Глава 9. Ульяна

Развод родителей для меня – гром среди ясного неба. Я будто оказываюсь в дурном сне. Как? Почему? Столько лет душа в душу, и вот те на!

– То есть? – срывается с моих губ чужой хрип.

Для меня это удар под дых.

Да, родители рано поженились. В восемнадцать мама уже родила моего брата. Свободной юности она не познала. Пеленки, муж, заочка, работа, сопли, школа, Свиридов… Сколько помню, у мамы не было ни единой минуты на продых. Крутилась, вертелась, боролась. Она всегда казалась мне сильной женщиной, закаленной. Но даже самого сильного можно сломать. Ведь сердце-то есть у всех.

– Я так понимаю, твои коллеги и начальник в курсе, – догадываюсь после долгих минут бурного размышления и жалея, что не прихватила с собой бутылку. – А дочери говорить не обязательно?

Мама морщится и отворачивается к окну, словно городские огни ей интереснее меня.

Сначала дуюсь на нее, потом приходит осознание, что я и сама далеко не идеальная дочь. Последние полгода полностью поглощена мужем, родителям писала в лучшем случае раз в две недели. С мамой виделась месяца два назад, заскакивала к ней на работу, когда проезжала мимо. Живо попили чаю, обмолвились парой фраз, и я убежала. А отец сам навещал меня недавно. Мялся что-то, нервничал, словно о чем-то важном поговорить хотел, но так и не смог. Теперь ясно, что он пытался мне сказать. Если бы моя тарахтелка не кудахтала «Ваня, Ванечка, Ванюша», может, я бы и заметила проблемы у родителей.

Обиду сменяет стыд.

Меняюсь местами с сумками, беру маму за порезанную руку и прижимаюсь к ее плечу. Она подносит здоровую руку к моей голове, ласково гладит, целует в волосы и шепчет:

– Прорвемся, солнышко.

Свиридов привозит нас в район новостроек. Шлагбаумы, охрана, подземная парковка, снег расчищен до асфальта. Как будто совершенно другой город.

Я давно поглядывала на здешние квартиры, хотела уговорить Королькова сюда перебраться. Хорошо, что не успела повесить на себя ипотечное бремя.

Свиридов оставляет машину на уличной парковке и открывает дверь с маминой стороны, а Градов – с моей. Ума не приложу, что бы мы сейчас делали без них. Пили бы, наверное, с мамиными подругами в каком-нибудь баре и вешались на шеи посторонних потных мужиков. Маму, кстати, звонок Ларисы Васильевны, похоже, от этого занятия и отвлек. Иначе что еще бы она делала в этом костюме?

Выпрямляюсь напротив Градова и сжимаюсь под натиском его взгляда. Сколько же самообладания и смелости нужно, чтобы его выдержать? Он замораживает и медленно распиливает на прозрачные пластики, а потом мелко шинкует каждый. Но почему-то у меня начинает складываться впечатление, что это маска, за которой таится человек с большим сердцем. Иначе зачем бы он сейчас возился с нами? Уставший, после самолета и сюрприза сестры в виде квартирантки, едва не устроившей пожар и приволочившей в его крутой особняк громадную елку.

Говорят, в Новый год случаются чудеса. Мне же Дедушка Мороз отсыпал самые чудесатые: мошенницу, Градова, Свиридова, измену мужа, развод родителей. Теперь бы в лифте на сутки не застрять, а то еще и бой курантов будем слушать в кабине между седьмым и восьмым.

Мама вдыхает полной грудью и руками опирается о машину. Коктейль из алкоголя и стресса доводит ее до преждевременного похмелья.

– Ксения Андреевна, – Свиридов чуть ли не по слогам выговаривает ее имя, разворачивая к себе.

– Фу-у-у, – морщится она, задирая лицо к небу, – хоть ты не лезь.

Свиридова ее слова не обижают. Усмехается, собирает снег с лобового, где не дотянулись дворники, и нагло трет мамину шею.

Она отмахивается от его руки, но пошатывается и спиной упирается в машину.

– Спокойнее, Ксения Андреевна. Я же как лучше хочу, – лыбится Свиридов, опять пытаясь дотронуться до мамы. – Я же в этом деле профессионал.

– Отвали, профессионал.

