Когда всех пригласили к столу, комната уже гудела от смеха и разговоров, словно школьный двор во время перемены. Прислушиваясь к беседам, я начала понимать стратегию Джесс. У всех собравшихся было что-то общее: художник вынашивал идею бизнеса, бизнесмен коллекционировал картины; главный редактор только что вернулся с кинофестиваля в Марфе^[14], где режиссер планировал снимать свой следующий фильм.

Я клевала салат с утиной грудкой, слушала, как основатель фонда дает телеведущей консультацию по спасению брака, а известный актер советует редактору организовать «Музей журнала», поскольку сфера глянца находится под угрозой исчезновения.

– А вы чем занимаетесь? – спросил он меня, когда выдалась пауза. – Наверняка чем-то перспективным.

Вскоре общий разговор возобновился, и я вдруг поняла, что является движущей силой этого ужина и позволяет гостям Джесс быть такими открытыми: вовсе не взаимный интерес к стартапам или искусству, а опыт достижения успеха. Они обитали на одной широте, дышали одним воздухом. У них даже интонации были схожи: они понимали друг друга с полуслова.

А сама Джесс – дочь фермера, молча сидевшая у дальнего края стола на семейных трапезах, застенчивая тихоня, порой такая робкая даже со мной, – непринужденно болтала и смеялась, запрокинув голову. Она была в своей стихии. Она была одной из них.

Легонько постучав ножом по своему бокалу, Джесс поднялась со стула.

– Благодарю вас всех, что пришли. – Голос ее, по обыкновению, был немногим громче шепота. Гости невольно затихли, обратившись в слух. – Я очень рада видеть, что вам приятно общество друг друга. Надеюсь, вы успели познакомиться с моей младшей сестрой Стиви и уже знаете о бизнес-клубе, который она открывает вместе с Лексом Адлером – с ним некоторые из вас тоже знакомы.

Я покраснела, кивнула официанту, кружившему вокруг с вином, и глянула через стол на Джесс, прошептав одними губами: «Спасибо!» Но Джесс уже опустила глаза в свои записи и ничего не заметила.

– Итак, для чего я вас здесь собрала? Во-первых, чтобы рассказать о фонде, которым руковожу, – продолжила она. – Я приготовила целую речь и даже запаслась шпаргалками, – Джесс помахала кипой исписанных листков, – но не буду их использовать. Вместо этого я расскажу вам о Мики – молодой девушке, с которой познакомилась благодаря фонду.

Слушая Джесс, я забыла о других гостях. Я не могла отвести от нее глаз – никто из нас не мог. Моя сестра, вдохновенно раскинув руки, держала внимание всех собравшихся.

– Поздравляю, Джесс! – сказала я, когда гости разошлись. – Чудесный вечер! А твоя речь… Мне не терпится снова повстречаться с Мики! И еще: я, конечно, знала, что у тебя есть влиятельные друзья, но сегодня был просто «полный отпад», как сказал бы Лекс. Он лопнет от зависти, когда я ему расскажу!

– Пусть приходит на следующую встречу.

– В общем, спасибо, что пригласила! И спасибо тому, кто не смог прийти и освободил местечко для меня.

– Стиви, пришли все, кого я приглашала.

– Джесс, мы можем поговорить?

– Прямо сейчас?

– Насчет моего письма про квартиру, которую я нашла, – ты его получила?

– Да. Прости, что не ответила. Мне было так…

– Некогда. Я понимаю.

– Тебе нужна помощь с залогом? Знаю я этих риелторов: если у тебя нет кредитной истории, они готовы три шкуры содрать.

– Спасибо, все в порядке. У меня были кое-какие накопления. Лекс предложил стать моим гарантом.

– Лекс? Почему ты не попросила меня?

– Джесс, ты и так для меня столько всего сделала!

– Когда ты съезжаешь?

– В воскресенье.

Немного помолчав, она со вздохом сказала:

– Знаешь, Стиви…

– Что?

– Ты ведь могла и остаться.

– Жить с тобой?

– Да.

– Но я думала…

– Я не рассчитывала, что ты останешься навсегда, и мы никогда не говорили о конкретных сроках, но я… ожидала, что ты поживешь у меня хотя бы полгода.

