– Мы сходили на горку и познакомились там с мальчишками. Но они хулиганы, я с ними общаться не хочу, они матом ругаются, представляешь? – Толик сосредоточенно жует селедку под шубой, собирая все с тарелки, чтобы ничего не осталось и им с бабушкой было меньше посуды мыть. Да и где это видано, еду оставлять на тарелке? Неуважение к хозяйке, которая очень старалась.

– Правильно. С хулиганами общаться не надо. – Она довольно кивает.

– А еще они курят! – Анатолий переглядывается с Глебом. – Мальчику в нашем возрасте не пристало курить, а то не вырастет. Так мама говорит.

– Верно говорит, курить в вашем возрасте пока рано. – Бабуся приносит с кухни тарелку с вареным картофелем. – Налетайте, а то вон какие тощие, вам сил надо набираться, растущий организм. А вы, ребята, давно тут живете?

– Да. Мама просто уехала на каникулы по делам. Нина Гробовецкая, может, знаете?

– Знаю, как не знать. Неприятная она женщина, ты уж меня прости. Все мужика ищет нормального, даже ко мне как-то приходила, молодая еще была. – Баба Шура протирает очки салфеткой. – Ты ешь, совсем за вами не следит, как же ты станешь мужчиной, если такой тощий? А папа твой где?

Анатолий недовольно зыркает на бабусю, мол, как некультурно такое спрашивать, но той, кажется, наплевать, что культурно нынче.

– Умер, когда мне был год, – Гробовецкий говорит совершенно равнодушным тоном. – Он был летчиком, погиб на испытаниях. Мама говорит, он был героем.

– Летчиком, говоришь… Ну да. – Старушка как-то странно улыбается. – Пирог хотите?

Мальчишки отрицательно мотают головами. Толик чувствует, что скоро лопнет, какой уж тут пирог. Бабушка кивком зовет их в свою комнату, у Анатолия зажигаются глаза в предвкушении. Все ее предсказания сбывались, он обожал наблюдать, как старуха тасует в своих тощих, морщинистых пальцах старую колоду карт. Она точно колдовская, и он, когда вырастет, тоже обязательно будет так уметь. Станет как Распутин.

В комнате рядом с кроватью висит новенький ковер, на столе уже приготовлены карты и свечи. Толик смотрит на Глеба в предвкушении настоящего приключения, а тот, кажется, немного боится. Макс тоже тут: болтает ногами и, кажется, уже жалеет, что с ними напросился.

– Ты не волнуйся, Глебушка, худо не сделаю. Садись на стул, – она вручает ему колоду карт, – подержи минутку. Только не смотри, нельзя. – Гасит свет и зажигает свечи одну за одной. Толик присаживается на кровать, с интересом наблюдая за действом. Гробовецкий точно никогда такого не видел, теперь однозначно поверит, что он живет в Эрмитаже!

– Так, посмотрим…… – Старуха тасует колоду и начинает раскладывать карты в хаотичном порядке, Анатолий никогда не понимал, по какому принципу она это делает. – Интересно. Давай начнем с матери. У нее есть мужчина, кто бы сомневался, она ставит его в приоритет вам. Долго жить будет, здоровье хорошее, а вот в личной жизни совсем швах. Оно и неудивительно, с таким-то характером, – бабка хмыкает, Гробовецкий опускает голову.

– Отец… Жив. У него тут казенный дом, значит, он либо в больнице, либо в тюрьме. Со здоровьем что-то. Спина. – Она пристально смотрит в карты, Гробовецкий бледнеет.

– Этого не может быть. Он летчик и герой, – говорит тихо, сжимая кулаки.

– Карты не врут, Глебушка. Ну ничего, можешь не верить. Он тебя сам однажды найдет. – Она отвлекается на третий столбец. – Как интересно! Ты замечательный мальчик, у таких-то родителей. Умный, здоровенький, вижу проблемы с законом только. И у тебя казенный дом. – Она поднимает темные глаза-бусины, пристально всматриваясь в лицо мальчишки. – Тебе нельзя с криминалом связываться, иначе худо будет. Нужно образование получать, а не думать о воровстве. Ждет хорошее будущее, вот только…… – Она останавливается, поглаживая пальцем черную закрашенную карту без рисунка. – Это плохой знак. Будь очень осторожен, если черти работу будут просить, ты не давай. Тебе с чертями знаться нельзя.

