– Он не отвечает, он вообще меня игнорирует последнее время, а все эта его мачеха, она коварная сучка.

– Маша, не выводи меня.

– Тогда займи денег.

Сканирую Вербину с ног до головы и обратно. Вид, конечно, у нее потрепанный. Под глазами синяки, хотя она их попыталась замазать тональником. В глазах какой-то лихорадочный блеск, губы искусаны. Девушка теребит ремешок сумки и старается не смотреть мне в глаза.

– Я на наркоту денег не дам.

– Ты совсем больной, что ли? Какая наркота? Нет, конечно. Я машину поцарапала. Надо в сервис отогнать, пока отец не увидел.

– Точно? Ты, наверное, не поцарапала ее, а разбила. Денег тебе надо ого-го как много. И ответь, а в каком это сервисе, на какой окраине будут ремонтировать Порше? Вербина, ты совсем ненормальная, что ли? Завязывай уже нюхать.

– Ладно, окей, Арни. Мне просто нужны деньги. В конце недели отдам. Следующей.

Не в моих правилах занимать денег, зная, что мне их не вернут, отец хоть и чудовище, но учит правильным вещам.

– Хорошо, я переведу.

– Двадцатка.

– Не охренела ли ты?

– Ну, Арнольд, ну, пожалуйста, – смягчаюсь, Машка улыбается, в конце концов, версия с наркотой не подтверждена, а Макс кому хочешь нервы вымотает. – Люблю тебя, ты лучший, ты знаешь?

Машка хотела поцеловать меня в щеку, но я увернулся и вытолкнул ее из аудитории. Ненормальная. Но Вербина безобидная. Жалко только, если на самом деле снюхается. Вот бы скорее ее отец замуж выдал. С моим папашей все сложнее.

Только делаю шаг, чтобы выйти из аудитории, как мимо проходит София. А я выбрасываю руку, хватаю ее за локоть, так что она ничего не успевает сказать, только тихо вскрикнуть. Заталкиваю в аудиторию, прижимаю к деревянной двери, навалившись всем телом.

И обхватив одной рукой лицо, накрываю ее губы своими.

Лучшее спонтанное решение, которое у меня было в жизни. Лучшее всегда получается спонтанно. И лучший мой секс. Всегда в неожиданных местах.

Она пахнет чем-то сладким, а ее губы вкуса ирисок, которые я в детстве воровал на кухне, а мать у меня все время их отбирала, говорила о том, что я останусь без зубов. Может быть, я и сейчас останусь без зубов, когда София двинет мне в челюсть своим портфелем.

Запретный плод в любом возрасте сладок.

Боже, у нее невероятные губы, мягкие, полные. София сопротивляется, роняет свой чертов портфель, он тяжело падает на наши ноги, а девушка упирается в мою грудь ладонями. А я не прерываю поцелуй, смакуя ее губы как некий, мать его, деликатес.

Прорываюсь в ее рот, наши языки соприкасаются, а у меня в голове вспыхивает миллион искр. Сука, мать ее, она невероятная, такая сладкая, такая желанная. Член в штанах каменеет, непроизвольно трусь им об ее живот, и тут она меня кусает в губу, так что я волей-неволей отстраняюсь.

– Какого хрена, Шульц?

Это было грубо, но красиво. Не ожидал такого яркого отпора.

По-другому меня остановить нельзя было, а то все мои фантазии, которые она читала в моих глазах в течение пары, были бы осуществлены. На щеках румянец, большие карие глаза смотрят с гневом, а я улыбаюсь.

– Что здесь происходит? София Валерьевна, Арнольд?

Голубок Платоша возникает из ниоткуда, только пугает мою секси-училку с глазами испуганной лани. И что сегодня весь день он трется около нее? Хочется его разорвать, чтобы перья везде летали.

– Проблемы, София Валерьевна?

– А у вас, Платон Викторович, давно их не было?

Да, я могу узнать много твоих тайн, Платоша, но пока у меня нет на это времени и желания.

Глава 6

Поганый день.

У меня их было предостаточно, и я должна уже к ним привыкнуть, как к неожиданной затяжке на новых колготках, сломанному ногтю, плохому настроению моего мужа, уже бывшего. Андрей мог засрать день любому, кто в это время попадал под руку, обычно это была я.

