечи, словно утешая меня своим холодом.

Внезапно трава вокруг меня загорелась, и я почувствовала, как дыхание становится затрудненным. Жар обжигал кожу, но я не паниковала.

«Ну, вот и все, это конец», – подумала я, удивляясь, насколько спокойно восприняла эту мысль. Наверное, я просто устала – устала от всего, что со мной происходило. За густой пеленой дыма я вдруг заметила силуэт. Это была мама. Она стояла неподвижно, не пытаясь спастись. Забор, который раньше разделял нас, исчез, но ее лицо по-прежнему было скрыто. Мама была вся охвачена огнем. Я могла видеть только ее глаза.

Я не могла оторвать взгляд от ее горящего силуэта. Она смотрела на меня, и в ее глазах читалась бесконечная грусть. Молчание, такое глубокое и тяжелое, разлилось между нами, словно она хотела что-то сказать, но так и не смогла. Я тянула руки к ней, но каждый шаг был словно в вакууме, словно этот огонь и дым отрезали меня от мира. Я хотела что-то сделать, подбежать к ней, но не могла.

И вдруг меня кто-то сильной рукой выдернул из этого огненного кошмара. Резкая смена картины – и я снова оказалась в больничной палате.

– Алиса, очнись! Алиса! – голос Савелия Аркадьевича прорвался сквозь шум в моей голове. – Уфф… Ну и напугала же ты меня!

– Что со мной, доктор? – прошептала я, чувствуя, как дрожь пробегает по телу.

– Горишь вся, – отозвался он, вздохнув с облегчением. – Вроде на поправку шла, а теперь… Похоже на шок, но вот что его спровоцировало – не пойму. Давай, рассказывай.

Я замерла. Стоит ли говорить ему о том, что случилось с Вероникой? Эти ее резкие слова, полные ненависти… Савелий Аркадьевич, заметив мое замешательство, понял его по-своему.

– Вспомнила что-то и не хочешь рассказывать? Есть, что скрывать от меня? Как хочешь. Там за дверью следователь уже два часа топчется. Удачи.

– Доктор, подождите… – я остановила его голосом, полным тревоги. – Я не вспомнила ничего. Просто ночью…

– Что ночью? Договаривай, раз начала, – его взгляд стал еще более внимательным, он явно пытался понять, что же со мной произошло.

Я не знала, что ответить. Что сказать о видении? Образ мамы, огонь, странная встреча… Все это казалось нереальным, но настолько ярким, что я даже не могла уловить, где кончается сон и начинается реальность.

Я глубоко выдохнула и, чувствуя, что это необходимо, рассказала Савелию Аркадьевичу все, как было: как проснулась от головной боли, как звала медсестру, как просила таблетку… И как она назвала меня мажоркой. Я ничего не утаила, хотя где-то внутри меня мучило чувство вины. С одной стороны, я ощутила облегчение, выговорившись. С другой стороны, я ненавидела себя за то, что жалуюсь на женщину, у которой, возможно, был веский повод ненавидеть таких, как я. Меня, как избалованную девушку, какой она меня считала.

Доктор нахмурился. Я заметила, как его рука сжалась в кулак, костяшки побелели.

– Ай да Вероника… Я ей сейчас устрою… – в его голосе слышался сдержанный гнев.

– Савелий Аркадьевич, не нужно, – попыталась я успокоить его. – Я в порядке. А что касается нее… Пусть Бог ей судья. Возможно, у нее есть право обижаться на таких, как я… Ведь меня действительно держат в платной палате? Кто-то платит за меня?

Он посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая, стоит ли говорить правду.

– Да, – подтвердил он. – Мне звонили и попросили перевести тебя в платную палату. Деньги на твой уход были перечислены. Все анонимно. Но я подозреваю, что это сделали твои близкие.

– Но почему тогда они ко мне не приехали? – удивилась я, чувствуя нарастающее беспокойство. Хотелось уже узнать больше, чем те разрозненные кусочки воспоминаний, которые я смогла вспомнить.

– Не знаю, – честно ответил он, развел руками. – В любом случае, я поговорю с Вероникой. Она больше не посмеет с тобой разговаривать в подобном тоне.

– Может, лучше не стоит? – спросила я, не желая, чтобы конфликт разрастался.

– Медики клятву Гиппократа дают. И каждый ее должен чтить. Я обязательно напомню Веронике, что это ее долг. Но ты скажи мне лучше: готова ли ты общаться с полицией?

Я вздохнула. Сказать "нет" я не могла. Рано или поздно придется рассказать все, что знаю.

– Готова. Когда-нибудь это все равно нужно сделать. Зовите.

Савелий Аркадьевич коротко кивнул и вышел за дверь. Я слышала, как он коротко давал наставления следователю о том, что мне нельзя слишком много говорить и волноваться. Почти сразу в палату зашел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Его маленькие, поросячьи глаза выглядели неестественно на фоне правильных черт лица, что придавало ему странный и неуютный вид.

– Капитан Гаврилов, – представился он, протягивая удостоверение. Я едва успела взглянуть на него, прежде чем он убрал его обратно. – Рассказывайте.

– Что рассказывать? – спросила я, немного растерявшись.

– Расскажите, что помните. Фамилия, имя, отчество?

– Меня зовут Алиса. Но я помню только последние несколько дней. Все остальное… пустота.

Я узнала его по шагам

Я начала рассказывать обо всем, что происходило со мной за последнее время: о том, как очнулась в подвале, о трупах в мешках, о похитителях, странной записке, о Потапыче и Тихоне, о «скорой» и о дороге в больницу. Капитан молча слушал, записывая мой рассказ на диктофон, параллельно делая пометки в своем блокноте.

