Так или иначе, в ту ночь он заснул около двенадцати, а часа в два проснулся снова. Луна к тому времени висела уже над западной частью дома, лучи ее пронизывали окна гостиной и примыкавшей к ней кухни. Темные силуэты мебели – стола, придвинутого к нему стула, на спинке которого висела куртка, полуоткрытой кухонной двери и лампы рядом со свернутой газетой – отбрасывали причудливые тени, складывавшиеся в явственную картину: Генри увидел Фиби. Она сидела, склонившись над столом, – ему часто доводилось видеть ее в этой позе. Его бросило в дрожь. Неужели это она? Или ее призрак? Он никогда не верил в привидения, и все же… Генри пристально вгляделся в окутанную полумраком фигуру и почувствовал в затылке странное покалывание, а его седые волосы встали дыбом. Затем он сел на постели. Фигура не двигалась. Он спустил с кровати тощие ноги и немного посидел, глядя на нее и раздумывая, возможно ли, что это и впрямь Фиби. В прошлом они часто заводили разговоры о призраках, видениях и всевозможных предзнаменованиях, но никогда не верили, что подобные вещи существуют. Жена его вовсе не воображала, будто после смерти душа ее бесплотным призраком станет бродить по земле. Свою загробную жизнь она представляла себе иначе, пусть и довольно туманно, но уж по крайней мере надеялась попасть в рай, откуда праведники не возвращаются. И вот она здесь, склонилась над столом в своей черной юбке, с шалью на плечах, и луна освещает ее бледный профиль.

– Фиби, – позвал он, дрожа всем телом, и вытянул вперед костлявую руку. – Ты вернулась?

Фигура осталась неподвижной. Генри поднялся и нерешительно побрел к двери, не отрывая от Фиби взгляда. Но когда он приблизился, видение распалось на части, предметы в комнате приняли свой первоначальный вид: глазам его предстала старая куртка, висевшая на высокой спинке стула, лампа рядом со свернутой газетой и полуотворенная дверь. Генри замер с открытым ртом.

«Ну и ну, – сказал он себе. – Я готов был поклясться, что вижу ее». Он как-то странно, рассеянно провел рукой по волосам, нервное напряжение немного отпустило его. Исчезнувшее видение навело Генри на мысль, что Фиби может еще вернуться.

Встреча с призраком взбудоражила его до крайности, все его мысли занимала теперь покойная жена, вдобавок и годы давали себя знать, так что когда на другую ночь он посмотрел в окно возле своей кровати, откуда виден был курятник, свинарник и край сарая, где держали телегу, ему показалось, что внизу, в легкой туманной дымке, стлавшейся над влажной землей, он снова заметил Фиби. Это был всего лишь клок тумана, испарения, поднимавшиеся от земли прохладной ночью после теплого дня, одно из тех причудливых облачков, что вырастают, словно маленькие белые кипарисы, и тают в воздухе. При жизни Фиби обычно пересекала двор в этом самом месте, выходила через кухонную дверь к хлеву и бросала свиньям отходы, оставшиеся после стряпни, вот и теперь она снова стояла там. Генри сел на постели и боязливо, настороженно принялся разглядывать призрачную фигуру, его била нервная дрожь. Жизненный опыт убеждал его, что это невозможно, и все же, охваченный радостным волнением, он готов был поверить: духи существуют; должно быть, Фиби думала о нем, тревожилась, оттого что он остался совсем один, и потому вернулась. А что ей было делать? Как еще могла она выразить свои чувства? Надо думать, она поступила так по доброте душевной; Фиби всегда нежно заботилась о нем, вот и решила подать ему знак. Генри трясся, не сводя глаз с неясной тени, пока легкий порыв ветра не отнес ее к изгороди, где она растаяла.

Дней десять спустя, ночью, когда старый Генри спал, жена явилась в третий раз. Она подошла к его постели и положила руку ему на голову.

– Бедный Генри! – произнесла она. – Плохи твои дела.

Генри тотчас проснулся; ему показалось, будто он и вправду видит, как темная призрачная фигура выходит из спальни в гостиную. Он прищурился, силясь рассмотреть силуэт, и вокруг черного пятна перед его глазами заплясали светящиеся точки. Ошеломленный, он поднялся с кровати и принялся расхаживать по холодной комнате из угла в угол, уже не сомневаясь, что Фиби снова приходила к нему. Если хорошенько все обдумать и дать ей понять, как отчаянно она ему нужна, эта добрая женщина вернется и скажет, как быть. Может, она хотя бы станет проводить с ним больше времени по ночам, и ему будет уже не так тоскливо, не так невыносимо одиноко.