На меня сыпались обвинения в отвратительно сваренном кофе, потерянных документах, плохой погоде, загруженности дорог. Андрюшенька был далеко не подарком, несчастливым билетом, по словам моей тетушки, который мне «посчастливилось» вытащить.

О, нет, вначале я так не думала, я была очарована Андреем. Образованный, перспективный, симпатичный, амбициозный, из состоятельной семьи. Он, как все ярко окрашенные самцы, привлекал к себе внимание, источая внимание, обволакивая им, окутывая, как паук свою жертву.

Жертвой стала я. Но позже.

Как назвать то состояние, когда тебе методично внушают, что ты ничтожество, что у тебя ничего не получится, что ты слабая, уязвимая? Что тебе так повезло, что такой парень, как Андрей Романов, обратил на тебя внимание? Иначе ты просто была бы в лучшем случае какой-нибудь жалкой училкой в задрипанной школе с алкоголиком мужем, а в худшем – просто шлюхой, сосущей за гаражами.

Тете Розе не понравились бы такие определения, поэтому ей ничего этого не надо знать, Андрюшенька ведь хороший мальчик. Он меня обеспечивал, содержал, оберегал, но не потому что он меня так сильно любил, он тешил свое самолюбие, утверждаясь за счет слабых.

Я все еще удивляюсь, как он так просто меня отпустил? Абьюзеры так легко не сдаются.

Застегиваю пальто на все пуговицы, наматываю на шею шарф, беру портфель, набитый тестами, надо будет еще проверить их все, и да, конечно, переписать учебный план. При личной аудиенции Платон Викторович указал на ошибки, так низко склоняясь надо мной, что я чувствовала отвратительный аромат его парфюма, смешанный с потом, отчего подступала тошнота.

Я кивала головой, а сама думала о ярких глазах студента Шульца, которыми он меня раздевал весь урок. Паршивец, что сказать, но умный. Хотя мне бы надо прекращать думать о нем и вообще о ком-то, хватило уже одного самодовольного придурка в жизни. Надо завязывать обо всем этом думать, надо просто доехать до дома, принять душ, выпить ромашкового чая и проверить тесты.

Но как не думать после того, что он сделал?

Арнольд.

После того, как он наглым образом затащил меня в аудиторию и поцеловал.

Поцеловал. Студент.

Но… но вел себя Арнольд не как студент, а как уверенный мужчина, который знает, что делает, и знает, что из этого последует. Такие, как Шульц, не делают ничего просто так. Или я ошибаюсь? Скорее всего, ошибаюсь, потому что я всегда ошибаюсь в мужчинах, Андрюшенька тому ходячий пример.

А еще нас застукал Голубок Платоша.

– Черт, черт, черт.

– Ой, как некрасиво так выражаться, едва покинув стены альма-матер. София Валерьевна, кто вас научил такому?

Остановилась, не успев спуститься по ступенькам крыльца, услышав справа знакомый голос. Вздохнула и продолжила спускаться уже в более спокойном темпе.

– Я смотрю, ты не сдаешься, Соня, все так же таранишь жизнь и испытываешь себя на прочность. Но я тебе открою тайну, жизнь – она прогнет, она сильнее. Давай подвезу, тебе куда, к тетке в дальние дали?

Сжимаю ручки кожаного портфеля, стискиваю зубы, но натягиваю улыбку на лицо, оборачиваюсь. Андрей поднимается мне навстречу, весь такой элегантный, пальто нараспашку, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, руки в карманах. Его мать говорит всем, что ее сын практически точная копия Леонардо Ди Каприо в молодости.

Как же все-таки обманчива внешность, ведь ковырни, а там гниль и смертный запашок.

– Ты мимо проезжал или любовницу новую завел из студенток?

– София, вопросом на вопрос отвечают только евреи.

– Тебе повезло, все как раз в тему.

Не любила, когда он оперировал национальностями, словно я какая-то низшая раса, но иногда это у Андрюшеньки проскальзывало, просачивалось, так сказать, говно. Эх, тетя Роза не знает всей его подноготной, выражаясь ее же словами.

– Не устала бегать еще?

