Алина не ищет в словах матери логику, но однозначно уверена, что та хочет ей хорошего. Для их поколения высшим счастьем было найти одобряемую советским обществом работу и выйти замуж, а она пока не уверена, кем хочет стать, когда вырастет. Непоступление в институт стало настоящей трагедией для их семьи, мать кричала, что этот позор не смыть, отец сидел бледный молча. Мать его долго потом песочила за потакание капризам дочери: режиссером она станет, литературу она хает, видите ли, не хочет исполнять свое предназначение; а фильмы – они же для дегенератов, которые читать не умеют. Алине Отеговой больше хотелось быть похожей на принцессу Лею из «Звездных войн», чем на Татьяну из «Онегина». А вот мама считала Татьяну идеалом женщины, ее же сам Пушкин запечатлел.

– Ну куда ты это платье, в нем живот вываливается! – Мать всплескивает руками. – Алина, прекрати меня позорить!

Алина сжимает зубы, продолжая натягивать платье. Герои фильма через экран ее живот не разглядят, да и не такой уж он и большой, так, подвисает немного. У Монро вон тоже был, а ее все красоткой считали.

– Мам, дай, пожалуйста, помаду. Это очень важный для меня вечер.

– Так ты скажи, что на свидание собираешься, зачем врешь? Опять с бандитом этим гулять будешь, как его там, Гробовецким? Он уголовник, я запрещаю. Что люди скажут, ты подумала? Итак все в отделе отца жалеют, что у него дочка такая дура оказалась.

– Мы с Женькой идем, она мне «Сильмариллион» обещала почитать принести.

Мама закатывает глаза.

– Толкин написал книгу для глупых западных подростков, зачем вы его читаете? Нет бы нормальные книги, что за дети пошли… – Ее брюзжание начинает надоедать. Алина задирает платье, до пупа натягивает теплые колготки, делающие ей некое подобие осиной талии. Не Монро, конечно, но сойдет.

– Читала я твои «нормальные». Херня занудная, одни томные барышни, заламывающие руки и находящие счастье в материнстве, – Алине восемнадцать, она пока не может себя представить в роли матери. До этого надо дорасти, институт окончить, на работу пойти, а потом уж думать о любви. С любовью у нее никак не клеилось: весь подростковый возраст в отделе под присмотром батиных оперов просидела, сильно отец волновался, что ее кто-то обидит. Доволновался до того, что мальчишки ее за километр обходят теперь. Только Володю, сына местного попа, мать одобряла, а от упоминания остальной дворовой компании впадала в неистовство. Других слов и не найти для сатанеющего педагога по литературе.

– Ты пока ребенка не родишь, не поймешь. Лишь бы по ночам шастать, порченая-то кому нужна будешь, не подумала? Без образования, без перспектив… Отец за тобой заедет.

– Тогда пусть заезжает в ДК, там дискотека сегодня. Мы хотели сходить.

– Так бы сразу и сказала, а то все кино да кино. Только до десяти.

Алина выходит из комнаты, нагло хватает мамину сумку и вытаскивает оттуда дорогую карминовую помаду. Мама ради нее в Петербург ездила и очередь стояла в «Березке», гордилась, что смогла достать. Ей-то она уже зачем, папа ее и без помады любит. Сокровище прячет у себя в сумке, пока мать не заметила, поверх платья натягивает дурацкий теплый свитер, чтобы не замерзнуть, и заворачивается в шубу. В зеркале кажется себе немного несуразной из-за круглых щек и тонких губ, но ничего, макияж исправит все проблемы наследственности.

– Ты ничего не забыла? – Мать медленно выходит из комнаты с зажатой в зубах, но пока не подожженной сигаретой. Девушка клюет ее в щеку и сразу выходит из квартиры, покачнувшись на каблуках. В подъезде останавливается под лампочкой и быстро мажет губы, обильно выходя за контур. Внизу стоит вишневый жигуль Жениного папы, подруга яростно машет ей из окна, замотанная в очередной самодельный плащ поверх дубленки. Женин папа в администрации работает, очень важный, говорят, человек, поэтому с ней тоже никто не дружит.

– Алинка-то какая красивая стала. – В машине играет шансон, Женька сразу тянет ей зачитанную до дыр книжку. – Невеста почти.

– Да что вы такое говорите, Алексей Васильевич? – Она смущается, сжимая Толкина в руках.