Дышать маме становится все сложнее. Стягивает с плеч шубу и делает глубокие вдохи. Поняв, что не легчает, хватается за мокрые от снега руки Свиридова и прикладывает к своим щекам.

Тот расцветает как подснежник. Для него это знак прощения за все испорченные нервы.

– Мам, – отвлекаю ее от закатывания глаз, – может, в аптеку сходить?

– У меня есть кое-что от похмелья, – говорит Свиридов, не отнимая ладоней от маминых щек.

Забавно так. Я до сих пор помню его мелким, когда он на нее смотрел снизу вверх. А теперь стоит перед ней на целую голову выше и в два раза шире – настоящий крепкий мужик. Наверное, если бы тогда, много лет назад, мама знала, что они будут вот так стоять едва ли не в обнимку, она меньше заряжала бы ему подзатыльников.

– Хватит меня лапать, Свиридов! – резко приземляет его мама и отпихивает от себя.

Тот растерянно моргает и переводит взгляд на меня. Я лишь жму плечами. А чего он ждал? Что мама его поблагодарит? Это он должен благодарить ее за отсутствие куполов на своей груди.

– Куда идти-то? – спрашивает она, все же не отказываясь переночевать у Свиридова.

Видимо, у них с папой серьезный разлад, раз она его даже видеть не желает.

Беру ее под руку и веду в указанном направлении.

Дом, естественно, соответствует наружному лоску. Приличный ремонт на лестничных площадках, тихий лифт с приятным музыкальным сопровождением, чистота, порядок.

Поднимаемся на последний этаж, где Свиридов вводит нас в просторную двухъярусную квартиру. Все в ней выполнено явно хорошим дизайнером. И лишь страшный кот выглядит чем-то инородным. Его будто вчера с помойки подобрали – лохматый, кривой, с отмороженным ухом.

– Знакомьтесь. Черт, – представляет его Свиридов, на что котяра злобно шипит и пятится.

– То есть я не одна его вижу? – фыркает мама, опускаясь на пуф и роняя голову на руки. – Тащи, что там у тебя от похмелья…

Скинув куртку и ботинки, хозяин летит на кухню, а я пытаюсь снять с мамы хотя бы шубу. Но ей снова плохо. Тепло квартиры возвращает и тошноту, и головокружение, и ненависть ко всему вокруг.

Расстегиваю молнию на одном ее сапоге, проделываю то же самое со вторым, но бегунок заедает.

– Да блин! – ругаюсь я под фееричное возвращение Свиридова с трехлитровой банкой маринованных огурцов.

Он запинается о кота. На того брызгает рассол. На всю квартиру раздается испуганное «мяу». Кот скребет когтями по плитке, наконец удирает в гостиную, где что-то гремит и звонко разбивается.

– Дети, – лыбится Свиридов. – Сам такой был.

– Ты издеваешься? – рычит на него мама и тут же зажимает рот ладонью. – М-м-м… М-м-м…

– Она сейчас блеванет, – озвучивает Градов очевидное, а я аж вздрагиваю, забыв, что эта глыба тоже рядом.

К сожалению, замок не поддается даже ему, а мама уже зеленеет.

– Вы че тупите?! – спохватывается Свиридов, передает мне банку, а сам рывком берет маму на руки и уносит вглубь квартиры.

Через пару секунд слышу соответствующие рвотным позывам звуки и чувствую, как выпитое шампанское спазмом ползет по пищеводу. Хорошо, что в руках спасительное средство.

Подношу к губам и начинаю жадно глотать холодный рассол. Периферийным зрением замечаю, как смотрит на меня Градов, кое-как проглатываю последний комок и жму банку к груди.

– Надеюсь, вы не уволите маму за доставленные вам неудобства? – произношу под характерные звуки из туалета.

– Ксения Андреевна, расслабьтесь, я держу ваши волосы, – говорит маме Свиридов, рисуя у меня перед глазами дичайшую картину.

– Где ты работаешь? – неожиданно спрашивает Градов.

– Мерчендайзером в…

– С Нового года работаешь у меня.

Столбенею. Он что, тоже пьяный?

– Горничной? – хмыкаю, скривив губы.

– Начнем с бухгалтерии. Ксения Андреевна пойдет на повышение, – объясняет он под тягучее «буэ-э-э», – в отделе освободится место.

– Вы смеетесь? Меня сразу главным бухгалтером?

– Размечталась. Главбухом назначу Светлану Ивановну, а ты займешь ее место.