Глеб вскакивает на ноги и выбегает из комнаты, не прощаясь. Анатолий несется за ним, останавливаясь, когда перед носом закрывается дверь чужой квартиры. Черт. Он стучится, но Гробовецкий не открывает.

– Да прекрати ты, это всего лишь гадания! Ты зачем обиделся? Бабушка тоже ошибается.

Возвращается домой Анатоль уже поддатый и снова в расстроенных чувствах. В детстве он уговаривал Гробовецкого не ныть, а теперь, наоборот, у Глеба вон хата какая, а что у Толика? Ни шиша. Наследство, и то Зойке отойдет, и где жить, чем заниматься? Бабка ему все в уши пела, что криминал – дело нехорошее, только по итогу оказалось, что она во всем была не права. Он ведь все сделал правильно, так почему он работает на заводе, а Глебас жирует по кабакам? Непонятно. Образование в техникуме получил, работать устроился, бабушке помогал столько лет, а теперь полгода, и пинком под зад. На съем квартиры денег, естественно, не наскрести, напрягать друзей не хочется. Не у Володи же селиться, там Гриша первый претендент. Колдун хренов.

Братец дрыхнет, свесив голую пятку с небольшого дивана, Толик решает его не будить. На хер. Когда в закромах родины находится бутылочка, он внутренне радуется, собираясь провести вечер за телевизором и вырубиться сидя, но… В дверь настойчиво барабанят. Анатоль выходит в коридор, нехотя щелкает замком и приоткрывает на длину цепочки.

– Толя, это я. – Алинка улыбается во все свои белые, как чеснок, зубы. – Это правда, что Гриша вернулся? – Она с интересом заглядывает в квартиру. Вот ведь бабий народ, везде свой нос сунут. – Ты опять пьяный? Совсем без Катьки расслабился.

Толик впускает девушку, тяжко вздохнув. Катька… С Катькой они с месяц как не разговаривали, а то начала бабке вторить про колдовство, да про херню всякую. Черти к ней приходят, конечно.

– Не опять, а снова. Че вы лезете все в мою жизнь? Хочу пить – пью, не хочу – не пью.

Отегова пожимает плечами, с интересом заглядывая в Гришину комнату.

– Не буди, он замотался на похоронах. После Нового года заходи, пообщаетесь. Он после армии совсем съехал с катушек.

– Я знаю. Папа сказал, там что-то нехорошее случилось, в госпитале лежал несколько недель. Все про мертвяков рассказывал. Но это же Гриша, чего ты удивляешься, он всегда про них рассказывал.

– Алин, не хочу показаться негостеприимным, но тебе лучше пойти домой. Я с твоим батей разбираться манал, мне прошлого раза хватило.

Отегова сразу как-то смурнеет, обхватывает себя руками, закрываясь.

– Я просто такое рассказать хотела… Впрочем, ты прав. Это подождет. Не хочу доставлять вам неудобств. Пока.

Оставшись в одиночестве, Толик направляется в свою комнату. Падает на кровать, тыкает пальцем в мутный телеэкран. Обиделась, наверное, как все девки. Вечно они обижаются на все подряд. Но Алинке простительно, она в их компании самая мелкая, ей сам Бог велел дуться и быть принцесской, с таким-то папашей. У нее и будущее, и наследство, все в ажуре, а она нос воротит. Режиссером, видите ли, станет. Шла бы на бухгалтера, там денег наворовать можно, если мозги есть. С другой стороны, откуда у бабы мозги…

Толя медленно засыпает, услышав сквозь дрему, как тихо скрипнула дверь в бабкину комнату.

5

Здравствуйте.

Из-за несчастного случая рядовой Заболоцкий был отправлен в госпиталь, но уже идет на поправку, его жизни ничего не угрожает. Он напишет вам, как только сможет.

Юрий Щавелев, рядовой и армейский друг.

У Юры очень смешное лицо. Широкий вздернутый нос, мясистые губы, круглые щеки, делающие его похожим на маленького ребенка. С рыжим ежиком на голове он смотрится еще более нелепо, карие глаза огромные, как будто Юра всегда удивлен. Его брови выгорели на ярком солнце, по лицу рассыпаны веснушки табачного цвета.