– Ваши похитители как-то называли друг друга? – спросил он, не поднимая глаз от своих заметок.

– Только двоих. Одного звали Серый, второго – Герман. Серый помог мне сбежать.

– Откуда такая уверенность? Вы ведь говорите, что не видели его лица.

– Я узнала его по шагам. Уверена, что это был он.

Капитан Гаврилов хмыкнул, не выражая особого удовлетворения.

– Шаги к делу не пришьешь. Ладно. Пока остаетесь здесь. У дверей будет охрана. Вам ничего не угрожает. Ваш отец скоро приедет на опознание. По фотографиям вы очень похожи на его пропавшую дочь.

– Когда? – спросила я с нетерпением.

– Мне сообщили, что у него серьезные проблемы со здоровьем. И что-то случилось, что он не может приехать, хотя, дистанционно он уже подтвердил вашу личность, так что, сомнений нет, что вы его дочь. Собственно, отсюда и усиленная охрана.

Капитан уже собирался уйти, когда я, мучимая вопросами после разговора с Вероникой, остановила его:

– Капитан… Почему меня называют мажоркой? Кто мой отец?

Он на мгновение замер, потом пожал плечами:

– Ну что ж, расскажу. Это не тайна. Лазарев Феликс, владелец крупной корпорации. Владеет несколькими нефтяными вышками и является крупным инвестором в… – он замялся, – в ряде важных государственных проектов. Если вы действительно его дочь, то ваше настоящее имя – Лазарева Дарья Феликсовна. Вот так. Значит, никакая вы не Алиса.

Я невольно открыла рот от удивления.

– Нифига себе… – пробормотала я, чувствуя, как мир вокруг меня начинает вращаться. – Я вообще ничего такого не помню…

– Не переживайте, завтра пришлю нашего психолога. Он вам поможет. Пусть покопается в ваших мозгах. Надеюсь, вы не против?

– Нет, я только «за». Присылайте, – машинально ответила я.

Когда капитан ушел, я осталась одна, погруженная в вихрь мыслей. Лазарева Дарья Феликсовна? Дочь миллиардера? Все это не укладывалось в голове. Пластическая операция, шрамы на теле, белое пятно в памяти, жуткий образ матери в огне, Лана, которую бил мужчина, слова Вероники, капитана Гаврилова… Все это сливалось в хаотичный клубок мыслей, в котором я не могла найти никакого порядка.

"О, блин… За что мне все это?" – мелькнуло в голове, и я закрыла глаза, стараясь хоть как-то остановить хаос, в который погружалась моя жизнь

Через час я услышала, как за дверью раздалась привычная ругань. Это был мой врач – эмоциональный, как всегда. Я невольно улыбнулась. Савелий Аркадьевич снова выяснял отношения с кем-то. Интересно, кто на этот раз попал под его горячую руку?

Оказалось, что ко мне пытались пробиться какие-то визитеры. Целая делегация. Доктор категорически не пускал их, объясняя, что мое состояние критическое, что я только что пережила сложную операцию и что мне нельзя волноваться. Один из мужчин настаивал, утверждая, что он представитель моей семьи и имеет приказ транспортировать Лазареву Дарью в частную клинику.

Я не знала, что думать. Хотела ли я уехать отсюда? Пока что – нет. Мне нужно было собрать все разрозненные кусочки воспоминаний, чтобы вернуть себя. Здесь, несмотря на боль и странности, я чувствовала себя относительно безопасно. Идея переезда в новую клинику пугала меня. К счастью, доктор не сдался и не позволил меня забрать.

Когда он вошел в палату, я почувствовала облегчение.

– Представитель твоего отца, некий Денис Гаврилович, атакует нас. Он настаивает, чтобы тебя немедленно перевезли в другую клинику, мол, у нас тут бомжатник, – недовольно пробормотал врач, опускаясь на стул у моей кровати.

– Простите меня… – я замялась, не зная, как себя вести. – Я не помню ни Дениса Гавриловича, ни отца. Но мне стыдно за их слова. Вы спасли мне жизнь, а они так говорят о вашей клинике… Для меня это самая лучшая больница!

Я тепло улыбнулась. Для меня важно было не столько то, где я нахожусь, сколько с кем. Даже в самой дорогой клинике врачи могут быть равнодушными. А тут я видела, как за меня борются. И я чувствовала благодарность.

К вечеру я попыталась встать, но врач сразу же пресек мои попытки.

– Только лежачий режим! – категорично сказал он, подняв брови.

– Но я уже чувствую себя гораздо лучше, – возразила я, не желая оставаться прикованной к кровати.

– Ты можешь так думать, но я врач, и если скажу, что нужно лежать, значит лежать! Поспешишь – и получишь осложнения: кровотечение, головокружение, отеки. Хочешь в еще худшее состояние? Не думаю.

Я поняла, что спорить с ним бессмысленно. Постельный режим так постельный режим. Умом я понимала его доводы: все-таки тело еще слишком ослаблено после операции.

Чуть позже в палате появилась сиделка. Ей было около сорока, приятная женщина: короткие каштановые волосы, нежная кожа, а мягкий взгляд зеленых глаз сразу внушал доверие. Она принесла с собой дорогой графический планшет для рисования. Его экран был гладким, слегка блестящим, а корпус из матового металла приятно холодил руки. Это было устройство явно не из дешевых – высокая точность передачи линий и цвета, тонкая настройка для работы.

Ко всему этому была прикреплена записка.

Твой, Феликс.»«Даша, я очень рад, что ты нашлась! Поверь, твоих похитителей уже ищут. Скоро ты будешь дома, а пока постарайся восстановить силы. У Авелины можешь заказывать все, что тебе нужно, она будет распоряжаться и доставлять тебе продукты.