– А вдруг я не справлюсь?

– Мать поможет, – решает за всех нас категорично. – А если совсем бестолочь, то вернешься обратно – йогурты и горошек на прилавках расставлять.

Он снимает куртку, разувается и проходит мимо меня, слегка задев плечом.

Оказывается, не вся моя жизнь скоростным поездом мчится под откос. Есть во всем этом хаосе что-то хорошее. Работа бухгалтером в приличной фирме куда перспективнее моей нынешней.

– Кстати, – договаривает Градов, прежде чем скрыться в гостиной, – елку свою все-таки завтра забери.

– Куда? – хлопаю ресницами.

– Бывшему подари. Пусть потом сам решает, что с ней делать, – улыбается уголком губ, зарождая во мне коварный план, и исчезает с глаз.

А этот Максим Сергеевич, оказывается, тот еще шутник.

– Потапова! – окликает меня Свиридов. – Принеси полотенце!

Глава 10. Ксения Андреевна

Смыв то, что я сегодня выпила и съела, в унитаз, позволяю Свиридову подтащить меня к раковине и умыть.

От бессилия все тело дрожит. Ноги не держат, руки обвисают. В животе пусто-пусто. А в голове шумно-шумно.

– Осторожно, Ксения Андреевна, – приговаривает Свиридов, удерживая на себе весь мой вес, – не ударьтесь об угол.

Забинтованной ладонью нащупываю острый угол керамической раковины, опираюсь и пытаюсь найти пол под ногами. Одна ступня уже чувствует плитку с обогревом, другая пока еще чувствует только тесный сапог и высокую шпильку.

– Это пойдет? – спрашивает вошедшая в ванную Ульянка и протягивает Свиридову махровое полотенце.

– Нет, это тряпка Черта, – отвечает он. – Поищи другое.

– Где? Хоть примерное направление укажи.

– В прачечной в комоде глянь. Там должны быть.

От холодной воды мне легчает. Перед глазами уже не плывет, пятна сливаются в цельную картину.

Вижу красивый кран, нарисованную рыбку на дне раковины, стильную серую плитку на стене, зеркало и…

О боже!

Я же настоящее чучело!

С прической все в порядке. Хвост настолько туг, что его только граблями разлохматить можно. Если не считать, что волосы все еще в кулаке Свиридова, то придраться не к чему. Но что с моим лицом?

Щеки бледные, нос красный, губы синие, глаза воспаленные, тушь размазана. Зато мой спаситель как настоящий аполлон рядом.

Никогда бы не подумала, что поганец, которого я всю жизнь проклинаю, вырастет таким жеребцом. Он же до старших классов выглядел как глист в обмотках. Длинный, худой, нескладный, весь какой-то остроугольный. Потом вроде начал вес набирать, мышцы стали проявляться. А сейчас еще и зубной состав белоснежно-ровный, и щетина по моде, и волосы красиво стриженные еще красивее уложены. Вот же гаденыш!

– Ксения Андреевна, держитесь за меня, я вам сапог сниму.

Я что, правда, в одном сапоге?

Он перекладывает мою здоровую руку на свое широкое плечо и опускается передо мной на колени. Давно пора.

– У вас тут молнию заело. Можно я замок сломаю? – смотрит на меня с мольбой.

– Раньше ты не спрашивал, когда что-то ломал, – припоминаю то, что во мне по сей день червоточиной сидит.

– Раньше вы были под маской обычной женщины.

– Скотина.

– Знаю, – лыбится. – Ну так что? Можно? А то прям в нем спать будете. Обещаю, завтра лично отнесу в ремонт.

– Да ломай уже! Неудобно же стоять.

Чувствую давление на икру, слышу треск, а потом нога освобождается от тисков, и я могу нормально встать. Аж выдыхаю.

Отпускаю Свиридова, зачерпываю ладонью воду и умываю мордаху. Нельзя в таком виде перед Максимом Сергеевичем появляться. Он и так, наверное, меня увольнять собирается. Лишь бы девчонок не тронул. Они тут вообще не при делах.

– Зубную щетку дай, – прошу у Свиридова теплым командирско-материнским тоном.

Прекратив обнюхивать сапог, он подскакивает ко мне, резко открывает навесной шкафчик сбоку от зеркала и ударяет меня дверцей по лбу.