Когда вы стары и немощны, легко переступить тонкую грань между обманом чувств и галлюцинацией, это со временем и случилось с Генри. Ночь за ночью он ждал прихода жены. Однажды, увлеченный своими странными фантазиями, он вообразил, что видит, как какой-то бледный свет движется по комнате, а в другой раз ему почудилось, будто Фиби бродит по ночному саду. Как-то утром, когда ему стало совсем уж невмоготу от одиночества, он вдруг проснулся с мыслью, что Фиби вовсе не умерла. Как он пришел к этому заключению – трудно сказать. Генри потерял рассудок. Выдумка заняла место действительности в его голове. Теперь ему ясно представлялось, что у них с Фиби вышла нелепая ссора. Он упрекнул ее за то, что куда-то подевалась его трубка, и жена ушла. В его больном воображении шутливая угроза Фиби уйти, если он не станет вести себя как подобает, осуществилась.

– Уверен, я смогу тебя вернуть, – неизменно отвечал он, а Фиби грозила с кудахтающим смешком:

– Если я когда-нибудь уйду от тебя, ты нипочем меня не найдешь. Уж я выберу такое место, где ты меня не отыщешь.

Проснувшись в то утро, Генри не стал, как обычно, разводить огонь, молоть себе кофе и нарезать хлеб, что за последнее время вошло у него в привычку; он думал только о том, как ему отыскать жену, как уговорить ее вернуться. Не так давно он избавился от единственной своей лошади, рассудив, что та больше ему не нужна, а держать ее слишком обременительно. Генри оделся и снял с вешалки мягкую фетровую шляпу, затем схватил черную гнутую трость, которую всегда держал за дверью, и быстро зашагал в сторону ближайших соседей – поиски Фиби он решил начать с них; впервые за долгое время глаза его блестели оживлением и решимостью. Башмаки его звучно ступали по пыльной земле, а черные с сединой пряди волос, уже изрядно отросшие, траурной бахромой выбивались из-под шляпы и взлетали ореолом вокруг головы. Полы короткой куртки развевались при ходьбе, бледные руки казались высохшими, бескровное лицо осунулось.

– Здравствуй, Генри! Куда это ты собрался с утра? – приветствовал его Фармер Додж, который вез пшеницу на рынок и встретился ему на проезжей дороге. Он не видел старого Райфснайдера уже несколько месяцев, со дня похорон, и теперь удивился, что тот выглядит бодрым и оживленным.

– Ты, случаем, не встречал Фиби? – вскинул голову и вопрошающе посмотрел на него старик.

– Какую Фиби? – недоуменно отозвался Фармер Додж, который в первую минуту не понял, что речь идет о покойной жене Генри.

– Какую? Мою жену Фиби, разумеется. А о какой еще Фиби, по-твоему, я говорю? – Старый фермер одарил соседа жалким колючим взглядом из-под косматых седых бровей.

– Ну, надо думать, ты шутишь, Генри? – спросил здоровяк Додж, мужчина дородный, с грубоватым гладким красным лицом. – Ты ведь не о жене своей говоришь, верно? Она же умерла.

– Умерла? Ерунда! – фыркнул помешавшийся Райфснайдер. – Она ушла из дома нынче утром, пока я спал. Жена всегда вставала пораньше и разводила огонь, а теперь ушла. Вчера вечером мы немного повздорили – думаю, в этом все дело. Но я ее найду, будь уверен. Верно, она у Матильды Рейс, вот куда она отправилась.

С этими словами Генри поспешно зашагал дальше по дороге, а пораженный Додж еще долго в изумлении глядел ему вслед.

– Да будь я проклят! – громко сказал он себе. – Старик совсем свихнулся. Бедняга уже в годах и, как видно, выжил из ума. Придется сообщить властям. – Додж решительно щелкнул кнутом. – Но! Пошла! – крикнул он и поехал прочь.