Они сидят в убежище, Юра трет покрасневшие от недосыпа глаза, обнимает винтовку ласково, как маленького ребенка.

– Почему ты вернулся, а я – нет? – Он копошится в рюкзаке, вытряхивая на землю несколько человеческих голов. – Вот скажи, где тут честность? Поехали мы все вместе, а вернулась половина, и ты в их числе. А мы – нет.

Гриша смотрит на лица сослуживцев, головы свежие, будто только с тела срезанные. Предсмертная агония отпечаталась на них последней эмоцией.

– Зачем ты пришел? – Гриша чувствует болючий укол совести. Он знает. Но каждый раз спрашивает, как будто это происходит в первый раз.

– Ты нас не похоронил, хотя мы с тобой договаривались. Если умру я, то ты похоронишь меня, а если умрешь ты, то я тебя. Мать над пустым гробом, знаешь, сколько рыдала. – Он трет нос грязной рукой, на кончике остается серый след. – И ведь не чешешься. Даже не поминаешь. Лежишь в тепле, жрешь нормальную еду. Я так и не понял, зачем все это было.

Хочется как-то успокоить его, но это вызовет лишь новую волну агрессии.

– Ты сам говорил, что нас отправили воевать за мир, а не за какую-то из сторон. Хотя срочников не должны. – Тянет зубами заусенец, разодрав палец до крови.

– И что, наступил мир?

Гриша открывает глаза. Солнечный луч прокрался в комнату через плотно сомкнутые шторы, светит прямо в лицо, весело солнцу, наверное, издеваться над бедным старшим сержантом Заболоцким. Сон медленно тает в голове, оставляя лишь горькое послевкусие. Все, что осталось от Юры, это оторванная рука, остальных частей тела обнаружено не было. Впрочем, вряд ли старательно искали, иначе, может, и наскребли бы еще каких-то ошметков.

Война осыпалась угольным, переливающимся пеплом ярких, но черных воспоминаний. Вынужденное путешествие в мир вывернуло его наизнанку, сделав более понятным, но менее желанным.

За три дня спокойствия его личный список армейских мертвых друзей решил, что пора достучаться до совести через сны, жаль только, что нельзя объяснить самому себе, как с этим жить. Подсознание не понимает таких материй. Гриша переводит взгляд на часы. Половина третьего. Неплохо, неплохо. Поднимается нехотя. В квартире подозрительно тихо, значит, Толик куда-то свалил. Гриша все оттягивает момент их разговора о случившемся, а Лебедев не особенно горит желанием.

Удивительно. На кухне привычная мусорка: горы грязной посуды, запах подгнивших овощей из ведра, разбитые рюмки. Чего он тут делал, с водкой подрался? В холодильнике повесилась мышь. Ладно, с этой задачей справиться по силам. Всем своим существом выражая недовольство, Гриша одевается и выходит в декабрьский холод. В кармане находятся сигареты, значит, все не так уж плохо, как Цой пел. Он быстрым шагом добирается до ближайшего магазина, щурясь от яркого света. Нормально же все было, мерзкое серое небо с мокрой продрисью, нет, мороз и солнце, как у Пушкина. На двери висит объявление: «Требуются продавцы без опыта в советской торговле». Все чудесатее и чудесатее. Не то чтобы Гриша имел опыт в советской торговле, но опыт общения с этими профессиональными шулерами от мира мясного недовеса преследовал каждого жителя бывшего СССР. Там случайных людей не было, порядочные надолго не задерживались. Вместо привычной сорокалетней дородной Галины Падловны за прилавком сидит девочка лет двадцати, по виду ровесница. Улыбается приветливо, Гриша сначала глаза хочет промыть желтым снегом, не кажется ли? Нет, не кажется.

– С наступающим! Что для вас?

Твою мать, сегодня что, тридцать первое? Взгляд скользит с конфет на пельмени и обратно. Деньги нужно беречь, шут его знает, сколько работу искать придется.

– Конфеты. И пельмени. – Закусывает губу, щурясь. – А это что?

– Спрайт. Вы что, из леса? – сочувственно смотрит. Гриша кивает. Ну, в принципе…

– Из армии. Это вкусно?