Внуково ведь все-таки находится в 13км от МКАД, и, хотя прописка у нас была московская, мы все же были провинцией, а кто там в деревнях играл или гастролировал? Был недалеко от нас совхоз «Московский» (сейчас это город Московский, 7км по трассе от Внукова)– вот там тоже существовал какой-то коллектив, с названием, по-моему, «Молодость». Они играли очень здорово, профессионально, раскладывали песни на голоса, но это была группа именно в стиле советских ВИА^[19], и репертуар у них состоял в основном из песен «Песняров»^[20].

Еще неподалеку от Внукова есть маленький поселок Лесной городок^[21]. Там была группа под названием «Лесные братья», играющая в этом поселке на танцах. Они имели довольно большую популярность и нам казались легендами – говорили, что они суперпрофессионалы, играют сложно, навороченно. Какими они были на самом деле, я не знаю, помню лишь то, что о них тогда рассказывали. Кстати, потом они играли у нас на выпускном, но тогда уже это не явилось для меня каким-то откровением.

Так прошел восьмой класс, в достаточно регулярных, 1–2 раза в месяц, выступлениях на танцах в нашей школе, а порой и в 13-й. Естественно, все это было бесплатно, но для нас самым главным являлось то, что мы могли показать свое творчество. В репертуаре у нас были песни группы Beatles, упомянутая «Шизгара», песни Creedence. Причем были песни и на русском языке – не знаю, кто их тогда переводил, мы были не первыми исполнителями. Например, песню Creedence Clearwater Revival «Who’ll Stop the Rain» мы пели так:

«Снова на свиданье не приходишь ты,
Ты – мое желанье, ты – мои мечты,
Тучи пропускают бледный свет луны,
Но я знаю – скоро вместе снова будем мы!».

Еще несколько песен в репертуаре нашей группы было мы сами не знали, откуда – кто-то нашел, кто-то пропел, где-то мы услышали – то есть мы не знали ни названия песни, ни ее исполнителя. До «Машины времени» дело еще тогда не доходило, наши песни были гораздо проще. Поскольку трое из нас учились в музыкальной студии (которая, кстати сказать, располагалась в единственном ДК во Внукове), ее директор, Давид Семенович Певзнер, пошел нам навстречу, договорился с кем-то в ДК, и нам дали репетиционную комнату и аппаратуру.

Как говорил режиссер любительской труппы в х/ф «Берегись автомобиля»: «Можно сказать, что из клубных команд формируются сборные»,– то есть мы вышли на новый уровень, поднялись на ступеньку выше и стали не просто школьным ансамблем, а ансамблем при ДК. Наконец-то у нас появилась аппаратура! Там была настоящая ударная установка, настоящие колонки (советского производства, по-моему, фирмы «Радуга»), отдельная голосовая система, состоящая из усилителя с четырьмя входами и двух колонок. У гитаристов были собственные усилители, а у меня – барабанная установка «Энгельс», зеленого цвета, и мембраны там были не пластиковые, а еще кожаные.

Мы стали репетировать в ДК уже весной, и нам разрешили сыграть там на танцах – они проходили еженедельно по пятницам или субботам. В один из дней выступили мы, и это был фурор, как нам казалось, потому что после этого к нам подходили одноклассники и просто знакомые и говорили, что ничего круче здесь пока не звучало, хотя сейчас я представляю, каким это тогда было на самом деле. Однако, на взгляд наших ровесников, мы играли действительно здорово. Таким образом, к концу 8 класса мы закрепились в этом ДК, репетировали, правда, у нас по-прежнему не было никакого названия. И так мы в мае подошли к экзаменам, которые надо было сдать хорошо, или, как нас пугали родители, «мы пойдем в ПТУ». И мы прервались в наших музыкальных занятиях для того, чтобы успешно все сдать.