– А, ты тоже эльфа ждешь? Ну, жди. – Мужик посмеивается, но беззлобно. К увлечениям дочери он относится с терпеливым пониманием, лишь бы пиво за гаражами не пила. Женина компания размалеванных толчков крепкий алкоголь не одобряла, потому что денег на него не было, зато увлекалась походами, в которые батя с удовольствием ездил вместе с ними, вспоминая свою учебу на археологическом. Женя говорила, что он честно прочитал одну книгу и даже смастерил себе лук, а Алина полагала, что тот просто нашел себе повод отвлечься от жизненного однообразия и бесконечных бумажек.

– Я умного жду, – Алина улыбается. – Ну чтоб на Тарковского с ним ходить хотя бы.

– Это хорошо. Глупых в мужья брать нельзя, а то поговорить не о чем будет, и любовь не сложится.

Любовь. Слишком сложная материя для Алины. Классики описывали ее по-разному, но сходились в одном: это высший дар. Испытать на себе пока не получилось, девчонки в школе описывали любовь самыми разными словами, но на дар это было не похоже, а после школы и поговорить не с кем, кроме Женьки, но та мечтала о белокуром эльфе, а это совсем другая история, не цветочки с кладбища носить подружке во дворе. Хотя Толик по секрету говорил, что так Глеб за своей первой девушкой ухаживал. Правда, назвать девушкой валютную проститутку сложновато, но у Гробовецкого аж шесть лет получалось.

Кинотеатр в закатном зимнем полумраке кажется особенно серым – квадратный мраморный монстр с высокими окнами. Алина снова чуть не наворачивается с каблуков на ледяной корке, Женька помогает ей доковылять до входа. На Тарковского пришло, как и ожидалось, целых пять человек. Черно-белое кино нынче не в чести.

– Ты на дискотеку пойдешь? – Алина шепчет подруге на ухо.

– Нет, не хочу. Папа нас домой отвезет, – Женька чешет нос, чихнув в ладони.

Домой не хочется, а одной на дискотеку нельзя, засмеют. На дискотеку надо ходить с подружкой или с парнем, лучше, конечно, с парнем, чтобы не подумал никто, что ты дурочка страшная.

«Андрей Рублев» на большом экране вызывает восторг, Алина жалеет, что нельзя себе запретить моргать, чтобы не пропустить ни одного кадра.

После фильма она выходит оглушенная, ногами передвигает по инерции, Женька снова помогает держаться, не давая свалиться с лестницы.

– Как тебе фильм?

Подруга пожимает плечами, прикрывает рот, хихикнув.

– Актер красивый. Из него бы получился отличный Арагорн.

Алина кисло улыбается. У кого что болит.

– Я останусь, за мной мальчишки зайдут. У Толика там бабка померла, мы на дискотеку собирались, чтоб он развеялся.

– Ладно. Давай тогда, на созвоне!

Женька уносится к гардеробу, а Алина остается в холле и, усевшись на лавку, открывает книгу. Буквы не хотят складываться в слова, ее мысли очень далеко, где-то в сцене с колоколом. Никакие мальчишки за ней не зайдут, да и хватит уже с конвоем из милиционеров и отцовских друзей ходить, не обидят ее на улице. Всего-то восемь вечера, сама дойдет. Фильм никак не выходит из головы, ей очень интересно, на какую камеру он был снят, – больно красиво получилось; как ставили свет, как проходили актерские пробы… Она обязательно поступит на режиссуру со второго раза и тогда купит себе такую камеру, осталось только найти своего героя, про которого захочется снять большое кино.

– Любите Тарковского?

Она вздрагивает, поворачивая голову. Рядом с ней сидит незнакомец странного вида, в рубашке, спортивках и лакированных туфлях. Это специально, интересно? У него очень необычное лицо: длинный тонкогубый рот, несуразный нос, широко посаженные глаза, на голове беспорядок русых волос.

– Люблю. Я каждую неделю хожу смотреть, пытаюсь постичь его гений. – Девушка замечает в руках незнакомца книгу, с интересом вглядываясь в обложку. Рене Генон, «Кризис современного мира». Такого она точно не читала. – Хорошая книга?

Мужчина пожимает плечами, открывая на странице с закладкой.