Райфснайдер никого не встретил в этом малолюдном краю, пока не подошел к выбеленному забору Матильды Рейс и ее мужа, чье жилище стояло милях в трех от его фермы. По пути он миновал несколько других домов, но, увлеченный своей болезненной фантазией, не обратил на них внимания. Его жена хорошо знала Матильду и наверняка скрывалась здесь. Он отворил дощатую калитку, от которой тянулась дорожка к дому, и, тяжело ступая, поспешил к дверям.

– А-а, мистер Райфснайдер! – На стук его приоткрылась дверь, и выглянула сама старая Матильда, женщина тучная, но крепкая. – Что вас привело сюда с утра пораньше?

– Фиби здесь? – строго потребовал ответа Генри.

– Какая Фиби? Что еще за Фиби? – отозвалась миссис Рейс, немало удивленная его невесть откуда взявшейся живостью.

– Моя Фиби, конечно. Моя жена Фиби, какая же еще. Так она здесь, у вас?

– Боже милостивый! – ахнула миссис Рейс и, раскрыв рот, замолчала. – Ах вы, бедняга! Выходит, тронулись умом. Заходите-ка вы в дом и присаживайтесь. Я сварю вам кофе. Понятное дело, вашей жены здесь нет, но вы захотите, посидите. Немного погодя я найду ее и приведу к вам. Я знаю, где она.

Старый фермер переступил порог, взгляд его смягчился. Этот бледный худой мужчина в потертых брюках казался глубоким старцем, и миссис Рейс прониклась к нему острой жалостью. Генри снял шляпу и робко, неуверенно положил ее к себе на колени.

– У нас случилась ссора вчера вечером, и Фиби ушла от меня, – признался он.

– Боже, боже! – вздохнула миссис Рейс, когда вышла на кухню, где ей не с кем было поделиться своим изумлением. – Бедняга! Теперь кто-то должен за ним присматривать. Нельзя позволить ему вот так бродить по округе и искать свою покойную жену. Это ужасно.

Она приготовила ему кофе, выставила на стол только что испеченный хлеб и свежее масло, потом достала свое лучшее варенье, поставила вариться пару яиц и принялась искренне, от чистого сердца сочинять небылицы.

– Вы оставайтесь, дядюшка Генри, пока не вернется Джейк, а тогда я сразу же пошлю его искать Фиби. Думаю, она, скорее всего, уехала в Суиннертон с кем-то из знакомых. Как бы то ни было, мы непременно ее найдем. А вы пока выпейте кофе да поешьте хлеба. Вы, должно быть, устали. Сегодня утром вы проделали немалый путь. – Она хотела посоветоваться с Джейком, «ее мужчиной», и, возможно, попросить его уведомить власти.

Миссис Рейс хлопотала, размышляя о превратностях жизни, пока старый Райфснайдер теребил бледными пальцами поля шляпы, а потом рассеянно ел все, что ему подавала хозяйка. Однако думал он только о жене, а поскольку в доме Рейсов ее не оказалось и она так и не появилась, неясные мысли его перекинулись к семейству Мюррей, чья ферма находилась далеко в стороне от этого места. Немного погодя он решил, что не станет дожидаться, пока Джейк Рейс отыщет его жену, а сам отправится на ее поиски. Он должен найти Фиби и убедить ее вернуться домой.

– Что ж, я пойду, – сказал он, поднимаясь и как-то странно озираясь по сторонам. – Сдается мне, она вовсе здесь не показывалась. Думаю, она отправилась к Мюрреям. Я не буду больше ждать, миссис Рейс. Дома сегодня еще полно работы. – И, невзирая на все протесты хозяйки, старый Генри вышел за калитку и зашагал по пыльной дороге под жарким солнцем, стуча тростью по земле.

Два часа спустя его бледная фигура появилась на пороге дома Мюрреев; запыленный и потный, Генри Райфснайдер был полон нетерпения. Он прошел пешком добрых пять миль, уже наступил полдень. Озадаченные супруги лет шестидесяти, выслушав его странные вопросы, тоже поняли, что он безумен. Они уговорили Генри остаться пообедать, собираясь позже сообщить обо всем властям и решить, что можно предпринять, однако тот, хотя и согласился немного перекусить, не стал задерживаться надолго и снова отправился в путь, уже к другой отдаленной ферме, куда влекли его навязчивые мысли о скопившихся дома делах и мучительная тоска по Фиби. Так прошел этот день, а за ним и следующий, и еще один, и круг поисков Генри все расширялся.