Тогда же мы окончательно «дозрели» до того, чтобы бросить музстудию, и почти одновременно сказали родителям: «Хватит! Больше вы нас не заставите этим заниматься. И, как ни жаль потраченных денег и времени, но заканчивать ее и сдавать экзамены мы не будем! Иначе школьные не сдадим!». Не скажу, что это был прямо ультиматум с нашей стороны, но нам все же удалось убедить наших мам, и мы наконец оставили это занятие. Конечно, даром учеба в музстудии для нас не прошла: мы знали нотную грамоту, писали нотные диктанты, немного разбирались в музлитературе. И это тоже был один из аргументов: объясняли родителям, сколько мы всего знаем, и, к тому же, все равно занимаемся музыкой. Правда, родители наши репетиции считали не музыкой, а блажью, но решили, что лучше так, чем просто шляться на улице.

Кстати, моего брата Игоря уже не отдавали заниматься музыкой – видимо, памятуя о том, что я так и не довел это дело до конца и неоднократно его бросал, – таким образом, его эта участь минула. Но нельзя сказать, что брат был немузыкален. Как раз наоборот! Когда я начал слушать дома рок-музыку, он тоже это впитывал, фактически делал это вместе со мной, параллельно. Таким, образом, если я начал ее слушать с 12 лет, то он уже с первого класса знал, что это такое. Я ему, конечно, показал азы игры на гитаре, и, забегая вперед, скажу, что, когда я поступил в институт, для меня было сюрпризом, что Игорь и его друзья пошли по нашим стопам и тоже организовали школьный ансамбль. Но дальше школы у него это увлечение не пошло. Хотя на гитаре он играл всю жизнь!

Итак, мы с моими друзьями подошли к экзаменам, которых было после 8 класса всего четыре – математика (геометрия и алгебра) и русский язык – сочинение. А как раз перед экзаменами, на первомайские праздники, в компании старших ребят, которые приняли нас в свою компанию как успешных музыкантов, мы пошли в лес (как я уже говорил, поселок Внуково со всех сторон окружен лесом). Старшие, естественно, взяли с собой алкоголь (портвейн или что-то еще). И, даже еще не успев пригубить, начали дурачиться, и я, помню, схватил Андрея Богомолова за шею, мы начали в шутку бороться. Я опрокинулся вместе с ним назад, падая, выставил правую руку и почувствовал, что что-то в нее вонзилось. Поднимаю ее и вижу, что она у меня чуть ли не насквозь проткнута – я попал рукой на дно от разбитого граненого стакана с острыми краями, которое валялось в траве. Увидел, что у меня начинает из раны прямо фонтаном бить кровь, и изо всех сил припустил в поликлинику. Мне там очень быстро все обработали, но, поскольку это были выходные, дежурный врач отнесся ко мне не особо внимательно, осмотрел рану поверхностно и поставил две скобки^[22]. Кровь остановили, ввели противостолбнячную сыворотку, дали обезболивающее, и я пошел домой. А мои родители на тот момент уехали вместе с младшим братом к бабушке с дедушкой. И ночью я проснулся от дикой боли в руке, она снова начала кровоточить – не знаю, как я дотерпел до утра. На следующий день приехали родители и я рассказал им, что со мной произошло. А мама как раз тогда работала в поликлинике медсестрой в хирургическом кабинете. И так совпало, что в этот день мой брат Игорь где-то распорол ногу, мама его привела к себе в кабинет, там ему ногу зашили, и через два часа уже я позвонил маме:

– Мама, мне очень больно, больше не могу терпеть!

– Ну, приходи, – ответила она.

То есть старший сын через два часа после младшего тоже заявился к ней в кабинет. Там мне сняли повязку и посмотрели: рана оказалась гораздо глубже, чем предполагалось, и простыми железными скобками было не отделаться. Их сняли, начали зашивать сначала внутри – сухожилия, потом сверху – кожу. Поскольку рана была несвежая, введенное туда обезболивающее не подействовало – боль во время обработки была просто неимоверная. Тем не менее мне зашили руку, наложили внутри пять швов и сверху пять. Кисть зафиксировали в согнутом состоянии, привязали к ней фиксирующей повязкой палочку (или дощечку), то есть правая рука у меня теперь не двигалась.

Через несколько дней надо было идти сдавать экзамены. Завуч Татьяна Федоровна знала мою маму, была в курсе, что у меня произошло. Мама сказала ей, что рука у меня повреждена, и завуч ответила, что от экзаменов меня освободят, но надо чтобы я все-таки туда пришел, показался.