– О, что ты, у меня впереди вся жизнь, долгая и увлекательная.

Андрей встает передо мной, загораживая тем самым проход дальше, уже стемнело и похолодало, а мне еще долго добираться и надо зайти и купить уже эти чертовы яйца. Бывший сейчас со мной одного роста, когда стоит ниже на ступеньку, он не крупный и не накачанный, ему незачем так о себе заявлять, его и так все любят, как он считает.

– Уверена?

– Всего доброго, Андрей Игоревич.

– А вот уходить, когда я с тобой разговариваю, я еще не разрешал.

Тон произнесенных слов скребет по нервам мелким стеклом, как же я ненавижу его за это. Андрей крепко берет меня за локоть и тянет на себя. Упираясь свободной рукой ему в грудь, смотрю в темные глаза, в искаженные от ненависти черты лица.

– Отпусти.

– А то что? Будешь кричать? А давай попробуем, хочу снова, чтобы ты подо мной кричала, как в старые добрые, помнишь?

О, я помню. Я никогда не забуду, что он делал со мной, прикрывая все экспериментами в постели и сильной любовью.

Мразь.

– Отпусти, я сказала.

Нет, он больше не имеет надо мной никакой власти, все это лишь угроза, это манипуляция моим сознанием. Я свободна, и меня больше не задеть этими словами. Но Андрей задевает. Слезы наворачиваются на глазах, все внутри взрывается искрами боли, эта ненависть внутри меня вот-вот готова разорваться на куски и выплеснуться.

Но мешает спокойный голос.

– А, вот ты где, а я потерял. Пойдем, я припарковался здесь недалеко. Проблемы?

Последнее слово произнесено с ноткой угрозы – и уже не для меня.

Арнольд останавливается рядом со мной, быстро осматривает меня, словно сканируя на повреждения, потом смотрит на Андрея, а у того на лице откровенное недоумение и сразу несколько вопросов.

– Я спрашиваю: у тебя проблемы? – Арнольд щелкает пальцами в тонких кожаных перчатках перед лицом бывшего мужа, говорит тоном господина с плебеем, а у Андрея на лице дергается мускул.

– Соня, кто это?

– Я спросил: у тебя какие-то проблемы? – Арнольд повышает голос, медленно уводя меня в сторону, кладет свою руку на кисть Андрея и ловко выворачивает.

– А-а-а-а… сука, отпусти! Соня, кто это? Ебарь твой, да? Отпусти! Ты, сука, пожалеешь, что это сделал!

Я могу только стоять с открытым ртом и наблюдать, как мой бывший заливается слезами, потому что ему сделал больно мой студент. Меня уволят уже завтра или все же дадут довести семестр?

– Если будут проблемы, ты найди меня, и мы их решим, но не думаю, что в твою пользу. Ок?

Андрей молчит, но больше не кричит, трет запястье, а Шульц спокойно подходит ко мне, приподнимая ворот пиджака, словно закрываясь от ветра, берет из моей руки портфель, крепко сжимает кисть. Кожа перчатки мягкая и тонкая, я даже через нее чувствую тепло ладони.

– Пойдем, холодно.

Было сказано, как неразумному ребенку, который забыл дома шапку.

Парень ведет меня в сторону, к парковке, к черному «Бентли», а я с трудом держусь, чтобы не открыть рот в удивлении. Я понимаю, что Андрей все это видит, как меня держат за руку, как, открыв переднюю дверь, усаживают в салон. Он видит этот автомобиль, который проигрывает его любимому «Мерседесу».

Он видит Арни, его уверенность в движениях, даже некую небрежность, его отличный пиджак и брюки, наверняка сшитые на заказ и не в России. А на улице, кстати, почти ноябрь. Он все это видит, и я вижу, а еще чувствую, что за это все мне придется скоро заплатить.

Зря Шульц все это устроил. Зря.

Глава 7

– Софа? Софа, это ты?

– Да, тетя, это я.

– Софа? Софа, это ты?

Господи, день сурка. Каждый вечер одно и то же.

Закрываю входную дверь, прислоняюсь к ней спиной, стягиваю с шеи шарф, мне все еще жарко так, что все тело горит и губы покалывает.