– Джесс, я полагала, ты мечтаешь вернуть квартиру в свое единоличное пользование! Не хотелось злоупотреблять твоей добротой.

– С чего ты взяла, что злоупотребляешь моей добротой? Между прочим, то письмо меня очень обидело. До глубины души! Ты ведь даже не говорила, что ищешь квартиру. Я была в полном недоумении.

– Я не хотела лишний раз тебя беспокоить! Ты приютила меня, волшебным образом нашла мне работу… Я решила, что пора для разнообразия сделать хоть что-то самой, а потом уже рассказать тебе – когда все будет улажено. Я думала, ты обрадуешься…

Она кивнула, сняла браслеты и положила их на стол.

– Слушай, я ведь еще могу отказаться, – сказала я. – Попробовать вернуть залог…

Джесс покачала головой:

– Нет. Тебе нужно собственное пространство, собственная жизнь. Я понимаю. Прости, что наговорила лишнего: это было несправедливо по отношению к тебе. Стиви, я рада, что ты сумела найти подходящее жилье. Хорошие квартиры на дороге не валяются.

– Я не уверена, что она такая уж хорошая…

– Район прекрасный, гораздо новее Трайбеки. Просто идеально для тебя. К тому же находится в старом добром Ист-Виллидж, где прошли мои лучшие годы.

– Дискотеки со старперскими танцами?

– Ха-ха! И это тоже. Думаю, некоторые улочки, особенно в самой восточной части, еще сохранили очарование той эпохи.

– Мы будем часто видеться… – Слова подбирались с трудом. Я снова ее теряла. – Даже чаще, чем теперь, – как раз потому, что не будем жить вместе. Нам просто придется находить на это время!

– Да. – Джесс явно мне не поверила. Она посмотрела на часы. – У меня деловой завтрак в семь тридцать. Нам пора.

Одиннадцать

Глядя на мои приготовления к приходу ночной няни, я с трудом поверила, что планирую мирно спать всю ночь напролет. Решив обойтись без помады, я наношу на свое мертвенно-бледное лицо тональный крем, расчесываю волосы и переодеваюсь. Сейчас придет моя спасительница, чтобы подарить мне самый ценный подарок: десять часов свободы. Меньшее, чем я могу ее отблагодарить, – привести себя в божеский вид.

Зато моя квартира практически безупречна, если не обращать внимания на облупившуюся местами краску и потертую мебель. Правда, у меня всего две комнаты – спальня и гостиная, – а эта дама наверняка привыкла к шикарным детским с креслами-качалками и забавными зверятами на обоях. Что ж, придется компенсировать скромность интерьера чистотой и уютом.

На футболке спереди проступают два мокрых пятна. Я прекратила грудное вскармливание три дня назад, но моя грудь, похоже, не в курсе. Когда Эш начинает хныкать, она набухает, и мне в итоге приходится использовать молокоотсос, одновременно приучая его к бутылочке. Пока он, извиваясь как червяк, с широко разинутым ртом тянется к моим соскам, я пытаюсь подсунуть ему их пластиковый аналог. Надеюсь, сегодня, когда мы будем в разных комнатах, грудь утихомирится как миленькая.

Девять часов. Звонок в дверь. Аллилуйя! Прежде чем открыть, я в ликовании совершаю круг почета по прихожей.

Ночная няня оказывается совсем не такой, как я представляла. Она настоящая великанша: гигантская фигура заполняет весь дверной проем, заслоняя падающий из коридора свет. Во время рукопожатия моя ладонь тонет в ее ручище. Рядом с ней я чувствую себя ребенком, а Эш, когда она его укачивает, и вовсе выглядит как мальчик-с-пальчик.

И все же, несмотря на пугающие размеры, она, похоже, милая и добрая. И никуда не исчезает, как вечно занятые акушерки в родильном отделении. Когда она баюкает Эша, гладит его пушистую головку, что-то шепчет ему – так тихо, что я не могу разобрать ни слова, как ни пытаюсь, – он сразу успокаивается.

Зато я почему-то напрягаюсь. У меня совершенно нет желания брать на руки своего ребенка, но видеть его на руках у кого-то другого немного странно.

– Похоже, ему очень удобно, – говорю я, стараясь не выдать недовольства.