Первым экзаменом была математика, которую вела Тамара Григорьевна Жарова, наша классная руководительница, которая считала меня хулиганом и разгильдяем, не делающим домашнюю работу. Правда, несмотря на это, я умудрялся у нее получать четверки и пятерки по алгебре и геометрии.

Я пришел на экзамен и сказал ей:

– Вот, писать экзамен не буду, меня освободили.

А Тамара Григорьевна ответила:

– Я ничего не знаю. Кто тебя освободил?

– Завуч.

– Покажи приказ!

Приказа, конечно, у меня не оказалось, ведь договоренность была на словах. Тогда учительница настояла:

– Садись и пиши.

– Но я не могу писать, Вы же видите!

– Пускай за тебя кто-то пишет, – неумолимо ответила учительница.

И вот мы сели вместе с нашим басистом, с Андрюшей Богомоловым, и я левой рукой решал примеры на черновике, а потом Андрей за меня все это переписывал. Вот таким образом я сдал экзамен по математике.

Через неделю надо было писать сочинение. К этому моменту мне убрали дощечку и сделали более щадящую повязку, хотя швы еще не сняли. Я уже взял ручку в эту руку и начал тренироваться писать сам, потому что ну кто и как будет за меня писать сочинение? Конечно, было неудобно, но, ничего, думаю, напишу как-нибудь.

Пришел на экзамен, а там как раз присутствовала завуч. И она меня спросила:

– А что ж ты пришел? Зачем? Мы же тебя освободили!

Я удивился, так как предыдущий-то экзамен мне пришлось сдавать. Однако она отправила меня домой, чему я был несказанно рад.

На этом закончились мои экзамены. Поскольку математику я написал на «пять» с помощью Андрея, который переписал все без ошибок, меня приняли в 9-й класс. Тамара Григорьевна сказала: «Если хотите, чтобы Дубинин учился в 9-м классе, заберите его от меня!». И меня из класса «Б» перевели в «А», где учились двое моих товарищей по нашей группе. Это было просто потрясающе!

Отмечу, что до 5 класса я учился очень хорошо и был не круглым отличником, а «квадратным»: у меня была то одна четверка, то две, причем одна все время – по рисованию, а по основным предметам всегда стояли четверки и пятерки. Я считаю, что во многом это происходило благодаря учительнице, о которой я уже упоминал, – Нине Алексеевне Назаровой, она была нашей классной руководительницей все это время, и для меня это, наверное, были лучшие учебные годы, все давалось легко, и в целом все было хорошо.

А потом она ушла от нас – по-моему, в декретный отпуск, и нам дали сразу двоих учителей – классного руководителя, учителя по математике Тамару Григорьевну Жарову, и учительницу по русскому языку (к сожалению, забыл ее имя). Насколько я помню, они подменяли одна другую в руководстве нашим классом. И с этого момента как-то все пошло для меня по наклонной. Тамара Григорьевна меня невзлюбила – не знаю, почему, может, потому что несколько раз ловила меня на том, что я не сделал домашнюю работу. Нет, конечно, я был шустрый, хулиганистый, но не то чтобы дрался – были мелкие подколы, шутки над одноклассниками, потому что я не отличался особой усидчивостью на уроках. Правда, чем дальше, тем моих мелких хулиганств становилось больше. Такому изменению моего поведения способствовало то, что, во-первых, я стал взрослее, и мама пошла работать. До этого она, как я и говорил, сидела дома со мной, потом с моим младшим братом, которого отдали в детский сад, когда мама вышла на работу. Соответственно, она стала меньше меня контролировать в плане учебы и выполнения домашних заданий. А уж когда мы услышали The Beatles и заинтересовались музыкой, тут уж, что называется, башню снесло совсем, и на уроки я просто забил. Я очень редко стал делать домашние задания, обычно все списывал уже в школе перед уроками – и не потому, что не понимал, а мне элементарно было лень, все внимание поглотила музыка. Но память у меня была хорошая, и то, что услышал на уроке, я мог воспроизвести без зубрежки дома. Поэтому учился я неплохо. Или мне это так сейчас кажется?