Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной,

Который освятил нас Своими заповедями и заповедал нам

зажигать Ханукальный светильник. (Амен.)

Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной,

Который сделал чудеса отцам нашим в те дни в это время. (Амен.)

Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной,

Который дал нам жить, и поддерживал нас, и дал нам достичь этого времени. (Амен.)

– Амен, – повторила семья.

Хершель Айзенберг улыбнулся дочерям. Потом он спросил:

– Ну? Кто из вас расскажет мне историю Хануки? Кто знает?

– Я! – сразу выпалила Блюма.

– Хорошо, Блюма, расскажи ты. Итак, почему мы зажигаем масло?

– Потому что давным-давно, в библейские времена, еврейский народ притесняли правители Сирии. Тогда маккавеи^[9] начали войну. Они побили сирийцев, которые поклонялись идолам. Потом очистили храм от всех идолов, которых сирийцы там поставили.

– А ты знаешь, что такое идол? – мягко спросил Хершель.

– Это статуя, – сказала Перл.

– Правильно. Получается, сирийцы поклонялись статуям, а по первой заповеди еврейский народ не должен иметь другого бога, кроме Хашема. Я верно рассказываю?

– Да, папа, – подтвердила Блюма.

– Ты хорошо выучила заповеди. Ты молодец. Теперь досказывай историю.

Наоми смотрела на своего мужа и детей. «По-своему он хороший отец, хотя на самом деле ни во что это не верит по-настоящему. И он добр с ними, пока они ему подчиняются. Он прилагает усилие, чтобы быть с ними терпеливым. И делает все, что может, чтобы научить девочек тому, что они должны знать, когда сами выйдут замуж и заведут свои семьи».

Блюма, гордо выпрямив спину, продолжила рассказывать историю маккавеев.

– Маккавеи увидели, что их менору украли. Они очень расстроились. Но они сделали новую. Закончив, они хотели ее зажечь, но у них не было масла. Тогда Иуда, он был у маккавеев главным, стал везде искать масло, которое нужно было для огня, ведь иначе они бы остались в темноте, да, папа?

– Да, Блюма, все правильно. Вижу, ты внимательно слушала в воскресной школе. Какая ты у меня умница! Прямо как я. Для своего возраста ты просто гений, – он улыбнулся и подмигнул дочери. – Ты приносишь своему папе столько наха, столько радости! Я очень горжусь, когда учителя говорят, какие умные у меня дочки. А теперь продолжай. Закончи историю.

Хершель улыбнулся Блюме и откинулся на спинку стула, чтобы дослушать.

Блюма продолжала:

– Хотя Иуда Маккавей очень хорошо искал, он смог найти только маленький кувшинчик оливкового масла. Его хватило бы, чтобы менора горела всего один день. Он зажег его, потому что так было нужно. И люди сильно волновались. Но потом знаешь, что произошло?

– Думаю, ты сейчас расскажешь, – сказал Хершель и улыбнулся Наоми. Та ответила ему такой же улыбкой.

– Расскажу! Хашем сотворил чудо. Он сделал так, что маленький кувшинчик масла горел восемь долгих ночей. А к тому времени маккавеи раздобыли еще масло, – заключила Блюма с гордым видом.

Перл обняла свою сестру-близнеца.

– Совершено верно. Какая ты молодчина! – Хершель широко улыбался дочери. Блюма была его любимицей, потому что из всех его детей производила на людей самое выгодное впечатление. Она не стеснялась, как Перл, и не витала в облаках, как Шошана. Она отвечала, когда ей задавали вопрос, быстро училась и, если ей что-нибудь поручали, старалась изо всех сил, чтобы доказать, что справится. Он уже догадывался, какую ценность она будет собой представлять, когда вырастет. Она отлично выйдет замуж, и он сможет ею гордиться.

