Я писала большие письма – в заметках ноутбука и от руки. Я часами гуляла с белым шумом в наушниках и прокручивала в голове сценарии наших разговоров. Я – взвешенная и думающая. Я говорю ему: «Кирилл, ты должен понять», а потом – много умного, слова, которые он будет вертеть в голове, не понимая, как сам мог это пропустить, как у меня получилось быть такой проницательной, столько в нем разглядеть. Мы скандалили, и я всегда мирилась первая, жалела себя, его, нас, жалела, что мы ввязались в это. Иногда он после смены шел в бар и возвращался пьяным, от его огромных губ пахло водкой, и потому мне легче было целовать его спящего. Я чувствовала отвращение и облегчение, когда он был рядом. Как будто поймала паучка, который бегал по дому, и теперь разглядываю его в банке. Каждое шевеление ножки вызывает рвотные позывы, но иметь возможность следить за ним – спокойнее, чем знать, что он на свободе. Я понимала, что он смотрит на родителей, которые прожили вместе сорок лет, и думает, что у нас будет так же, но так же не будет. Он коробками заказывал на «Озоне» мой любимый шоколад, и все его друзья – шеф-повара, жены, отцы – говорили, как нам повезло найти друг друга.

Когда на улицах завыло, я окончательно поняла, что уйду, и начала длинный тормозной путь. Я стала присматриваться к вещам: какие мне нужны на первое время, а какие подождут. Я стала готовиться к тому, что меня возненавидят его родители – милые люди. Кирилл отписался от всех новостных каналов и не понимал, почему я плачу. Он просил меня не обсуждать с ним спутниковые фотографии, я кричала, что он мечтает стать режиссером, а правду видеть не хочет, он хлопал дверью и отвечал, что я давлю на него, и потом мы две ночи спали отвернувшись друг от друга. Я с удовольствием читала статьи, в которых кто-то пытался проанализировать, как последние месяцы повлияли на жизнь семейных пар. Я ощущала нас частью статистики, общего уклада, мы были понятными для социологов. Нельзя жить вместе, если у вас расходятся политические взгляды, и нельзя жить вместе, если один перекрывает другому воздух.

Пошел дождь. Я не стала открывать окно, потому что боялась, что забуду потом его закрыть. Юлианна в кресле напротив сказала: «Ты молодец, столько пережила, и это в твоем возрасте». Мне нравилось, когда кто-то говорил, что я «не по годам». Я вышла из кабинета, но потом вернулась, подумав, что Юлианна, возможно, запоминает, какой стороной лежала на кресле подушка. Я перевернула ее, подвинула салфетки на место, вышла под дождь, села на мокрые гранитные ступеньки у Фонтанки. Платье мгновенно прилипло к попе и ногам. Вода пахла мочой, в ней плавали водоросли и бутылки. Все вдруг стало легко. Я восстановила пароль на «Госуслугах» и подтвердила развод, сделала скриншот и отправила его Кириллу. Он ответил: «Круто, спасибо большое, булка». Будь у меня подруга, я бы показала это ей, и мы бы посмеялись, и она бы сказала, что он хочет обратно, потому что меня нельзя так просто отпустить, и я бы подумала, что она лукавит, но позволила бы себя убедить. Возможно, мне нужна подруга.

Я зашла за сосиской в тесте. В «Вольчеке» было пусто, только на барных стульях у окна сидели два полицейских, а в ногах у них крутилась служебная овчарка. Один что-то тихо рассказывал другому, улыбался глазами, а другой откусывал маленькие кусочки булки, не глядя опускал на ладони вниз, и собака аккуратно их съедала. Любовь к псу на секунду обнулила все, что эти парни делали вчера вечером, и мне стало противно от себя и от того, как это, оказывается, просто – покажи мне тирана с щенком, и все забудется. Возле Сенной, накрывшись дождевиками и подобравшись, похожие на огромных жуков, сидели старушки с цветами. У одной из них была табличка с номером для банковского перевода, и я купила у нее букет ромашек. Я полностью промокла, кеды хлюпали при каждом шаге, и я подумала, что Юлианна сейчас, наверное, едет домой на такси в своей непромокаемой ветровке, и заказать это такси было непросто, потому что сенсор телефона не слушается из-за капель, и таксист остановится прямо в луже, через нее придется перескакивать, искать ключи, и даже если я оставила в кабинете что-то не так, в суете она этого не заметит. Я представила, как выгляжу со стороны: в прилипающем зеленом платье, которое наверняка просвечивает, с букетом ромашек, я была счастливой, новой, свежей. И не так уж плохо, если скоро все правда закончится, если скоро все наладится, а людям вокруг станет спокойно, потому что мне будет спокойно вместе с ними.