– Утерянная традиция может быть реставрирована и оживлена только благодаря контакту с духом живой Традиции. Интересная мысль, весь фильм крутил ее в голове. А у вас? – Он говорит немного в нос, голос резкий, можно даже сказать, острый для непривыкшего уха.

Алина утыкается в книгу.

– Тогда Диссонанс Мелькора разросся, и прежние мелодии потонули в море бурлящих звуков, но Илуватар все сидел и внимал, покуда не стало казаться, что трон его высится в сердце ярящейся бури, точно темные волны борются друг с другом в бесконечном неутихающем гневе.

Неожиданный собеседник замолкает, о чем-то задумавшись. На его лице расцветает осторожная улыбка.

– Вы знаете, что в некоторых трактовках философии герметизма музыка обладает магическим воздействием и может влиять на человека особенным способом? Например, музыка в дорийском ладу способна вызвать чувство опьянения без алкоголя. Говорят, что те, кто поклонялись Дионису, всегда играли ее на своих сборищах.

Алина с интересом прикрывает Толкиена.

– Вы это все увидели в одной строчке фантастического произведения? Вы, наверное, литератор?

– Нет, просто проассоциировал. Я философский оканчивал. А вы?

Она поджимает губы, потерев их друг об друга.

– Буду пробовать второй раз поступить на режиссуру в этом году. – Чувство стыда алеет на щеках.

– Это достойная профессия. Теперь понятно, почему вы любите Тарковского. – Он протягивает книгу. – Поменяемся? Я вам потом занесу вашу книгу, не переживайте. Интересно узнать, что там стало с этим Мелькором.

Алина несмело берет книгу, отдавая «Сильмариллион». Интересная какая, сразу видно, что самиздат. Сшита вручную и обложка самодельная.

– Я Алина. – Она вытаскивает закладку, разрисованную незнакомыми символами.

– Андрей. Прогуляться не хотите?

Она отрицательно мотает головой.

– Я не вчера родилась. Вот поведете в ресторан, а потом расплачиваться чем-то неприличным заставите.

Андрей смеется.

– Не заставлю. У вас моя книга, это было бы невоспитанно с моей стороны.

– Мне в десять нужно быть у ДК, меня отец заберет. И учтите, я умею стрелять. – Она намеренно пытается казаться взрослее, чем есть, и гораздо приличнее, чем надо бы.

Мужчина поднимает руки, склоняясь в шутовском поклоне.

– Это хорошее умение. Современная дама должна уметь за себя постоять. Так поедем?

Алина думает секунду, а затем кивает. Мать убьет, если узнает, а кто ей расскажет? Не Женька же, которая давно уехала домой кроить новый костюм. Отец говорил, что с незнакомцами в ресторан ходить нельзя, обязательно потребуют что-то взамен. Соседку, по слухам, изнасиловали после того, как взяла ломтик арбуза. В голове проскальзывает очень детская, очень тупая мысль, что тогда-то родители поймут, как она мучилась в клетке их душащей заботы, в клетке чужих ожиданий. В детстве она часто прокручивала мысль о своей смерти, холодном теле в гробу, задаваясь вопросом: а кто придет на похороны? А кто будет плакать громче всех, будут ли они скорбеть по ней каждый год в дни памяти? Пусть лучше ее этот Андрей закопает в лесополосе, чем она вернется к матери, которая будет всегда ей недовольна.

Впрочем, если ее найдут изнасилованной, мать все равно будет недовольна.

– Поехали, – Алина поднимается. Андрей выше, это приятно, он вряд ли читал «Братство кольца» и вряд ли понял бы шутку про гнома и гордую эльфийку. Мужчина помогает ей упаковаться в шубу, вечерний холодный ветер дует в лицо, раздувая с трудом накрученные волны на волосах. Когда ее подводят к машине, она недовольно поднимает брови.

– «Бумер»? Серьезно?

– Нафилософствовал, – Андрей улыбается довольно приветливо. У Гробовецкого был старый мотоцикл, а тут целый бандитский пепелац, не только мать, но и отец словит инфаркт. Алина падает на пассажирское, чуть не царапнув каблуками машину. Происходящее не воспринимается как что-то ужасное скорее как долгожданное приключение, которое она ждала после полугода безвылазного сидения дома.

– Это вам Генон помог, или Ницше тоже сойдет? Я читала этого старого хмыря, очень занимательный и пессимистичный взгляд на жизнь. – Андрей включает кассету с… Рахманиновым. Интересно.