Наоми обхватила себя руками. «У меня такая красивая семья. Я должна быть счастливейшей из женщин, – подумала она, наблюдая за тем, как ее муж и дети смеются и обсуждают значение праздника. – Мне очень повезло. Мой муж, хоть он строгий и временами холодный, прилагает все усилия, чтобы быть хорошим отцом. Я знаю, он любит наших детей всем сердцем. И он, вне всяких сомнений, настоящий добытчик. Он много трудится. И мы никогда не ложимся в постель голодными. У девочек есть все, что им нужно. Мне только хотелось бы, чтобы он не был таким холодным и отстраненным. Но я до сих пор помню, как мама говорила, что все мужчины таковы. И жене надо принимать мужа какой он есть. Я стараюсь. Правда стараюсь. Но Хершель временами бывает таким суровым, особенно если что-то идет не так, как он хотел. Думаю, единственное, что я могу сделать, – это сосредоточиться на его достоинствах. Например, вот сейчас, когда наши дочери собрались вокруг него. Для меня очень важно, чтобы мы все жили счастливо.

Почему я не могу удовольствоваться тем, что уже имею? Что такое у меня внутри просит чего-то еще? Почему я так отчаянно нуждаюсь в любви, зная, что евреи не гонятся за ней и даже не верят в нее? Да, я в нее верю – верю всем сердцем и жажду ее». Она положила ладонь на бедро – в то место, где с утра ощутила фантомный синяк. Резкая боль пронзила ее ногу, напомнив о сне, который она видела прошлой ночью. Никто этого не заметил, но от воспоминания Наоми вздрогнула.

«Мои дети, – думала она. – Мои драгоценные малышки. Какой ужасный это был сон! И я не понимаю, почему ощущаю боль в теле, если мне все просто приснилось? Я боюсь, в этом есть что-то большее. Что-то серьезное. Возможно, предупреждение. Но что я могу сделать, даже если это так? Я понятия не имею, как истолковать свой сон. Хершель уверен, что это был просто кошмар. Мне бы хотелось с ним согласиться, – она снова потерла бедро. – У меня и раньше бывали похожие сны, но ничего не происходило. Но я никогда не просыпалась с физическими доказательствами от сна. Никогда они не сопровождались настоящей болью».

Она пошла на кухню отнести тарелки. Но сон никак не шел у нее из головы. «Уже не в первый раз я вижу тех же солдат в той же форме в моих снах. Я помню, в прошлом году у меня был похожий кошмар – с теми же солдатами, которые несли те же флаги. Этих флагов мне никогда не забыть; с первого раза, что я их увидела, они привели меня в ужас. Хотя больше они нигде мне не попадались, кроме как во сне. Я даже не знаю, существуют они на самом деле или нет. Но когда я закрываю глаза, то вижу все тот же красный флаг, развевающийся на ветру, с тем же черным пауком в центре. У меня от него бегут мурашки. Но надо не забывать, что сказал Хершель: ничего никогда не случалось. Из прошлогоднего сна ничего не произошло. Может, и из нынешнего ничего не случится. И все равно я не могу понять, почему мне снятся одни и те же солдаты. Есть тут какой-то смысл или это просто кошмар, как говорит Хершель?»

Она снова прикоснулась к бедру, куда во сне солдат ударил ее прикладом. Ни синяка, ни боли.

Глава 5

Когда менора догорела, девочки обменялись маленькими подарками, которые приготовили друг дружке на праздник, а потом распечатали подарки, которые принесли им дядя и тетя. Потом все надели пальто и по семейной традиции пошли в приют для сирот, которым каждый член семьи Айзенбергов должен был подарить какую-нибудь свою вещь. Так Хершель показывал соседям, что он хороший человек, который учит своих детей цдака – радости помогать другим.

Каждый год детям говорили, что они должны тщательно выбрать хороший подарок из собственных вещей. Им говорили, что они должны радоваться, отдавая эти вещи тем, у кого матери умерли или семьи слишком бедны, чтобы позаботиться о них, ведь таким детям повезло меньше, чем девочкам Айзенберг. Шошана очень любила эту часть праздника. Ей нравилось видеть радость на лицах тех, кто получал ее подарок.

Айзенберги не были особенно богаты, но они считались обеспеченными. Собственно, они были более обеспечены, чем большинство семей в местечке. Хершель ясно давал понять своим детям и жене, что гордится этим фактом. Он говорил, что им повезло иметь такого отца и кормильца. Хотя ему и нравилось одаривать нуждающихся, Хершель действовал не совсем от чистого сердца. Ему льстило, что его считают таким процветающим. Подарки сиротам лишний раз напоминали его соседям, что у Хершеля Айзенберга есть что отдать, а это означало, что он успешный человек.