Я шла быстро, и все вокруг шумело, проезжающие машины старались притормаживать, чтобы не облить меня, но у них ничего не получалось, и все казалось в самый раз заполненным и правильным, мне некуда было спешить. Мимо прошла пара: короткостриженая худая женщина, из тех, которые стареют резко, неожиданно, за год, а до того ходят неизменными, просто чуть более уставшими, и мужчина – старик с палочкой. Она вскипала: «Я хочу вернуться обратно!» Он успокаивал: «Ну давай дойдем до конца и сразу вернемся». Она кричала: «Нет, я тебе говорю, я хочу обратно прямо сейчас, я же сразу сказала, что не собираюсь туда идти». Завтра я проснусь, и в голове у меня будет идеальная идея для рассказа, я напишу его, и меня опубликуют. Ко мне подойдет в кофейне идеальный мальчик, а я скажу ему, что сейчас не хочу отношений, потому что главное – узнать себя, главное – понять, кто я, и не будет никакого сомнения, что впереди еще сотни таких же идеальных мальчиков. За уличным шумом почти не было слышно жужжания, из-за туч черно-желтым светило солнце, и мне изо всех сил не хотелось, чтобы улицы заканчивались и наступал дом, потому что, как только я останусь одна, жужжание вернется. Я дошла до парадной, села на ступени под козырек и стала свайпать:

…пять лет под разными одеялами с мужем…

…перестала смотреть короткие видео в интернете, и это перевернуло мою карьеру…

…еще год назад я сидел в маленьком городе…

…крик о помощи, важен каждый рубль…

…откройте наконец глаза…

…не допускают врача и адвоката, состояние критическое…

…страшная правда об обуви на плоской подошве…

…не ждите, что вам подарят цветы, девчонки, покупайте их сами, радуйте…

У меня на коленях лежат ромашки. Это хорошо.

4

В норме у человека должно выпадать от пятидесяти до ста пятидесяти волосков в день – равномерно, в течение дня, если ходить с распущенными, и разом, во время мытья или расчесывания, если с косичками или хвостом. Эндокринолог Анна с короткой каштановой стрижкой говорит, что лучше не тревожить волосы без необходимости и мыть прохладной водой, а если все-таки заметили, что выпадает больше нормы, нужно обратиться к врачу, например, в их клинику, которая давно и успешно работает с безоперационной… Я закрыла вкладку с видео. Через пятнадцать минут нужно обсуждать мох в зуме с Лидией. Я открыла окно, покружила по комнате. Жужжало. В холодильнике ничего не нашлось, кроме куска сыра, который засох, потому что я плохо завернула его в целлофан. Я съела сыр, залпом выпила стакан воды из-под крана, несколько раз прошлась из кухни в комнату.

В кабинете Юлианны женский голос плотно, монотонно что-то говорил, получалось почти по-церковному. Я задержала дыхание, подошла к двери и прислушалась. «С другой стороны, это полезно, да, ходить пешком и все такое, я же каждый день минимум четыре раза туда-обратно, но когда я подумаю, что это на всю жизнь, мне не по себе становится. Я не хочу так всю жизнь. Я даже риелтору позвонила, но она сказала, рынок сейчас в упадке из-за этого всего. Я на себя злюсь, не понимаю, кто меня дернул изначально эту квартиру покупать, я же рассказывала, да, что я с детства на лифтах не езжу, я в девятиэтажке жила в Екате и либо так же пешком ходила, но меня это очень бесило, либо ждала, что кто-то со мной в лифт зайдет. У меня никогда не было вот этого страха – что кто-то в лифте. А самой в лифте…» Женщина звучала истерично, натянуто, я подумала, что мы с ней очень похожи и я хорошо понимаю, как можно всю жизнь без причины бояться лифтов. Мне захотелось ворваться и накричать на нее. Я другая. Я не одна из них. Непонятно, почему натирающие кроссовки можно снять, подвигать пальцами, размять суставы, а из головы никуда не денешься ни на секундочку, никак от себя не отдохнешь, себя с себя не снимешь.