– Я ведь уже давно этим занимаюсь… – Помнится, Джесс говорила, что благодарные клиенты прозвали эту няню «заклинательницей младенцев». – Хотите его подержать?

– Нет-нет, продолжайте.

Я стараюсь запомнить малейшие детали, чтобы потом использовать их самой: под каким углом согнут ее локоть, насколько сильно прижата ладонь к его головке.

– Как проходят первые недели после выписки? – спрашивает она.

– Спасибо, хорошо, – сухо отвечаю я. Что мне еще сказать? Что я на грани?

– Устаете, наверное? Ваша сестра сказала, что вы совсем одна.

– Думаю, все мамы устают с младенцами – не важно, одни они или нет.

– Конечно. Именно поэтому я и здесь. Ну а теперь расскажите мне о ночном режиме малыша.

Я вдруг чувствую себя как на экзамене, к которому не успела подготовиться.

– Если честно, у него нет никакого режима. Обычно около половины десятого я даю ему бутылочку. А дальше – как пойдет.

– Ну, это поправимо, – говорит она. – Я могу помочь наладить кормление по часам.

– Буду вам очень признательна.

– Скажите, вы его пеленаете?

– Нет, а надо?

– Некоторым малышам это нравится; им так уютнее – как будто они снова вернулись в материнскую утробу. И тогда они быстрее успокаиваются.

Сколько же я всего упустила!

– Научите меня?

– Конечно.

Няня кладет Эша на пеленку и, словно эксперт по оригами, ловко заворачивает его в ткань.

– Готово! Буррито с младенцем. Если хотите, можем еще пару раз сделать это вместе ближе к утру. – Она смотрит на часы и добавляет: – Думаю, вам пора баиньки.

До меня не сразу доходит, что речь обо мне.

С тяжелым вздохом, означающим «неужели мне и правда придется его покинуть», я подхожу к плетеной люльке и склоняюсь над Эшем.

– Спокойной ночи, мой хороший!

Я впервые его так называю.

– Не волнуйтесь, мамочка, с ним все будет в полном порядке, – заверяет она.

В ответ я улыбаюсь «храброй» улыбкой, толкаю дверь в спальню и закрываю ее за собой. Какое облегчение! Я ложусь на кровать и проваливаюсь в сон.

Я просыпаюсь в четыре. Груди – словно два шара для боулинга; верхняя часть пижамы промокла насквозь. Бегу в кухню и вынимаю из стерилизатора молокоотсос. Ночная няня сидит на диване, не отрывая глаз от «корзины Моисея».

– Все в порядке? – шепотом спрашивает она при виде меня.

– Не понимаю, почему молоко продолжает прибывать, – отвечаю я.

– Вы сказали, что перестали кормить грудью три дня назад?

– Да. Сначала убрала пару дневных кормлений. Мне кажется, молокоотсос только стимулирует выработку молока.

– Вам придется сцеживаться, если не хотите заработать мастит. Когда закончите, принесите молоко мне – покормлю малыша. Чего добру пропадать? Все лучше, чем сливать его в канализацию!

В течение следующего часа я сижу в ванной на унитазе, чувствуя, как силиконовые воронки то втягивают, то отпускают мои соски, и слушая злобное ворчание насоса. Я думаю о няне и ее всенощном бдении в соседней комнате. О том, что Эшу с ней, похоже, очень хорошо. За всю ночь я не услышала ни единого писка, хотя стены довольно тонкие. Неужели она так и просидит до утра у плетеной колыбели, готовая подхватить его на руки и утешить, едва он откроет глаза?

Я вручаю ей бутылочку со сцеженным молоком, и тут Эш начинает ворочаться.

– Как раз вовремя! – улыбается она.

Я встаю позади и наблюдаю, как она его кормит. Знаю, что стоять над душой неприлично, но почему-то не могу отвести взгляд. В голове не смолкает тихий писк: примерно так звучит пожарная сигнализация на севших батарейках. Возможно, у меня начинается мигрень.

– Хотите сами его покормить? – мягко спрашивает она.

– Нет, спасибо, – отвечаю я. – Мне надо поспать.

Прежде чем лечь в кровать, я набираю сообщение Джесс.

Можешь отменить ночную няню? Спасибо за заботу, но это не работает. Извини.