Каждый год он делал значительное пожертвование в пользу школы и детского приюта, но эти пожертвования никогда не были анонимными. Он хотел, чтобы все знали, от кого исходит благотворительность.

В этом году Шошана связала для подарка шарф. Она купила для него красивую белую шерсть. У нее ушло несколько недель, чтобы его связать, потому что она занималась этим в перерывах между другими поручениями. Сейчас, глядя на шарф, она гордилась результатом своих трудов. Близнецы выбрали по игрушке. Блюма никогда не отдавала того, что было для нее важно. Всегда выбирала вещь, которую мало ценила. Ей было трудно расставаться с любимыми вещами. Сегодня она собиралась подарить старую тряпичную куклу, с которой никогда не играла.

А вот Перл в этом смысле отличалась от сестры. У нее было большое сердце, и каждый год она отдавала что-то для себя ценное. Сегодня это был красивый свитер, подарок тети Мириам. Та купила его у торговца, приезжавшего к ним в город. Свитер из тонкой мягкой шерсти; один такой получила Перл, а второй – Блюма. Обе девочки очень любили свои свитера, потому что раньше у них таких красивых вещей не было. Они надевали их только по особым случаям, чтобы не испачкать и не порвать. Шошана знала, что, помимо игрушечного медведя, с которым сестра никогда бы не рассталась, свитер был любимой вещью Перл. Своего медведя Перл обожала. Это тоже был подарок тети Мириам. Она подарила Перл и Блюме одинаковых медведей. Блюма со своим не играла. Он сидел на полке в ее комнате. Но Перл сразу назвала своего Аланой. И брала Алану с собой везде, куда бы ни ходила. Никто никогда не видел Перл без ее медведя.

На крыльце приюта Шошана поглядела на свитер в маленьких ручках Перл. Под мышкой сестра зажимала Алану.

– Перл, ты собираешься отдать медведя или свитер?

– Свитер. Он мне нравится, но Алану я люблю больше, – ответила девочка.

– Перл, я знаю, что ты и свитер очень любишь. Он у тебя самый красивый. Почему ты решила его отдать? У тебя есть другие кофточки, которые ты могла бы подарить бедной сиротке.

Перл улыбнулась Шошане с недетской мудростью и сказала:

– Мне нравится эта часть праздника. Нравится что-то дарить. Мне приятно, что какая-то маленькая девочка сможет согреться и порадоваться в эту Хануку благодаря мне.

Любовь к сестре переполнила Шошану до такой степени, что она не могла говорить. Она просто прижала Перл к себе и крепко обняла.

Глава 6

Наоми принесла в приют кастрюлю горячего супа. Кастрюля была тяжелой, и нести ее было нелегко еще и из-за температуры. Ей бы хотелось, чтобы Хершель предложил свою помощь. Но он делал вид, что не замечает, как ей тяжело. Просить самой показалось неудобным. Она полдня варила этот суп, одновременно занимаясь приготовлением ужина для семьи. Но когда они проходили мимо дома, где жила Фрида с родителями, та выскочила на улицу. «Наверное, увидела нас в окно, – подумала Наоми. – Она такая любопытная, вечно маячит за занавеской».

– Вы идете в приют? – поинтересовалась Фрида. Наоми удивилась, откуда она узнала. «Может, Хершель ей сказал?»

– Да, мы туда ходим каждый год, – ответила Наоми, с трудом удерживая в руках кастрюлю с супом.

– Я знаю. Видела, как вы туда ходили раньше, – сказала Фрида. – Хершель – очень щедрый человек. Тебе с ним повезло.

– Да, спасибо. Это правда, – сказала Наоми. «Она смотрит на меня со злобой. Хочет сглазить. Я это чувствую». Она испытала облегчение, когда они наконец добрались до приюта.

– Давай я подержу кастрюлю, чтобы ты могла снять пальто и помочь девочкам раздеться, – предложила Фрида.