Я написала Лидии, что у меня проблемы с интернетом, и попросила перенести зум на два часа. Я никак не должна была этого делать, но теперь уже поздно – я почистила расческу, заперлась в ванной, потому что там над зеркалом есть яркий белый свет, и тщательно расчесалась. Я собрала все, что осталось на расческе, записала в новую заметку на телефоне: «57». Пятьдесят семь за раз, учитывая, что я мыла голову вчера вечером. Я рассмотрела виски, сняла на видео затылок и макушку. Либо все в порядке, либо я пытаюсь убедить себя, что все в порядке. Моей прекрасной будущей жизни не будет без густых волос. С другой стороны, если я облысею, из этого наверняка получится отличный рассказ или даже роман. Меня успокаивает, что любую катастрофу я могу превратить в текст, и успокаивало бы еще сильнее, если бы я это правда делала. Оставалось чуть больше часа, чтобы почитать на форумах о том, как волосы выпадали у других женщин. Пока я, может, и надумываю, но нужно быть начеку, нужно знать все первые признаки и намеки, чтобы не пропустить.

Июль стал жарким, душным, я убирала волосы в аккуратный, но не тугой пучок. Люди плавали в воздухе, с трудом разгребая его руками, и от этого казалось, что все только-только проснулись после дневного сна, не понимают еще, какой сейчас год и сколько времени, а когда поймут, загудят с новой силой. Кирилл любил спать днем, встал ли он рано, устал ли за день – было неважно: стоило отвернуться, он сворачивался на диване и мгновенно засыпал. Диван был слишком узкий, а Кирилл большой, поэтому его попа висела в воздухе, и я умилялась, накрывала его пледом, целовала в лоб, а потом ходила кругами, пытаясь поработать или почитать, но ничего в этой ленивой тишине не получалось. В детстве меня часто оставляли с бабушкой и она так же внезапно засыпала, усыпляя вслед и квартиру в хрущевке. Как невыносимо тоскливо мне было тогда, и каждый звук – крик во дворе или молоток соседа – был звуком потусторонним, и мы с бабушкой были в загробном мире, а все остальные – там, снаружи. Тогда я не могла ничего сделать – без бабушки нельзя было выходить из дома, нельзя было включать телевизор, чтобы ее не разбудить. Теперь я наматывала круги по Невскому и Лиговскому, потому что там шумно вне зависимости от погоды, считала волосы и деньги: нужно было уволиться, придумать что-то, чтобы не заниматься мхом до конца жизни. Я сидела в кофейне и листала вакансии: ищут редактора для корпоративного СМИ, это точно не то, ищут того, кто будет писать имейл-рассылку для доставки еды, ищут редактора для нейросетей, ищут автора для визуальных новелл, опыт не обязателен, тестовое задание – предложить идею для истории и написать два диалога. Звучит отлично, нужно только найти идею – вечером я разгребу стол, положу перед собой блокнот с чистым разворотом и посвящу этому два часа, за два часа точно что-то найдется.

Не отвлекаю?

Давно пора составить карту мест, между которыми циркулируют мои знакомые, и избегать их. Вику я знала из ее общей с Кириллом компании, знала, что она занимается дизайном, всегда верит в лучшее и разговаривать нам не о чем, но я улыбнулась, закрыла ноутбук и сказала: «Отвлекаешь, но я не против отвлечься». Я надеялась, что после этого она уйдет, но Вика осталась. Высокая, рыжая, с большими ладонями, всегда занимала много места и хохотала совершенно без повода, но теперь казалась сосредоточенной и задумчивой. Она рассказывала, как начала вязать и как это успокаивает, спрашивала про Кирилла и отвечала, что больше не верит в любовь, раз мы разводимся, жаловалась на недавно перенесенный ковид, про который все как будто забыли, а потом, словно перейдя к самому неинтересному, сказала, что уже несколько месяцев волонтерит в какой-то правозащитной организации.